Вельяминовы. Начало пути. Книга 1 - Нелли Шульман

— Синьор Пьетро! — герцогиня стояла совсем рядом с ним, и пахло от нее — розами. «Я слышала, вы завтра отправляетесь в Геную?»

— Да, ваша светлость, а оттуда — уже на юг. Как раз успею в дороге перечитать весь «Декамерон» синьора Бокаччо, — улыбнулся Воронцов.

— А какая ваша любимая новелла, синьор Пьетро? — Изабелла смотрела на него, и он видел, — снизу, — герцогиня была выше, — золотистые огоньки в ее карих глазах.

— Про Джироламо и Сильвестру, — вздохнул он.

— Боже, как грустно! — Изабелла взмахнула ресницами и прочитала по памяти:

— И вот юноша лег с ней рядом, не касаясь ее, и, собрав в мысли долгую любовь, которую питал к ней, и ее настоящую жестокость, и утраченную надежду, решил, что ему больше не жить: задержав в себе дыхание, не говоря ни слова, сжав кулаки, он умер рядом с нею.

— Вот так же и я, ваша светлость — вдруг сказал Петя, — не думая, не размышляя, просто шагнув с края пропасти вниз.

Он поклонился, и уже было повернулся уходить, как почувствовал — за плечом, — ее дыхание.

— Не надо умирать, синьор Пьетро, — сказала герцогиня, и улыбнулась. «Надо жить».

Она стояла, подняв голову, глядя на блистающие созвездия, как вдруг услышала рядом голос мужа:

— А мне нравится рассказ про то, как синьор Гильельмо накормил распутную жену жареным сердцем ее любовника. Напомнить его тебе, Изабелла?

— Спасибо, Паоло, — так и не отрываясь от наполненного сиянием неба, ответила она: «Я помню».

Франческо Медичи повертел в руках изумительного, нежно-оранжевого цвета, причудливый коралл, и улыбнулся: «Какая интересная вещь, синьор Корвино! Спасибо вам».

— Я подумал, что для вашего кабинета диковин он будет как раз кстати, — Петя обвел глазами Студиоло — кабинет герцога в Палаццо Веккьо. «Надо сказать, ваша светлость, что когда вы закончите расписывать потолок фресками, эта комната станет одной из прекраснейших в Европе».

— Синьор Вазари наблюдает за работами, — вздохнул герцог, — а я не хочу торопить великого человека. А откуда этот прекрасный коралл? — Франческо взял лупу и вгляделся в нежное переплетение веточек.

— Из Южных морей, — ответил Петя, и в который раз, подумал, что хорошо иметь в семье моряка — этих кораллов, да и всего другого интересного, в усадьбе Клюге было предостаточно.

— Синьор Корвино, — взглянул на него герцог. «Вы говорили, что после Генуи отправитесь в Рим?».

— Да, — кивнул Петя. «Мне там надо обсудить кое-какие поставки».

— Я вам дам записку к моему брату, кардиналу Фердинанду Медичи, — Франческо присел к столу. «Он сможет устроить вам аудиенцию с его святейшеством».

— Благодарю вас, — Воронцов поклонился.

— А потом возвращайтесь к нам, — смеясь, добавил Франческо. «А то дамы будут скучать».

Петя вышел на площадь Синьории и, закрыв глаза, улыбнувшись, просто постоял на месте — вдыхая ветер с юга.

Интерлюдия

Лондон, март 1571 года

Аудитория в полукруглом, маленьком лекционном зале Тринити-Колледжа в Кембридже отчаянно шумела. Профессор богословия Томас Картрайт постучал по столу и сказал, нахмурившись: «Продолжим!»

— Это ересь! — крикнул кто-то с места. «Не зря вас хотят изгнать из университета!»

— Ересь, — яростно наклонился Картрайт, — это искажать слова Иисуса и его апостолов!

Покажите мне место в Евангелии, где говорится о том, что церковь должна управляться пастырями в золотых одеждах, и я сойду с этой кафедры и не вернусь на нее более!

— У нас уже была Реформация, — сказал еще один студент, — не хватит ли?

— Мы освободились от власти епископа Рима, — усмехнулся Картрайт, — но у нас не хватило сил и уверенности и далее разрушить всю эту ненужную иерархию.

— Но не может, же человек сам обращаться к Богу, без посредства священников? — раздался неуверенный голос из аудитории.

— И вы, и я, и все мы, — Картрайт обвел рукой зал, — создания Божьи. Как можно отказывать образу и подобию Бога в возможности разговора с его Создателем? Как можно стоять с зажженными свечами, облачившись в расшитые одеяния, и преграждать человеку путь к его Творцу?

— Но это, же атака на само основание церкви! — возразили сзади.

Картрайт помолчал, и сказал, — тихо и твердо: «Ибо никто не может положить другого основания, кроме положенного, которое есть Иисус Христос».

— Разве не знаете, что вы храм Божий, и Дух Божий живет в вас? — услышал он, как кто-то продолжает цитату, и, поклонившись, сказал: «Лекция окончена».

Студенты, переругиваясь, выходили из аудитории, а он, тяжело дыша, подумал, что еще немного — и его лишат не только звания профессора, но и самой возможности выступать публично.

— Ничего, — усмехнулся про себя Картрайт, — поеду в Женеву, или Антверпен. Там свободней.

— Профессор, — вдруг услышал он тот самый голос, что сказал про храм Божий.

— Да, — он открыл глаза.

Высокий, широкоплечий мужчина, с повязкой на одном глазу, сказал, серьезно глядя на него:

«Если можно, я бы хотел с вами поговорить».

Они сидели у камина в маленькой, заваленной книгами и рукописями комнате.

— Сэр Стивен, — Картрайт помолчал, — вы же понимаете, что вам нельзя будет открыто признаться в ваших убеждениях. Хоть вы и любимец королевы, но все, же нас пока что считают еретиками, и не похоже на то, чтобы это положение хоть как-то изменилось.

— Я вон, — он обвел рукой кабинет, — каждый день жду распоряжения собирать вещи. Но я-то могу уехать на континент, а вы куда уедете, если что?

Степан вспомнил слова Матвея Башкина: «Грызем себя и терзаем, остается только и смотреть, чтобы не съели друг друга. Иисус разве это заповедовал?»

— Иисус заповедовал человеку жить праведно, — ответил Воронцов. «По крайней мере, я так понимаю. Где же грех в том, что я хочу следовать заповедям Божьим? Если выбирать между жизнью с Иисусом и жизнью с почестями, то я давно уже выбрал первое».

Картрайт помолчал, глядя на огонь. «Давайте так, — сказал он. «Я на днях еду в Лондон.

Джон Фокс, автор «Книги мучеников» — знаете вы его?»

— Да, — Степан кивнул. «Я ходил на его проповеди в соборе святого Павла в прошлом году».

— Он сейчас редактирует новое издание Евангелий на английском и просил меня просмотреть рукопись. Приходите к нам — мы выслушаем ваше признание, — Картрайт улыбнулся. «Вам будет трудно, — как было трудно нам всем вначале, — но потом станет легче, — это я вам обещаю».

— Моя жена, — вдруг сказал Воронцов.

— Муж есть глава жены, как и Христос, глава Церкви, — повернулся к нему Картрайт.

— Поговорите с ней, — мягко и терпеливо, конечно, ведь сказано: «Так должны мужья любить своих жен, как свои тела: тот, кто любит свою жену любит самого себя». Ей не нужно приходить — вы сами можете ее выслушать. А потом мы сможем благословить ваш брак».

— Хорошо, — вздохнул Степан. «Спасибо вам».

Картрайт вдруг подумал, что так оно, наверное, и было, во времена Иисуса — люди просто чувствовали правду, и шли за ней.

— Но как же? — Маша смотрела на него широко раскрытыми, дивными черными глазами.

«Только воскресенье, и все? А Рождество и Пасха?».

— В Евангелиях не сказано ни про Рождество, ни про Пасху, — мягко ответил Степан. «Сказано:

«Я был в духе в день воскресный».

— А исповедь? — взглянула на него жена.

— Ну как можно исповедоваться кому-то еще, кроме Бога? — Воронцов улыбнулся. «Ты же у меня умная женщина, Машенька, подумай сама — зачем человеку преграждать путь к Всевышнему? Кто лучше Его знает, что у тебя на душе?»

— Это так, — серьезно сказала Маша. «Я сама об этом думала, Степа. Хорошо, а что с причастием?».

— Конечно, оно есть, — ответил ей муж. «Только общее для всех, потому что Иисус всех называл братьями — как же можно тогда подходить к кому-то за причастием, напротив, — в нем все должны быть равны».

— А как же это будет? Ведь мы же уже крещены и повенчаны — надо еще раз? — Маша прикусила губу.

— Нет, что ты, — успокоил ее муж. «Просто надо прийти и рассказать о том, что ты думаешь и чувствуешь, о своих грехах, обо всем. Как Господь принес тебе избавление, и спас тебя. Ну и, конечно, жить по заповедям».

— Это тяжело, — вдруг вздохнула жена. «Вот так признаваться».

— Однако нужно, — Степан посмотрел на нее и сказал: «Но это только мне».

— А я? — обеспокоенно спросила Маша.

— Я тебя выслушаю, — он улыбнулся. «Я же глава семьи, этого достаточно. А потом наш брак можно будет еще раз благословить — здесь, дома».

— Можно, я почитаю? — спросила вдруг Маша, и, потянувшись, достала с полки Библию. «Я тогда у себя пока посплю, ладно? Я просто долго читать буду, не один вечер, — она улыбнулась, почему-то, — смущенно.

Воронцов вдруг подумал, что каждая ночь без нее — особенно сейчас, когда она рядом, — невыносимо мучительна. «Любящий свою жену любит самого себя», — вспомнил он, и ответил: «Ну конечно, радость моя».