Агата Кристи. Английская тайна - Лора Томпсон

В сущности, по характеру он никогда не был правоверным католиком. «У меня всегда было ощущение, что Господь добр и дарит меня своей небесной защитой», — писал он Агате во время войны, и это было пределом его религиозных убеждений. Он был человеком, все подвергавшим сомнению, скорее любителем профессорских дебатов, нежели созерцания и размышлений, «поклонником красоты»[266] в искусстве, истории и человеческой плоти более, чем в сфере духовности. Был он и амбициозен. Подобно еще одному персонажу «Возвращения в Брайдсхед», Чарлзу Райдеру, он был вынужден ловить шанс и использовать связи, чтобы чего-то добиться в жизни. Когда, памятуя о мимоходом упомянутом интересе Макса к археологии, декан Нью-Колледжа и хранитель Музея Ашмола (Музея древней истории, изящных искусств и археологии при Оксфордском университете) устроил ему летом 1925 года встречу с Леонардом Вули, Макс твердо решил извлечь из этой встречи максимум пользы. В тот день вместе с Вули в Британском музее была Кэтрин Киллинг. Со свойственной ему наблюдательностью Макс заметил, что произвел впечатление на обоих, — дар не подвел его, и уже осенью он начал работать в Уре.

Четыре года спустя здравый смысл подсказал ему подружиться с одинокой, милой, обеспеченной миссис Кристи. Он не торопил события. Он просто занял при ней положение товарища, в котором Агата нуждалась. Как-то он сказал ей, что у нее «благородное лицо»: очаровательный пробный комплимент из тех, что умные молодые люди делают старшим по возрасту женщинам. После поспешного прощания в Париже, где Макса встречала мать и откуда Агата отправлялась дальше, домой, к Розалинде, она обнаружила, что не может — как собиралась — забыть его. Весной 1930-го Макс работал вместе с Вули в Британском музее. Он написал Агате в Эшфилд письмо с приглашением приехать к нему в Лондон (под предлогом того, что в музее открыта выставка предметов, найденных при раскопках в Уре, и что ей, возможно, было бы интересно ее увидеть). Ее ответ был интригующе пылким, взволнованным и по-детски наивным.

«Состояние моей Розалинды оказалось куда худшим, чем мне говорили… у меня сердце разрывалось, когда я смотрела на нее: кожа да кости, и такая слабенькая… О! Макс, все было так ужасно — словно возвращение худшего из дурных снов!.. Макс, Вы не могли бы приехать ко мне как-нибудь на выходных? Я не в состоянии принимать гостей или встречаться с обычными людьми — но Вы такой ангел!»[267]

Письмо заканчивалось приглашением позавтракать вместе на Крессуэлл-плейс; Агата собиралась в Лондон, где ей предстояло несколько встреч. В «Автобиографии» она сдержанно пишет о том свидании с Максом, вспоминая лишь, что была смущена, но очень рада, что связь между ними «не порвалась». Тон ее писем, однако, иной. «Я так тоскую по вас»,[268] — писала она и выдавала ему секреты, которыми не делилась ни с кем другим. Например о том, что пишет под псевдонимом Мэри Вестмакотт («Никому не рассказывайте, ладно? Даже своей матери. [„Хлеб великанов“] получил очень хорошую прессу, что приятно удивило меня»[269]). Совершенно очевидно, что она была неравнодушна к этому молодому человеку, хотя, возможно, и не отдавала себе в том отчета. Она утверждала, что для нее явилось полной неожиданностью, когда вскоре после их лондонской встречи Макс приехал в Эшфилд и — точно так же как Арчи почти шестнадцатью годами раньше, — решительно войдя к ней в спальню, сделал предложение. «Мне в голову не приходило, что случится или что даже может случиться нечто подобное. Мы были только друзьями». Тем не менее понадобилось совсем немного времени, чтобы она приняла мысль о втором замужестве.

После разрыва с Арчи Агата отнюдь не была обделена мужским вниманием. Пусть ее бывшему мужу требовались молодость и незамутненная красота, другие мужчины были менее разборчивы. Культура интимных отношений в те времена была в некотором роде более здравой, нежели теперь, меньше одержима физическим совершенством, а больше — перспективностью союза. Как разведенная женщина Агата возвращалась на «рынок невест». Один знакомый заметил ей по этому поводу (его реплику Агата вставила в «Неоконченный портрет»): «Вам придется завести либо любовника, либо любовников. И вы должны решить, что вы предпочитаете». В книге Сесилия думает: «Любовники — лучше. С любовниками можно быть почти в безопасности!» Иными словами, процессия претендентов не сможет приблизиться к ней настолько близко, чтобы причинить такую боль, какую причинил Арчи. Это больше никогда не должно повториться.

Однако нет никаких свидетельств тому, что Агата на исходе третьего десятка ответила на какое бы то ни было поползновение. Можно сказать с уверенностью (насколько вообще можно быть уверенным в чем бы то ни было), что Агата в своей жизни спала лишь с двумя мужчинами. В «Неоконченном портрете» сказано, что после Дермота она «пыталась научиться жить одна», и это не художественная выдумка: если бы автору было в чем признаться, то в этой книге она уж точно призналась бы. В «Автобиографии» Агата пишет, вполне откровенно, что внимание мужчин доставляло ей удовольствие (она никогда не скрывала, что мужчины ей нравятся, и легко находила с ними общий язык до тех пор, пока в дело не вступали подлинные чувства). Она рассказывает очаровательную историю об инженере-голландце, с которым познакомилась во время своего первого путешествия на Восточном экспрессе. Однажды вечером, после ужина в ресторане, он посмотрел на нее и сказал: «Хотел бы я знать… Нет, думаю, благоразумнее не спрашивать». На это Агата ему ответила: «Вы очень благоразумны и очень добры». Но вопрос остался висеть в воздухе. Вот как она описала это в сцене из романа «Место назначения неизвестно»: «Молодой француз приятной наружности вышел из бара и, пересекая террасу, бросил на Хилари быстрый взгляд, который лишь в слегка завуалированной форме словно бы говорил: „Интересно, есть тут у меня шанс?“» Агата все брала на заметку; в некоторых отношениях она была очень практична, совсем не похожа на тот образ ласковой доброй бабушки, который впоследствии культивировала. «Знаете, вы из женщин того типа, которых следует насиловать» — эта реплика в романе «Разлученные весной» обращена к чопорной Джоан Скьюдамор. «Я бы предпочла сама изнасиловать вас и посмотреть, изменились ли бы вы после этого хоть на гран». Агата (или Мэри Вестмакотт) могла написать такое безо всякого смущения и — что важнее — не вызывая смущения у читателя.[270]

Но с Максом Мэллоуэном, который был на четырнадцать лет моложе ее, она ощущала разницу в возрасте едва ли не так же, как с Розалиндой, — Агата оказалась беззащитной как дитя. «Уверен, вы захотите выйти за меня, если хорошенько подумаете», — сказал он, покидая ее спальню после того, как они «проспорили, думаю, часа два», как пишет Агата в «Автобиографии». Он задал темп, подготовил почву и был абсолютно уверен в результате. «Разумеется, я благоразумен, — писал он ей вскоре после того, — благоразумие — моя главная защита. И именно поэтому я, как вы выразились, вывел вас из стойла».[271]