Агата Кристи. Английская тайна - Лора Томпсон

Будучи на два года старше Агаты, Кэтрин выглядела много моложе и была все еще исключительно красива, однако почти лишена нормальной женской чувственности. Не исключено, что это могло иметь отношение к самоубийству ее первого мужа. Интимные отношения Леонарда Вули с женой, судя по всему, ограничивались тем, что он ежевечерне наблюдал, как она принимает ванну (тот факт, что он действительно это делал, давал основание для экстравагантных слухов о том, что на самом деле Кэтрин — мужчина).

Тем не менее, не имея желания спать с мужчинами, Кэтрин желала держать их в рабском повиновении. Молодым людям, работавшим на раскопках в Уре, в том числе и Максу, она могла, например, велеть расчесывать ей волосы. «Их это смущало, угнетало, но отказаться они не смели, — рассказывала подруга Агаты, доктор Джоан Оутс.[259] — Это и впрямь было очень, очень странно». Кэтрин могла также попросить одного из них пройти миль десять до сука[260] и купить там два килограмма ее любимых арабских конфет. В этом, впрочем, была и положительная сторона, так как, занятая сластями, она на день-другой оставляла всех в покое. «Бывало, она съедала сразу все, и потом ее тошнило».

Это едва ли укладывалось в модель поведения femme fatale, каковой Кэтрин, безусловно, являлась, и так занимало Агату, что она даже изобразила Кэтрин в романе «Убийство в Месопотамии» в качестве жертвы. «Мы все считали, что это прекрасный способ отомстить тому, кому никак иначе отомстить невозможно», — сказала Джоан Оутс. Образ Луизы Лейднер — это портрет с натуры, что вообще-то Агате несвойственно, и это чуточку нарушает внутренний баланс книги, как — не в последнюю очередь — и то, что развязка в ней — одна из самых слабых у Агаты. Больше всего интересует ее здесь не детективный сюжет, а тайна этой конкретной женщины, une allumeuse — поджигательницы, как она ее называет, женщины, которой доставляет удовольствие разжигать страсть, не испытывая ее.

«Я не сомневался, — говорит Пуаро, — что миссис Лейднер была женщиной, в первую очередь боготворившей самое себя и больше всего наслаждавшейся чувством власти. Где бы она ни находилась, она должна была быть центром вселенной…»

Другой персонаж говорит о ней: «На самом деле ей на все наплевать. Именно за это я ее так ненавижу. В ней нет чувственности. Ей не нужны романы… Она — женский вариант Яго. Ей необходимы драмы. Но сама она в них участвовать не желает. Она всегда наблюдает со стороны, дергает за ниточки и этим забавляется».

Такой была и Кэтрин Вули: красивая, умная, совершенно независимая разрушительница. Но писательская интуиция подтолкнула Агату дальше. Она представила себе, что случилось бы, если бы Кэтрин встретила равного себе противника и безнадежно влюбилась в него. Она также вообразила развитие событий настолько фатальное, что оно приводит к саморазрушению: за развязкой собственно детективного сюжета маячит смутный намек на то, что Луиза Лейднер намеренно спровоцировала собственную смерть. Простая по сюжету, сложная по характерам, эта книга — наряду с еще двумя-тремя у Кристи — могла бы превратиться в замечательный роман Мэри Вестмакотт.

Речь рассказчицы — сестры Эйми Лизеран — нарочито прозаична. Когда миссис Меркадо — одно из действующих лиц романа — сообщает ей, что первый муж миссис Лейднер погиб на войне, в ее голосе слышится отдаленный отзвук скорбного плача по Арчи Кристи: «Это очень печально и романтично, не правда ли, сестра?» На что сестра Лизеран сухо отвечает: «Это один из способов представить гуся лебедем». Иными словами, проживи человек дольше — то есть если бы Арчи остался, — время пригасило бы романтический ореол, превратив героя в брюзгу средних лет.

Сестра Лизеран говорит за Агату, выражая ее ясные и разумные взгляды. Например первую реакцию на Восток: «Честно признаться, что меня больше всего поразило, так это бедлам, который царит здесь повсюду». И на археологию: «Вы не поверите, но там не на что было смотреть — кроме грязи! Грязные земляные стены фута два высотой — вот и все. Мистер Кэрри повез меня туда и стал рассказывать… а я лишь думала: „Да откуда он это может знать?“». Разумеется, сама Агата думала не совсем так. Ее завораживал процесс раскопок, и она щеголяла своим терпимым отношением к «так называемым ванным» и неевропейским стандартам гигиены. Узость взглядов ни в коей мере не была ей свойственна, хотя она отлично понимала ограниченные умы — это одна из граней ее таланта — и ценила их непритязательный здравый смысл. Ей тоже доводилось испытывать скептицизм по поводу слепой уверенности Леонарда Вули в том, что он копает в районе, где причалил ковчег (но как он мог это знать? Он не знал: он ошибался). Что лично ей нравилось в археологии, так это презираемые интеллектуалами, вроде Вули, моменты, когда прошлое встречалось с настоящим и погребенные в земле осколки повседневной человеческой жизни волшебным образом выходили на поверхность.

В «Убийстве в Месопотамии» есть также смутный намек на то, что она разгадала характер молодого Мэллоуэна, чьими чертами отчасти наделила Дэвида Эммотта, тихого американца, который не позволяет миссис Лейднер командовать им, чем заслуживает ее скупое уважение. «Я мог бы сказать, что из всех членов экспедиции, если говорить о характере и способности, мистер Эммотт казался мне наиболее подходящей фигурой для совершения искусного и хорошо рассчитанного преступления», — говорит Пуаро, делая ему косвенный полукомплимент. На самом деле Макс был гораздо больше зависим от чар Кэтрин, чем его литературный двойник. Образ Дэвида Эммотта несколько идеализирован, хотя и в отношении Макса Агата разделяла мнение Эйми Лизеран, что «в нем было нечто надежное и ободряющее».

Она с удовольствием проводила с ним время, осматривая иракские достопримечательности. Между ними установилось нечто вроде дружеской близости, не в последнюю очередь из-за того, что она назвала «трудной жизнью»: Максу приходилось сопровождать ее в клозет, когда они ночевали в полицейском участке в Кербеле (спали в разных камерах); по дороге в Ухадир, дабы скрасить впечатление от унылого пейзажа, они пели, а потом, раздевшись до белья, искупались в прозрачном озере, раскинувшемся посреди пустыни. С самого начала Агата чувствовала себя с Максом свободно, быть может, потому, что разница в возрасте снимала напряжение, которое обычно возникает между мужчиной и женщиной. Во время этого странного путешествия по знойным, экзотическим, каким-то призрачным местам к ней вернулась ее обычная жизнерадостность. Ей было весело, как не бывало уже очень давно (каким бы удалым и красивым ни был Арчи, веселым он не был никогда). Она воспринимала это приключение как интерлюдию: удивительную, выпавшую по счастливой случайности и, как она считала, не имевшую продолжения.