Агата Кристи. Английская тайна - Лора Томпсон

Но лорду Кейтерэму в полной мере свойствен и прагматизм, присущий его классу, — этот образ остается одним из лучших созданий Агаты. «Кут взял меня на должность директора чего-то там. Находка для меня — ничего не надо делать, кроме как сходить в Сити раз-другой в году… и посидеть за круглым столом… У них там очень славная новая промокательная бумага. Потом Кут или какой-нибудь другой умный малый, жонглируя цифрами, произносит речь, но, к счастью, слушать ее нет необходимости — и все это чаще всего заканчивается отличным, скажу я вам, веселым обедом».

«Семь циферблатов» доказывают, что Агата умела быть очень смешной (некий молодой человек описывает свою новую возлюбленную, девушку-танцовщицу, как «одну из восьми девушек, составляющих из себя живой мост»), хотя в это с трудом можно поверить, когда читаешь мрачных «Партнеров по преступлению». Томми и Таппенс возвращаются еще более жизнерадостными, чем прежде, и изумительно изображают пародии на других авторов детективного жанра: тогда, в 1929-м, это был своего рода прорыв, но, как и в большинстве ранних рассказов Агаты, в этих произведениях не было почти ничего от ее истинной сущности.

А вот «Убийство в доме викария» — квинтэссенция этой сущности. С явлением мисс Марпл[252] (в 1927 году, в цикле из шести рассказов, позднее использованных при написании «Тринадцати загадочных случаев») Агата обрела средство донести до читателя свой взгляд на мир во всей его полноте. Конечно, это был не совсем ее взгляд, хотя так его воспринимали. Да и мир был не совсем ее, хотя она его прекрасно знала. Но это было ее собственное создание. И если в реальной жизни ее страшно раздражала родная английская деревня, в воображении она жила в ней счастливо: с ее иерархическим порядком, среди узнаваемых типажей и моральных установок, которые могли быть одновременно и ограниченными, и основательными. Сент-Мэри-Мид, где живет мисс Марпл и где разворачивается действие «Убийства в доме викария», — прототип. Позже появятся Лимсток из «Каникул в Лимстоке», Чиппинг Клегхорн из романа «Объявлено убийство», Вичвуд-андер-Эш из «Убить легко» и Мач Дипинг из «Виллы „Белый конь“»: все они так же реальны и выпуклы для автора, как мир Хайбери для Джейн Остин. «Реальны для автора» может подразумевать, что для всех остальных Англия Агаты что угодно, только не реальность. И это критическое замечание нередко высказывалось, но оно совершенно бессмысленно. Искусство не отражает реальность, оно создает ее: в этом смысле мир Сент-Мэри-Мид реален. Должен быть реален, иначе люди не поверили бы в него так, как верят. Говорят, касаемо Англии Агаты хитрость состоит в том, что ей недостает «ощущения места» — любой читатель, где бы он ни жил, может, мол, мысленно поместить ее книги в любую знакомую ему среду. Это не совсем так (ни один человек, прочитавший в «Третьей девушке» сцену быстрого прохода по Мейн-стрит Лонг-Бейсинга, не сможет пожаловаться на недостаток точных деталей), да и не совсем в этом дело. Агата не была автором-«описателем», но умела набросать атмосферу места действия средствами, порой столь точными, что их даже не замечаешь (как, например, в романе «И никого не стало», где она использует блестящий прием — множественное убийство происходит в ярко освещенном современном доме, где вообще нет никакой специфической атмосферы).

«Она обладает, — сказала Филлис Дороти Джеймс, — способностью вызывать в воображении целый мир, в сущности, не описывая его».[253] Особенно живыми кажутся ее деревни, которые — что обычно недооценивают — развиваются во времени. «Объявлено убийство», написанное в 1949 году, наполнено послевоенной неуверенностью («Пятнадцать лет назад обо всех было точно известно, кто что собой представляет: Бэнтри из большого дома, Хартнеллы, Прайс-Ридли и Уэтерби…»), в то время как «И, треснув, зеркало звенит» открывается необычно подробным воспоминанием-описанием жилой постройки 1960-х («Она напоминала аккуратную модель, сложенную из детских кубиков, и казалась мисс Марпл почти ненастоящей»). Но деревенский дух сохраняется всегда: «Новый мир — такой же точно, как старый. Дома стали другими, улицы называли теперь тупиками, одевались по-иному, голоса звучали иначе, но люди были такими же, какими они остаются всегда».

В этом состоит утешительная мудрость мисс Марпл: не обращать внимания на то, что пугает и кажется незнакомым, и отыскивать лишь здоровое, общепринятое между людьми, истинное. Мисс Марпл отдает себе отчет в том, что «существует много… ну, скажем, странного вокруг». Но в целом она бы согласилась с наблюдением, высказанным Агатой в 1955 году: «Знаете, люди всегда охотно прибегают к версии безумия как объяснению, когда не понимают мотивов поведения преступника». Что интересовало мисс Марпл и ее создательницу, так это как поведение соотносится с нормой, даже когда речь идет об убийстве. «Кройдонское дело» заинтриговало Агату потому, что она увидела в нем сложную семейную проблему, узнаваемый образец, доведенный до крайности. Хотя в статье, написанной в 1929 году, она и делает предположение, что убийства были совершены из «странной тяги убивать», на самом деле подобное решение ее бы ничуть не заинтересовало. Для нее мотив — это все!

В «Каникулах в Лимстоке» мисс Марпл приходит к выводу, что преступление мотивируется отнюдь не чем-то таинственным и безличным, как все думают. На самом деле мотивы преступлений глубоко человеческие. Вероятно, это самая убедительная книга Агаты — не зря ею так восхищались ее умные друзья, такие как специалист по эпиграфике Сидни Смит, который сказал, что в ней мисс Марпл особенно «в ударе».[254] Место действия описано замечательно. Это одна из типичных деревень Агаты Кристи во всей полноте своего воплощения: жизнерадостная Эйме Грифит, без приглашения возникающая перед входной дверью («Привет, лодыри!»), — она организует девочек-скаутов, в то время как сердце ее рвется к местному адвокату; коротышка-эстет мистер Пай, чей «голос срывался на фальцет, когда он повествовал о волнующих обстоятельствах, при которых вез свою итальянскую кровать домой из Вероны»; жена викария, миссис Дейн Калтроп, с ее удлиненным лицом, напоминающим морду гончей, и эксцентричной проницательностью. Возможно, описание среды обитания персонажей оказывается столь выразительным потому, что сделано сторонним наблюдателем, приезжим из Лондона, не лишенным беспристрастности самой Агаты. «У меня куча дел, — говорит он. — Я должен зайти к булочнику и пожаловаться на булку с изюмом». И потом, когда в деревне случается убийство: «На какой-то миг во мне вспыхнула ненависть к Лимстоку, его узким границам и шушукающимся сплетницам».