Агата Кристи. Английская тайна - Лора Томпсон

Вообще она считала, что лучше было бы ей умереть (но тот, кто совершил неудачную попытку самоубийства, «как правило, не повторяет ее снова» — так написала она в романе «По направлению к нулю»). Ей была ненавистна ее печальная известность, то, что каждый раз, выходя из дому или называя свое имя, приходилось встречать предсказуемую реакцию: узнавание, любопытство, презрение. Она была человеком в высшей степени уязвимым и остро переживала то, что ее горе в искаженном виде стало объектом всеобщего осмеяния. Ее осуждали за то, чего она не делала. В 1929 году она написала в «Санди кроникл» о кройдонских убийцах — так называли нашумевшее преступление: три члена одной семьи были отравлены; убийца явно принадлежал к семейному кругу, но дело тогда не было раскрыто, не раскрыто оно и до сих пор: «В этом деле невиновные чудовищно пострадали за грехи, коих они никогда не совершали. Они живут под юпитерами общественного внимания; знакомые и друзья смотрят на них с любопытством, их окружают охотники за автографами, любопытные праздные толпы. Никакая спокойная частная жизнь для них больше невозможна». Мысль, которую она высказала в этой статье, впоследствии воплотилась в один из ее лучших детективных романов — «Горе невинным».

Она, разумеется, знала, что Розалинда огорчена и ошеломлена. Когда мать самой Агаты оказалась раздавлена горем после смерти мужа, она приняла решение «жить ради детей», но Агата так не могла. «Единственным светлым пятном в моей жизни была Розалинда», — напишет она в «Автобиографии», но на самом деле все было не так просто. В самой Агате осталось слишком много от ребенка, она еще слишком тосковала по утраченной матери, и ее раздирали противоречивые чувства к дочери. «Она никогда не сказала ни слова, но я думаю, что втайне она винила меня за то, что лишилась отца, — читаем в „Неоконченном портрете“. — Я подвела ее». Чувство вины доставляло Агате неприятное ощущение: она жалела дочь, но не всегда сочувствовала ей; особенно раздражала непреклонная решимость Розалинды встречаться с Арчи.

В те времена, после развода муж не имел «доступа». Он не мог приехать в дом Агаты, чтобы забрать Розалинду на выходные. Розалинда не встречалась с Нэнси, даже со своим единокровным братом познакомилась лишь на похоронах Арчи, а Арчи, в свою очередь, никогда не видел сына Розалинды.[240] Жизни ее родителей стали несоприкасаемо раздельными, что сегодня может показаться странным, но трудно представить себе, как бы Агата пережила постоянное присутствие Арчи в ее жизни. Для Арчи это тоже было бы совершенно невозможно.

Став взрослой, Розалинда тщательно скрывала свои встречи с отцом и ящики виски, которые тот посылал ей на Рождество. «Мы всегда встречались с отцом наедине и очень любили друг друга», — признавалась она в письме незадолго до смерти. Розалинда была достаточно прагматична, чтобы принять то, что он сделал, и достаточно преданна, чтобы не таить своей привязанности к нему. «Мне ненавистно, когда его изображают холодным и бесчувственным», — сказала она.[241]

А в детстве она страшно по нему скучала. Ее увезли из Саннингдейла — из большого дома, из привычной семьи — и поселили в Лондоне, в квартире, полной женщин, в которой ее мать сидела, поникшая, как умирающая птица. Неудивительно, что девочка чувствовала себя лишившейся корней и, хоть ей было всего девять лет, с радостью согласилась поехать в Бексхилл, в школу-пансион «Каледония», где и мать, и отец могли навещать ее (когда Агата бывала в отъезде, что случалось все чаще, вместо нее приезжали Карло или Мэдж). Письма, которые Розалинда писала домой Агате, были холодными, забавными и иногда колючими: «Спасибо за твое письмо, хотя оно очень короткое. Роуз Мэй Ливер на днях вырвало прямо в коридоре. Сегодня она собирается первый раз выйти. Ее мама приехала за ней в церковь, чтобы вывести ее погулять. Она довольно симпатичная».[242] И еще: «Я немного устала, пока писала письмо тебе, поэтому сейчас напишу коротенькое письмо папе».[243] И еще, после второго замужества Агаты: «Не опоздай на спортивный праздник, хорошо?!! Не приезжай в своем черно-белом платье, надень обычное. Кого ты собираешься привезти с собой в этом году на спортивный праздник? Я бы предпочла, чтобы ты привезла только Карло».[244]

Это совсем не было похоже на отношения, которые связывали Агату с Кларой, — никаких «дорогая мамочка» и «голубка-тыковка». Агате никогда не было легко с Розалиндой; было в этом очаровательном, сообразительном, зорком ребенке нечто, что заставляло вянуть бутон материнского инстинкта Агаты, а после ее разрыва с Арчи и вовсе исчезла всякая надежда, что он когда-нибудь расцветет. Между матерью и дочерью всегда висело напряжение; дружелюбие было, но какое-то жесткое и ироничное, и это мешало им испытывать простую привязанность друг к другу.

«Я не знаю, любит она меня или не любит, — пишет Агата в „Неоконченном портрете“. — Такой человек, как я, не подходит такому человеку, как она… Я люблю ее, так же как любила Дермота, но не понимаю ее». На самом деле они обе любили друг друга и нуждались друг в друге, но по какой-то причине ни одна из них не могла это показать. Когда в феврале 1928-го, отправившись на Канары, чтобы отдохнуть и развеяться, Агата снова попробовала писать, ее до бешенства доводило то, что дочь ни за что не хотела оставлять ее одну. Если бы рядом стоял песик Питер, Агата таяла бы от умиления, как это будет впоследствии с внуком. Но с дочерью все было иначе: между ними всегда пролегал барьер, пучина.

Агата понимала, что своим разводом обделила Розалинду, однако подспудно чувствовала и то, что Розалинда способствовала крушению ее брака. Она верила, что ребенок встает между мужчиной и женщиной, и безо всяких угрызений совести писала об этом и в «Неоконченном портрете», и в романе «Дочь есть дочь». Так что Розалинда знала, что чувствует ее мать, и «в какой-то мере ощущала свою ответственность за ее развод». Обе испытывали чувство вины, и обеим это было неприятно. Кроме того, никуда не деться от факта, что Агата была готова бросить Розалинду, когда исчезла в 1926 году. Ничего удивительного поэтому, что и мать, и дочь нашли спасение в версии «амнезии»; хотя книги Агаты открыли Розалинде многое.

«Я всегда думаю о том, как несказанно вам повезло, что она — ваша мать, и ни минуты не сомневаюсь, что вы разделяете мое мнение», — писал Розалинде после смерти Агаты друг семьи. Ответ Розалинды был, разумеется, образцовым, а вот чувства — куда более сложными.

Книгой, которую Агата писала во время отдыха на Канарах в 1928 году, была «Тайна „Голубого поезда“». За год до того она на скорую руку собрала печатавшиеся раньше в «Скетч» рассказы с участием Пуаро в сборник, который был назван «Большая четверка». В «Автобиографии» Агата подчеркивает, как трудно дались ей эти две книги. Правда, она не упоминает, что к моменту ее исчезновения обе были наполовину готовы. К тому же «Голубой поезд» не требовал напряженной работы мысли, поскольку, как и «Большая четверка», вырос из уже готового материала (рассказа «Плимутский экспресс»).