Агата Кристи. Английская тайна - Лора Томпсон

Основным аргументом в свою защиту от обвинения в излишней приверженности версии об Агатиной смерти Кенвард выдвигал «тревожный характер информации, которая поступала в мое распоряжение». Много лет спустя дочь Кенварда утверждала, что это относилось к четвертому написанному Агатой письму, в котором говорится, что она опасается за свою жизнь.[230] Это утверждение было тут же опровергнуто. На самом деле на Кенварда повлияло письмо к Шарлотте, действительно истеричное, полное намеков на самоубийство и обвинений в адрес Арчи. Неудивительно, что оно постоянно владело воображением Кенварда, и он был совершенно прав, когда говорил, что, отнесись он к содержанию письма с недостаточным вниманием, его бы смешали с грязью.

Но в длинном интервью газете «Суррей адвертайзер» он пошел еще дальше. По его словам, он верил, что это было убийство, так как «многие из тех, кто ее знал, включая кое-кого из родственников, вполне допускали: что-то в этом роде могло случиться». Конечно, подобные суждения вполне объяснимы в устах человека, который старается оправдаться, хорошо зная при этом, что корреспонденту газеты можно говорить куда более диковинные вещи, чем министерству внутренних дел. Тем не менее это дает повод поразмыслить о той роли, которую сыграла в этом деле Мэдж, сестра Агаты. Не в ее характере было тихо отсиживаться, однако, похоже, она ничего не делала до тех пор, пока не приютила Агату у себя в Эбни-Холле. Безусловно, у нее были свои соображения относительно того, что произошло. Невозможно представить себе, чтобы она сказала Кенварду, будто подозревает Арчи в убийстве: при всей ее самоуверенности и эксцентричности, она была не менее Агаты скрытна, когда речь шла о частной жизни семьи. Но она должна была понимать, что Агата исчезла — вероятно, покончила с собой — из-за Арчи (иными словами — вина в любом случае лежит на нем), и, разумеется, непоколебимо держала сторону Агаты. Поэтому, вероятно, она и сказала Кенварду что-то такое, что привело его к заблуждению, в коем он так упорствовал.

Но по ходу дела оставалось все меньше оправданий тому факту, что Кенвард игнорировал все улики, которые не согласовывались с его идеями, особенно письмо Кэмпбеллу Кристи. Он виноват в том, что подгонял факты под свою версию. Он был хорошим полицейским, но это конкретное дело его подкосило. Спустя пять лет он вышел на пенсию и умер в 1932 году в возрасте пятидесяти шести лет.

В конце февраля 1928 года исчезновение Агаты все еще муссировалось в печати, и ее имя стало символом двуличного поведения. В ходе рассмотрения некоего дела по обвинению в клевете (инициированного, кстати, тем самым мистером Митчелл-Хеджесом, который критиковал Агату в 1926-м) представитель обвинения сослался на «женщину, которая сыграла дурную шутку с полицией».

Глубоко уязвленная и спровоцированная этим Агата дала интервью «Дейли мейл», чтобы еще раз представить свою, то есть «официальную», версию тогдашнего исчезновения. Она также дала распоряжение своему адвокату от ее имени сделать заявление на том самом процессе. В соответствии с этим распоряжением королевский адвокат[231] Стюарт Беван попросил разрешения судьи представить в защиту репутации своей клиентки медицинское заключение, выданное ей в Эбни-Холле. Обмен репликами между адвокатом и судьей был напечатан в «Таймс». Лорд — главный судья[232] ответил, что у суда нет времени «выслушивать заявления лиц, между делом упомянутых в ходе разбирательства другого дела». Мистер Беван возразил: «Если упомянута женщина, не присутствующая в зале и никем здесь не представленная, а следовательно, лишенная возможности защитить себя, то отказ предоставить ей право обнародовать факты во всей полноте является грубой несправедливостью». На это судья заметил: «Полагаю, мистер Беван, что, сказав так много, вы, вероятно, уже достигли своей цели».[233]

А вот Агата своей не достигла. Действия, предпринятые ею из любви к Арчи, выйдя из-под контроля, жестоким образом привели к прямо противоположному результату: они убили в нем даже ту любовь, какую он когда-то к ней питал. Она хотела вернуть его, мечтала, что он приедет в Харрогит и возродится для нее вновь, а вместо этого сделала все, чтобы отбить у него охоту когда-либо снова ее увидеть. Окончание рассказа выскользнуло у нее из рук.

Когда она увидела его в отеле «Хайдро» у подножия лестницы, надежда, должно быть, вспыхнула в ее сердце. Но в ту ночь она лежала в постели одна, не сомкнув глаз, ясно осознавая крушение своей мечты, которую сама же и загубила. На следующее утро она покинула отель вместе с Арчи, вместе с ним отправилась в путь, они шли рядом, и он ограждал ее от осаждавшей их прессы. Но это уже ничего не значило. Он делал это ради себя, ради своей будущей жизни с Нэнси Нил. Больше всего на свете ему хотелось окончательно порвать с Агатой. Спровоцировав, как она считала, крах собственного брака тем, что оставила Арчи одного, пока оплакивала мать, она теперь нанесла их союзу последний, смертельный удар, выставив себя на общественное осмеяние, а Арчи — на общественное осуждение. А ведь они оба чрезвычайно дорожили приватностью личной жизни. Как же она допустила, чтобы такое случилось? Как это случилось?

Теперь она снова стала самой собой; блуждающий улыбающийся призрак из Харрогита умер. Она вернулась в реальный мир и, живя в Эбни, видела презрение в глазах Арчи и его надменную усталость после каждого разговора с журналистами. А потом он ушел совсем.

Те дни были худшими.

Любовь моя, ты был мне королем.На севере холодном, день за днем,Как без тебя прожить — и сердцем не сгореть?!Лечь без тебя в постель — как умереть…[234]

«Это оказалось для нее не просто ужасным горем, но чудовищным шоком — настолько сильным, что он поверг ее в состояние душевного расстройства. Она была женщиной, к которой жизнь всегда благоволила: исключительно любящая мать, красивый и любящий муж… и психологически была не готова к тому, что все вдруг разом рухнет. Не думаю, что она вообще сумела когда-либо с этим справиться. Уверена, что разрыв любых отношений, в которые женщина так много вложила, — одно из самых распространенных и самых тяжелых несчастий. И именно поэтому Агате доставляло удовольствие писать книги, в которых обычный порядок, будучи полностью разрушен и поставлен с ног на голову, в конце непременно восстанавливается. Она ощущала психологическую необходимость привносить порядок в беспорядок, что, вероятно, вызывало у нее ассоциацию с собственной жизнью. Полагаю, любая из ее книг давала ей возможность пережить своего рода катарсис. Все они. Небольшой катарсис».