Агата Кристи. Английская тайна - Лора Томпсон

— Не спорю с вами, дорогая, — сказала мисс Марпл. — Но в деревнях зачастую происходят очень тягостные и огорчительные события».

Вот что любила Агата: выделять, выпаривать квинтэссенцию жизни из ограниченного, такого как Сент-Мэри-Мид, микрокосма и из него выводить ответ на любой вопрос. Она понимала, что это в некотором роде нонсенс, и, пережив свою личную тайну, знала, как никто, что никаких единственно верных решений не существует, что реальности всегда свойственны незавершенность и неупорядоченность. Но все равно — созданный ею мир завораживал и успокаивал ее самое.

Всеведение — величайший дар, который может предложить читателю литературный персонаж в облике детектива: какое безграничное утешение дает мысль о том, что есть ум, способный все понять, бросить свет на все темные закоулки! Но такое свойство есть величайший дар и для писателя. Агата находила опору в своих персонажах-детективах, в их всеведении и беспристрастности, по-разному проявляемых у Пуаро и мисс Марпл. Часто говорят, что Агата не любила Пуаро, хотя никаких убедительных подтверждений тому нет; на склоне лет она даже старалась оградить его образ от искажений так страстно, словно он был ее собственной кровью и плотью, но ее близость с мисс Марпл была намного более тесной. «Мисс Марпл во плоти не существует и никогда не существовало, — писала она. — Это персонаж, полностью вымышленный».[257] Но это не совсем так. После 1926 года Агата терпеть не могла, когда предполагали, будто для своих книг она «все берет из жизни»; тем не менее сходство мисс Марпл с сильными, мудрыми, милосердными женщинами Агатиного детства было для нее мощнейшей опорой. Агата любила Пуаро, но в мисс Марпл она нуждалась. Ей не хватало этого спокойного тихого голоса, подобающего благовоспитанной даме. Как сама ее детективная проза, он служил ей бастионом против вторжения безумного внешнего мира — голос из могилы, из магазинов «Арми энд нейви», из Эшфилда.

Таким уютом веяло на нее от мисс Марпл, что в одном из рассказов сборника «Тринадцать загадочных случаев» она оказывает ей наивысшее доверие — посылает на отдых в водолечебницу. Это был смутный намек на Харрогит, сделанный вскоре после приснопамятных событий, и один из мужских персонажей рассказа помогает ей вскрыть нарыв памяти, заявляя, что все эти водолечебные курорты — «сплошная мерзость! Приходится рано вставать и пить гадкую на вкус воду. Кругом — куча старух, злобных сплетниц».

Мисс Марпл спокойно соглашается с этим (будто она не знает, что миссис Кристи сидит в салоне напротив нее, и не ведает, почему она там оказалась!), а потом разражается весьма характерной защитной речью:

«— Сплетниц? Ну да, старики любят посплетничать, как вы выразились… И окружающие обычно порицают их за это — особенно молодые… Но что я хочу сказать… Ни один из этих молодых людей никогда по-настоящему не вникает в факты. А суть, несомненно, состоит в том, что часто эти сплетни, как вы их называете, оказываются верными! Думаю, если бы кто-нибудь дал себе труд внимательно ознакомиться с фактами, он бы увидел, что сплетни оказываются верными в девяти случаях из десяти. Вот что на самом деле и раздражает людей.

— Интуиция? — спросил сэр Генри.

— Нет, вовсе нет! Просто вывод, сделанный на основании практики и опыта… Женщины, которых мой племянник называет „без определенных занятий“, имеют много свободного времени, и главный их интерес обычно сосредоточен на людях. Так что они невольно становятся экспертами. Нынешние молодые люди, они, знаете ли, свободно рассуждают о вещах, о которых в мое время и упоминать-то было не принято, и в то же время у них на удивление наивное мышление. Они верят всем и всему…»

Агата и сама верила и доверяла. Она ничего не подозревала. Как бы пригодилась ей тогда мисс Марпл, чтобы деликатно намекнуть, что мужчина, у которого так часто возникает желание поиграть в гольф, на самом деле, ну… надо бы задуматься… Но теперь было слишком поздно. И хотя сама Агата об этом не догадывалась, она была в двух шагах от того, чтобы снова войти в ту же реку.

Крепко подружившись с четой Вули, она вернулась в Ур в феврале 1930 года, в конце полевого сезона. Май предыдущего года Вули провели в ее новом лондонском доме — прелестном маленьком убежище на Крессуэлл-плейс, 22, чуть в стороне от Олд-Бромптон-роуд, — который она купила в 1928 году («сияющее весеннее зеленое дерево среди серых крыш» — так описывали его в газете «Стар»). Внутри дома, поскольку он был перестроен из бывших конюшен, еще сохранялись стойла, пока Агата его не перепланировала: большая комната внизу, а наверху — крохотная кухонька, столовая, спальня и великолепная зеленая ванная, облицованная плиткой с резвящимися дельфинами. Вскоре после этого она купит еще один дом, на Кэмпден-стрит, 47–8, в Кенсингтоне. А впоследствии, в 1930-е годы, еще три. Предвоенные годы действительно были, как она сама их называла, ее «плутократическим периодом», пока налогообложение не стало препятствовать ей оставлять себе большую часть заработанных денег.

В 1929 году умер брат Агаты, Монти, и сама она тяжело переболела из-за прививки, которую ей сделали, когда Розалинда подхватила корь (Агата считала, что ей по ошибке вкололи двойную дозу вакцины). Тем не менее, проведя конец года в Эшфилде, она чувствовала себя готовой к новым приключениям. Теперь путешествия были у нее в крови: как бы ни любила она свой дом, стоило ей засидеться в Англии подольше, как она начинала испытывать беспокойство.

На этот раз она познакомилась в Уре с членом экспедиции, в прошлый раз отсутствовавшим из-за операции аппендикса, — с Максом Мэллоуэном. «Познакомься она с ним за год до того, встреча могла бы оказаться для нее преждевременной — слишком мало времени прошло после Арчи», — предположила биограф Макса.[258] Когда Макс встретился с Агатой, ему было двадцать пять — столько же, сколько ее племяннику Джеку Уоттсу, с которым они одновременно учились в Нью-колледже. Макс был настолько моложе Агаты, что она смотрела на него с безмятежной дистанции, хотя отмечала его такт в отношениях с Вули и находила умным. Лучше она узнала его, когда Кэтрин, в характерной для нее авторитарной манере, велела ему сопровождать Агату в поездке по местным достопримечательностям на пути из Ура в Багдад. Агата испытывала неловкость, полагая, что для молодого человека такое поручение — обуза. Макс между тем был совершенно невозмутим, и они обнаружили, что прекрасно ладят друг с другом.

К тому времени начали проявляться странности характера Кэтрин Вули. Биография у нее была необычная: немка по отцу, она в 1910 году приехала в Сомервилль читать курс истории (хотя и не имела ученой степени) и там, в лагере для военнопленных, где работала во время Первой мировой войны, познакомилась со своим первым мужем. В 1919 году, через полгода после свадьбы, полковник Киллинг покончил жизнь самоубийством. После этого Кэтрин — которая была очень умна и одарена актерски («почти актриса», как чуть язвительно писала в «Автобиографии» Агата) — устремилась в археологию, которую тогда представлял узкий круг джентльменов-непрофессионалов, и присоединилась к урской экспедиции в качестве добровольной помощницы. Но женщина на раскопках была тогда редкой птицей, и спустя некоторое время на Леонарда Вули начали оказывать давление, требуя как-то уладить ситуацию. Тогда-то, в 1927 году, он и женился на Кэтрин.