Не та профессия. Тетрология (СИ) - Афанасьев Семён

– Как‑то странно получается. На носу зима и явно голодное время. А делать целому табуну людей нечего, – продолжаю недовольно ворчать. – Как насчёт заготовок на зиму? Им что, даже в преддверии голода заняться нечем?!

– Ты же сам всё понимаешь, – вздыхает Алтынай, теряя былую весёлость тона. – Как ты говоришь, мышление инерционно. А у общества мышление инерционно вдвойне. Да и вольные кочевники – не тот народ, которых даже голод может заставить ковыряться в земле. Это ты понимаешь, что такое надо . Я понимаю, как дочь хана. А большинство… Раньше вот в набеги ходили. В голодный год, когда в Степи падёж. А тут не на кого. Да и большинство воинов с отцом за Султаном же ушло. И сгинуло…

– «Попробуем вам помочь», – повторяя ремарку неизвестного тут Хазанова про психиатра (у которого Геннадий Викторович косил от армии во времена СССР) , бормочу под нос. – Как говорят в армии, "если не умеют – научим".

– А если не хотят, тогда что делать? – логично продолжает мою мысль своим вопросом Алтынай. Попадаясь в маленькую ловушку.

– Заставим, – смеюсь в ответ уже я.

– Как ты заставишь свободных людей? – не на шутку заинтересовывается Алтынай. – Ты что, думаешь, у нас в Степи никогда не было тех, кто понимал, что в жизни работать надо тоже уметь? Я вот всего не понимаю, вернее, сказать не могу… Но есть же твои собственные правила. Ты же сам объяснял, про мозг, который энергозависимая система. Про инерционность сознания толпы. Про путь наименьшего сопротивления, по которому всегда идёт эта твоя Способность Выполнять Работу.

– Энергия, – поправляю.

– Да, она… мне так понятнее просто… Я, конечно, ещё маленькая, но хорошо вижу: бо льшая часть людей так и будет продолжать веселиться и проедать летний удой! Но к зиме готовиться, пробуя неизвестное новое, не будет. Максимум, курт на зиму наделают.

– На одном курте зиму не протянешь, – замечаю, распутывая не так затягивающийся узел.

– О чём и речь, – по‑взрослому вздыхает Алтынай. – Особенности кочевого менталитета, как ты говоришь.

– Ну, есть способы заставить, – не соглашаюсь с Алтынай. – Просто с твоей позиции они не просматриваются.

– А с твоей, как они выглядят? – живо и непосредственно отставляет в сторону казан со взбиваемым маслом Алтынай. – Рассказывай.

– Пока не о чем, – откровенно говорю вслух. – Пока представляю только теоретически. Но знаю всё в деталях и хорошо. Просто надо на практике добиться успеха. Для этого придётся перепробовать массу паразитных вариантов и переделать много ненужной одноразовой работы.

– Что будет в итоге? – требовательно спрашивает Алтынай. – И я же не прошу подробностей. Просто обозначь, что за способ. С дочерью хана говоришь, я должна знать твои намерения.

– Скажу так: у меня ещё никогда не было такого, чтоб я не добился того, чего хотел. – Размышляю вслух. – Если это «что‑то» было мне по‑настоящему нужным. Ну или если я думал, что мне это по‑настоящему нужно. О самом способе заставить: у меня на родине был такой вариант. «Делай, как я!», назывался.

– Говоришь правду, – выносит вердикт Алтынай после паузы. – Да. Личный пример действительно может сработать… Но ты не договорил. Расскажи, что сейчас недосказал? – её палец требовательно впивается мне между рёбрами, заставляя вздрогнуть.

– Да нечего пока рассказывать. Вспомнил, как женился первый раз в девятнадцать лет. Добивался жены, как мерин морковки. У готовящих шужык перед тоем…

Алтынай долго и заливисто смеётся. Потом спрашивает:

– А конец истории?

– Развелись через двадцать и один день ровно.

– У вас так можно? – её брови удивлённо ползут вверх. – Ты, конечно, необрезанный, но… – она воровато оглядывается по сторонам и шепчет, – ты так уверенно изображаешь шиита! Кстати, кто ты?! И как так, что у вас можно бросить жену через три недели после свадьбы?!

– Это ещё кто кого бросил, – возмущённо шепчу в ответ. – Жена через три недели решила жить в другой, более богатой стране! Страна находилась к западу от моей и в те времена, когда мы женились, та страна считалась нам врагом! Ну, если и не совсем врагом, то уж точно недоброжелателем! Я тогда готовился идти в наше войско, у нас этому несколько лет учатся. Чтоб стать хотя бы полусотником, – перевожу, как могу, те  реалии на местный язык . – Жена уехала в ту страну, а я остался в своей доучиваться. Вот и расстались.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})

– А‑а‑а, поняла. Ты не захотел переприсягать другому хану и менять войско, – задумчиво переводит для себя историю моего суперкороткого первого брака Алтынай. Тягуче глядя на меня.

– Ну, можно и так сказать…

– А как же правила, обычаи и шариат? – недоумевает Алтынай. – Как жена может бросить мужа? Хотя, ты же необрезанный… а жена была правоверная? Язычница? Кто?

– Ну, сестра, это всё же было весьма далеко и не тут, – не вдаюсь в подробности и детали. – И там вообще не в ходу ни шариат, ни какие‑либо другие Книги.

– Страшное, должно быть, место, – ёжится Алтынай, вызывая смех у меня. – Одни язычники и безбожники? Как целые страны могут жить без Истины Всевышнего в сердце?

– Не буду напоминать про единоверцев‑пашто, сестра… которым Вера не помешала… – замолкаю на полуслове, ругая себя мысленно, как могу. Из‑за украдкой вытирающей глаза Алтынай…

Вот же дебил… Нашёл себе, называется, грушу для битья и оппонента для спора…

Неожиданно для себя, обнимаю свободной рукой Алтынай за плечо и прижимаю к себе. Касаясь губами макушки.

Не выпуская узла на сетке второй рукой.

Как ни странно, срабатывает. И она через полминуты успокаивается.

– Да я понимаю, что по большей части дело всегда в людях, – уже спокойным тоном задумчиво роняет она, отстраняясь. – А не в правилах и законах. Но всё же, Вера – одновременно и освещающий путь свет, и оружие. Наверное, можно обойтись и без. Но, по мне, хорошо, когда это всё есть.

– Кто бы спорил, – не вдаюсь в теологические споры. – Кто бы спорил… Просто, как всякий инструмент, его работа очень во многом зависит от того, в чьих инструмент руках. И я бы не путал Веру и Религию, сестра… А сами руки держащих инструменты очень даже нередко бывают нечистоплотными.

– Ты сейчас так говоришь, как будто у тебя есть конкретные претензии, – с любопытством переключается на другую тему Алтынай. – Подробности будут? Или опять сошлёшься на то, что я ещё маленькая?

– Ну, если говорить об уме, то в сравнении со всеми местными ты просто аксакал, – признаю, ничуть не кривя душой. – А то и пара аксакалов. А что до претензий… Знаешь, пока готов только обозначить в общем и в целом, не указывая ни на кого конкретно.

– Давай, продолжай! – острый палец Алтынай снова впивается безошибочно между моими рёбрами.

– Меня очень настораживает или пугает, когда какая‑то группа людей, с одной стороны, проповедует и декларирует разумные и добрые идеи Десяти Заповедей и Семи Недопустимых Грехов, – пожимаю плечами. – Но это с одной стороны. А с другой стороны, когда среди этих самых людей со временем появляется кто‑то, зовущий сам себя «Наместником Бога на Земле», «Знамением Аллаха» или «Голосом Аллаха».

– А наместник бога на земле, это где? – непосредственно заинтересовывается Алтынай. – Я даже и не слыхала о таком.

– Да была одна интересная страна, – бормочу. – Не скажу, как она сейчас называется. На закат отсюда, через Срединное море.

Снова костерю себя второй раз за минуту, поскольку о наличии местного соответствия полуострову в виде сапога памяти Атени ничего не известно.

Не то чтоб я был не уверен в Алтынай (как раз наоборот), но бережёного, как говорится…

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})

К моему везению, наша теологическая беседа прерывается появлением шумно вываливающегося в круг перед юртой мальчишки:

– Алтынай, там в твою юрту послание! – возбуждённо голосит тот.

– Без мужчины не пойду, – коротко роняет Алтынай в ответ, – жди.

Затем она исчезает в юрте, не запахивая, впрочем, полог (заменяющий двери). Внутри она быстро натягивая зачем‑то белый чапан (или как эта одежда у них называется?) , потом – что‑то типа диадемы на голову, вдевая в уши серьги и буквально за считанные мгновения преображаясь в образец почти что модели. Пусть и с ярко выраженным этническим уклоном.