Грань бездны - Роман Глушков

Практически все западные кварталы крепости лежали в руинах. Не пострадавшие при обстреле здания остались разве что в ее восточной половине. Но и их в скором времени ожидала печальная участь. Засевшие там наиболее самоотверженные селадоры готовились дать последний бой топчущим их обитель южанам. А они не станут напрасно жертвовать пехотой и пошлют на расправу с непокорными не ее, а все те же строймастеры и дальнобои.

Мое знакомство с табуитами и их нравами было весьма поверхностным. Однако я мог предугадать, что вряд ли все обитатели Гексатурма от мала до велика полягут костьми на разбомбленных улицах. Едва Кэрью понял, что падение цитадели неотвратимо, он наверняка принял меры, чтобы спасти от расправы женщин, детей и самых ценных членов ордена. Когда состоялась их эвакуация и не запоздала ли она, мы не ведали. Но я был почти уверен, что остатки монашеской армии, которые забаррикадировались у восточной стены, готовились погибнуть не за одни свои красивые убеждения. Эти герои вдобавок прикрывали отступающих в Червоточину братьев и сестер, планируя сдерживать врага столько, на сколько у них хватит сил.

Вся восточная половина крепости напоминала в эти минуты огромный муравейник. Или, точнее, огромный организованный и грохочущий муравейник. Вошедшая в Гексатурм с трех направлений эскадра дробилась на мелкие колонны и разъезжалась по улицам. Стихийно возведенные укрепления табуитов, которые нельзя было снести колесами, истребители накрывали залпами из «Сембрадоров» и баллестирад. Более мобильные перехватчики и штурмовики высаживали десантные группы у тех объектов, которые Дирбонт не намеревался разрушать: комендатура, денежное хранилище, склады, механические мастерские… Возле них суетились уже не бронекаты, а люди, летали стрелы, гарпуны, сверкали клинки, лебедки выдирали крючьями оконные решетки и железные двери…

Однако сейчас меня интересовали не маневры южан и не судьба оставшихся здесь монахов. Чтобы обнаружить то, в чем мы отчаянно нуждались, мне пришлось остановить «Мицар», покинуть рубку, взобраться на мачту и, рискуя нарваться на шальную стрелу, осмотреться. Даже экстренная эвакуация такого крупного поселения, как Гексатурм, – дело не одного часа. Убегающим в хамаду людям нужно много воды, провизии, фуража и прочих вещей, и потому они будут вывозиться из крепости до последнего…

Так и есть! Нашел! Именно то, что нам нужно! И если мы поспешим, нам повезет не застрять в гибнувшей крепости и избежать участи рассекреченных шпионов.

Трое из пяти ворот на восточной стене были заперты. Одни в этот момент как раз закрывались, но последние – крайние с севера – пока что оставались открытыми. Причина, почему табуиты их еще не заблокировали, дабы задержать южан и дать беженцам лишнюю фору, была проста: возле одного из имеющихся в том районе складов стоял под погрузкой бронекат. Это ему предстояло вскорости покинуть цитадель через северные ворота, после чего, надо полагать, защитники запрут и их.

Этот бронекат – строймастер «Зигфрид» – был мне знаком. Именно он встречал нас на подступах к Гексатурму, когда мы прибыли сюда с контейнерами Макферсона. Лишенная мощной брони, машина альт-селадора Рубнера не смогла бы противостоять даже одному истребителю Дирбонта. Поэтому табуиты направили ее в помощь эвакуирующимся для вывоза из крепости необходимого им груза. Трап строймастера был опущен, монахи бегом таскали ему на борт какие-то ящики, а следовательно, еще несколько минут он там простоит. Ровно столько же будут открыты северные ворота, прежде чем и они преградят путь захватчикам.

Поспешно вернувшись на мостик, я приказал Гуго дать «Мицару» полный ход и повел его в северную часть крепости. Скоро там окажутся и южане. Но не раньше нас, это очевидно. Во избежание неразберихи они рассредоточивались по Гексатурму подобно гонимым ветром пескам хамады, заполоняющим собой камнеиловые дебри – неудержимо и единым фронтом. Дивизионы Дирбонта оккупировали поочередно квартал за кварталом и, по всем законам облавы, планомерно сгоняли противника к восточной стене. Нам соблюдать адмиральские порядки не было никакого резона. И я, наплевав на все, рванул напрямик туда, где мое появление вряд ли будет встречено дружелюбно.

Служи я и впрямь в армии Владычицы капитаном, меня за такое поведение нещадно выпороли бы перед строем кнутом, а затем, лишив наград и звания, сослали бы на каторгу. А как еще прикажете поступать с солдатом, который начинает самовольничать в боевой обстановке?

«Мицар» понесся по крепости, сметая со своего пути обломки зданий и прочий вываленный на улицу хлам. Скорость, с какой мы двигались, была раза в три выше средней скорости колонн Дирбонта. Пользуясь тем, что в нас еще не признали самозванцев, я обогнал одну вереницу бронекатов, едва не цепляясь с ними колесами. А другую, что преградила нам путь на одном из перекрестков, и вовсе проскочил насквозь промеж двух едущих друг за другом перехватчиков.

Последнее выглядело натуральным сумасбродством, поскольку я до последнего не был уверен, что у меня это получится. И, возможно, не получилось бы, кабы капитан второго перехватчика мне не подыграл. Завидев «Мицар», он живо смекнул, что с нами не все в порядке и что мы неминуемо протараним строй. После чего отдал приказ об экстренной остановке, благо скорость колонны это позволяла. Торможение перехватчика сразу увеличило интервал между ним и впереди идущей машиной, что поспособствовало мне точнее вписаться в расширившийся просвет. Знал бы этот расторопный капитан, что мы – враги, – он, разумеется, обстрелял бы нас затем из палубных орудий. Но он, похоже, решил, что на «Мицаре» случилась какая-то неполадка, и потому нам в корму не ударило ни одного болта или гарпуна.

Табуитам нашу личину было подавно не раскрыть. Как только мы вторглись на еще не завоеванную Дирбонтом территорию, из окон и с крыш домов на нас обрушился такой дождь болтов, гарпунов и камней, что мне пришлось в спешном порядке задраить боковые окна рубки, а на передних опустить козырьки так, что я едва мог видеть дорогу. К снарядам, что упали на «Мицар» со стены, добавилась уйма новых, и теперь весь палубный настил был истыкан и усыпан ими. Дерзни какой-нибудь табуит соскочить к нам на палубу с крыши, ему будет очень сложно не напороться на торчащие повсюду стрелы и копья и не подвернуть ноги на разбросанных тут и там булыжниках.

Когда мы, вырулив на нужную улицу, заметили «Зигфрид», на его борту уже знали о нашем приближении. Видимо, до шкипера Рубнера эта новость донеслась по воздуху – с помощью криков обстреливающих нас табуитов. После чего альт-селадор приказал отставить погрузку – об этом свидетельствовали разбросанные в беспорядке не донесенные до трапа ящики и разбежавшиеся кто куда грузчики – и принял решение спешно уезжать.

У стоящего кормой к воротам строймастера не было времени развернуться. Дорожа каждой секундой, он врубил задний ход и, поднимая на ходу трап, начал пятиться к выезду.

Но пятился «Зигфрид» гораздо медленнее, чем мы сокращали с ним дистанцию. Что стало для Рубнера и других находящихся с ним на борту беженцев суровым испытанием. Вряд ли кто-то из них сомневался в том, что истребитель южан идет на таран. «Мицар» был почти в три раза тяжелее инженерного бронеката и, перед тем как высадить на него абордажную команду, вполне мог ошеломить противника лобовым столкновением. Палубных орудий у него не имелось, и потому на носу, а также вдоль бортов «Зигфрида» выстроились стрелки, готовые встретить нас залпом из арбалетов.

Глупые люди! Им бы не торчать сейчас на строймастере, а прыгать через борт на землю и убегать, пока есть время. Иди я и вправду на абордаж, после тарана лишь единицы из них будут способны подняться на ноги и оказать нам сопротивление… Впрочем, если Рубнеру не повезет удрать от настоящих южан, они еще преподадут ему такой горький урок.

Я видел вскинувших арбалеты стрелков «Зигфрида». Это означало, что они тоже видят нас с Убби и, пустив болты поверх нашего борта, попадут ими в смотровую щель моей рубки. Пришлось нам поспешно пригнуться и ехать вслепую, благо я уже нацелил «Мицар» на ворота и мне не требовалось в ближайшие полминуты маневрировать.

Табуиты выказали неплохую меткость. Из выпущенных по истребителю двух десятков стрел примерно дюжина угодила в смотровую щель и, врезавшись в заднюю стену рубки, разлетелась по ней рикошетами. Три снаряда при этом огрели меня, оставив на моем едва зажившем после драки в Великой Чаше теле новые ссадины и кровоподтеки. Хорошо, наконечники болтов затупились от удара об иносталь и не нанесли мне серьезных ран, а иначе я действительно не на шутку разозлился бы на табуитов. А так пришлось лишь выругаться и простить им их выходку, ибо она была лишь малым отмщением за тот страх, который я нагнал на этих в целом славных ребят.