Том 2. «Проблемы творчества Достоевского», 1929. Статьи о Л.Толстом, 1929. Записи курса лекций по истории русской литературы, 1922–1927 - Михаил Бахтин

Непричастен к самозванству только Пимен, но потому, что он отошел от жизни. Пока он жил в миру, он жил в фальши. Отказавшись от мира, он стал выше его и смог судить и видеть жизнь такой, какая она есть. Пимен — отрекшийся от жизни, непартийный человек, и поэтому он может стать историком. Для него вся жизнь в прошлом, он отрезал, отсек ее от себя и поэтому не вовлечен в самозванство. Только во сне Пимен видит частную жизнь, но ясно, что ему достаточно перекреститься, чтобы прогнать эту жизнь с ее фальшью.

Народ Пушкин изображает тоже пассивным, не участвующим в событиях, и потому поставленным в правую позицию судящего и объективно судящего.

Когда Пушкин увидел суету и, как ему казалось, грязь, грубость жизни, он решил, что отрешиться от грязи и фальши можно лишь отрешением от мира. Конечно, не нужно для этого стать монахом, но не нужно и быть вовлеченным в жизнь. И последние поэтические слова его: «На свете счастья нет, но есть покой и воля. Давно завидная мечтается мне доля — Давно, усталый раб, замыслил я побег В обитель дальную трудов и чистых нег» — нужно понимать именно так. Это мечта о том, чтобы, как Пимен, видеть мир отрешенно и так же отрешенно воспроизводить его. Пушкин всю жизнь стремился к аскетизму, к отрешению от жизни. Лишь отрешение дает возможность все правильно увидеть и постигнуть. А для Пушкина, как для поэта, самое важное — претворение, оформление бытия.

«Полтава» — историко-романтическая поэма. Одна ее линия — трагедия частных людей. Мазепа любит Марию, но должен казнить ее отца. В противном случае рушится цель, к которой он стремится. Отсюда его трагедия. Мария любит Мазепу, который убивает ее отца. В этом трагедия Марии. Она не в силах ее пережить и сходит с ума.

Образы героев до конца не выдержаны. Характеристика Мазепы, данная автором, противоречит действиям этого героя. На основании действий Мазепы мы сами строим его характеристику. Мазепа — безмерный честолюбец, стремящийся к своей цели любым путем и принимающий жертвы. Его образ построен на оксюмороне: совмещении старости и красоты. И старость может быть люба, дорога и эротически прекрасна. «В его глазах блестит любовь, В его речах такая нега! Его усы белее снега…» Но умный, глубокий и тонкий Мазепа, которого мы знаем, как мальчишка мстит Петру за обиду, нанесенную ему когда-то. Это неправдоподобно и разрушает единство характера Мазепы: он выглядит каким-то мелодраматическим злодеем. Встреча с Марией должна была явиться высшим моментом в его трагедии, но она отступила на задний план. Характер Мазепы остался незавершенным. С одной стороны, это трагическая личность, с другой — мелодраматический злодей, с третьей — мальчишка, помнящий обиды.

Кочубей также не выдержан до конца. Он сделан страдальцем, несмотря на то, что, будучи другом Мазепы, изменил ему, просто хотел сделать некрасивое дело и сорвался. Но, если мы вырвем сцену «Кочубей в темнице» из всего произведения, создастся впечатление, что Кочубей, действительно, герой и страдалец за родину. Эта сцена — законченное художественное произведение, не имеющее никакой связи с целым.

Единственно выдержанное лицо в этой поэме — Мария. Образ ее — цельный и законченный.

Историческая тема в «Полтаве», как и в «Борисе Годунове» — самозванство. Мазепа не ради Украины, а ради себя вовлекает родину в авантюру. Карл также только честолюбец, мальчишка, авантюрист, неспособный на крупные деяния. Частные люди с частной политикой и частными страстями становятся участниками истории. Но есть в исторической теме и другая сторона — Петр Великий. Петр — не Пимен, отрекшийся от мира; напротив, он деятель, деятель в высшей степени. Но эту деятельность принимает Пушкин, потому что Петр отрешен от личных интересов. Он представитель мира, но не для себя и не от себя действующий. Петр одержим высшей силой: он весь, «как божия гроза», свыше вдохновлен его глас. Карл как герой, действующий от себя, оказывается потерянным и слабым. Петр полон не своей славой, а славой России. Он подымает заздравный кубок за шведов, ибо исторически они наши учителя, а личной вражды у него быть не может. Поэтому месть Мазепы снижает его образ в угоду Петру. Петр — это новый герой, новое начало в истории. Он действует, но его действия вдохновлены высшей силой. Поэтому он так значителен, почти монумент. Таким образом, в поэме два типа исторических деятелей: байроновский герой, действующий во имя свое, и герой, одержимый, конечно, в хорошем смысле, высшей силой.

[Гоголь]

В этот период Гоголь нашел свою тему — законы пустой жизни. Эти законы были им гениально вскрыты.

Гоголя нельзя назвать реалистом, нельзя его и втиснуть в рамки романтизма. Его творческий метод носит особый характер, соответствующий экспериментальному методу в науке. Гоголь не отображал действительность, как она есть. Жизнь, им изображенная, не есть та жизнь, которую он видел. Он производил гениальные эксперименты над действительностью. Он брал событие, погружал его в определенную среду и показывал, как оно будет там развиваться. Среда эта — пустота жизни. Рассеянную повсюду пустоту Гоголь собрал, сгустил, погрузил в нее событие и смотрит, как оно будет свершаться в сгущенной атмосфере праздности и пустоты. Гоголь касается этой темы так глубоко, что обнажает вечный характер безделья мира, которое было и будет всегда{375}. Гоголь тем и велик, что душевную пустоту и скверну показал объективированной. Он обладал гениальной способностью не только анализировать свою душу, но и объективировать ее, видеть, как внутренняя пустота проявляется вовне. И здесь порождения времени, временные покровы легко спадают, и гоголевские лица скользят повсюду.

Старая тема Гоголя в «Ревизоре» достигла большой глубины и своеобразного преломления.

Хлестаков. Хлестаков — венец творчества Гоголя, самый блестящий его герой. Он похож на Поприщина, на героев «Невского проспекта», имеет сходство и с той группой, куда мы поместили Подколесина, немного похож и на Чичикова. Он как-то близок разным героям Гоголя, проникает во все его творчество.

Все герои Гоголя в какой-то мере автобиографичны, и Хлестаков наиболее Гоголь. Основой хлестаковщины является стремление быть всем, не ограничивая себя определенной областью. И Гоголь был необычайно честолюбив. Он хотел быть значительным во всех сферах жизни. То он видел себя государственным деятелем, то великим историком, то спасителем России, то мистиком, то мечтал о литературной карьере (но о последней менее всего). Это — честолюбие неопределенное: он хочет быть первым во многих областях, не зная, которой из них отдать предпочтение. Гоголь вместе с Хлестаковым мог бы сказать: «Я везде, везде». Но Хлестаков, кроме жажды бесконечного расширения, ни к чему не чувствует настоящего интереса. Это — голое честолюбие, это — пустота, которая имеет претензию захватить все и стать безмерной. Это — ничто, которое желает быть всем. Хлестаков пытается перебросить мост между тем положением, которое он занимает, и своими честолюбивыми претензиями. Средством для достижения этой цели явилась ложь. Основа лжи и есть стремление создать дутое бытие. Амплитуда расширения Хлестакова бесконечна: фиктивно он захватывает весь мир.

«Мертвые души» — не поэма и не роман. Это скорее всего сатира, но сатира особого, гоголевского типа. У других сатириков, например, у самого могучего представителя социально-политической сатиры Салтыкова-Щедрина, есть дистанция, куда он отходит, чтобы созерцать картину мира, есть определенный критерий, который он считает истинным. Изобличает он то, что не подходит под категории для него приемлемые. У Гоголя же нормы против изображаемой им действительности нет, нет выхода из сатирического мира. Он видел в человеке нечто по самому существу его смешное. Отсутствие догмы придает сатире особую глубину: ничто ее не сокращает. Сатира Гоголя не оставляет выхода, это — голый смех, и поэтому он носит мировой характер. Отсюда и вытекает видимый миру смех и невидимые миру слезы.

Первый том можно рассматривать как самостоятельное, законченное произведение. Гоголь стремился отойти от сатиры, мечтал о создании второй «Илиады», которая должна была охватить всю Россию в целом. Но, как только он приступил к работе, произошло раздвоение: он видел тех же старых героев своих, ту же Россию. Видел гримасу, а не лик России. В лирических отступлениях проснулось желание по-другому взглянуть на мир, но из этого ничего не вышло. Кроме пространственной необъятности и символически выражающей ее тройки, нет живой души, нет богатыря и великой мысли. А пустое пространство есть небытие. Поэтому между лирическими и эпическими сторонами не получилось спайки, художественно эпическое виденье не связалось с лирическими переживаниями. Вторая Россия остается лишь в виде предчувствия в душе Гоголя. Пафос лирических отступлений — это претензия пустого пространства стать всем.