Петр Столыпин. Крестный путь реформатора - Дмитрий Табачник

Отдельного описания заслуживает то, каким образом Кулябко передал билет Богрову. Как свидетельствовал последний: «За билетом в Купеческое я посылал в охранное отделение посыльного (1), билет ему был выдан в запечатанном конверте с надписью "для Аленского"»(!). То есть начальник охранного отделения считает возможным не только передать билет для осведомителя через неизвестного ему посыльного прямо в служебном помещении, но и пишет на конверте агентурный псевдоним!

Мог ли Кулябко выдать билет Богрову без ведома Курлова или Спиридовича? Представляется невероятным, что провинциальный деятель охранки принял на себя единоличную ответственность за допуск осведомителя в место присутствия императора, что подтверждается и его собственным свидетельским показанием: «…при докладе генералу Курлову, в присутствии Веригина и Спиридовича, прочитал письменное заявление Богрова, дополнил его некоторыми соображениями нашими относительно той роли, которую должен был принять на себя Богров, и при этом доложил о принципиальном нашем решении пускать Богрова в те места, где ему понадобилось бы исполнять роль наблюдателя. Генерал Курлов, не возражая против наших предположений, возбудил лишь вопрос о том, не провалится ли Богров из-за снабжения его билетами, на что я ему доложил, что Богрову предложено мною придумать подходящее для этого объяснение. Для меня и для всех остальных было ясно, что Богрова нужно будет допускать в те места, где будут находиться Его Величество и министры, так как билеты выдавались только в эти места».

И, как бы потом Курлов и Спиридович ни пытались утверждать, что они ничего не знали о предоставлении Богрову билетов в Купеческий сад и городской театр, не вызывает сомнения, что это не соответствовало действительности. Было принято принципиальное согласованное решение, и Кулябко не нужно было каждый раз получать разрешение у Курлова на выдачу билета на отдельные мероприятия.

Богров пошел в Купеческий сад, но не предпринял попытки покушения на Столыпина. Как он потом сказал на допросе: «Почему не выполнил свои намерения — не знаю». Почему — непонятно. Богрова обвинить можно очень во многом, но только не в трусости и нерешительности.

Отметим важнейшее обстоятельство — Богров имел полную возможность выстрелить в царя, в непосредственной близости от которого находился. Спасло императора то, что «Аленский» (во всяком случае, по его словам) счел цареубийство нецелесообразным. Как было записано в протоколе допроса Богрова: «…у него возникла мысль совершить покушение на жизнь Государя Императора, но была оставлена им из боязни вызвать еврейский погром. Он как еврей не считал себя вправе совершить такое деяние, — которое вообще могло бы навлечь на евреев подобные последствия и вызвать стеснение их прав. Записать и подписать это он категорически отказался, мотивируя свой отказ тем, что правительство, узнав о его заявлении, будет удерживать евреев от террористических актов, устрашая организацией погромов».

Трудно сказать, насколько Богров был откровенен (вызывает глубокое сомнение, что его беспокоила судьба еврейского населения), но то, что он имел совершенно реальную возможность для покушения на Николая II, ни малейшего сомнения не вызывает.

Сказанное «Аленским» имеет еще одно крайне важное значение. В принципе, он просто озвучил общую практику ПСР, обычно избегавшей делать евреев непосредственными исполнителями наиболее важных террористических актов (не говоря уже о цареубийстве), чтобы избежать обвинений в «еврейской революции». Это прекрасно было известно охранке, и 1 сентября те, кто допустил Богрова в театр, где присутствовал император, могли быть почти уверены, что самодержцу опасность со стороны секретного сотрудника еврейской национальности грозить не будет и пули полетят в предназначенном им направлении. Ведшие Богрова не один год охранники имели полную возможность понять его психологию и убедиться в том, что на убийство Николая II он не пойдет. Последнее снимает наиболее серьезное возражение противников теории антистолыпинского заговора, утверждающих, что заговорщики никогда бы не рисковали жизнью императора.

Новую информацию от «Аленского» (опять инициатива принадлежала агенту!) Кулябко получил в ночь на 1 сентября, и события вступили в завершающую фазу. По свидетельству начальника Киевкого охранного отделения: «В ночь на 1 сентября Богров пришел в отделение (создается впечатление, что у киевской охранки вообще не было конспиративных квартир! — Авт.) и сначала письменно, а потом в личном разговоре со мной заявил, что у него в квартире ночует приехавший Николай Яковлевич (обращает на себя внимание, что пришел Аленский с письменным донесением. Хотя было очевидно, что если бы «Николай Яковлевич» действительно находился у Богрова, тот вряд ли бы решился писать информацию в охранку дома. — Авт.), имеющий два браунинга, а приехавшая с ним девица Нина Александровна поселилась на неизвестной квартире и имеет у себя бомбу. Из разговора с Николаем Яковлевичем он убедился, что покушение готовится на Столыпина и Кассо и успех такового вполне обеспечен. Что же касается Нины Александровны, то таковую Богров обещался указать при посещении ею его квартиры 1-го сего сентября между 12 и 1 часом дня. Ввиду таковых сведений наблюдение за квартирой Богрова было усилено».

А вот следующая фраза из информации «Аленского» обращает на себя особое внимание: «Вместе с тем Николай Яковлевич заявил, что благополучный исход их дела несомненен, намекая на таинственных высокопоставленных покровителей».

Богров впервые упоминает о том, что у террористов есть «высокопоставленные покровители». Какую цель он этим преследовал? Еще больше запутать и запугать охранников (если предположить, что они действительно запутались в происходящем) или в потоке дезинформации блеснула крупица правды?

Богров заявил, что ему необходим билет на вечернее представление в городской театр, обосновав это тем, что боевики настаивают на выполнении данного ими поручения о «выяснении примет». И опять Кулябко не замечает (или не хочет замечать) саму абсурдность поручения.

В заключение стоит привести мнение Костюка как о привычке Кулябко проводить встречи прямо в охранном отделении, так и о том, что за «Аленским» не было установлено наружное наблюдение. Даже малообразованному филёру было понятно, что Кулябко не предпринимает очевидно необходимых в сложившейся ситуации действий: «Я прошу Вас записать мое мнение относительно того, что за Богровым не было поставлено наблюдение; с одной стороны, это правильно, а с другой стороны, неправильно. Правильно потому, что, наблюдая Богрова, филёры неоднократно могли завести его в охранное отделение, куда "Аленский" часто ходил, и это было бы провалом сотрудника. С другой стороны, неправильно потому, что сведения, которые давал Богров, были очень важны и в то же время неопределенны, наблюдение за ним самим могло многое выяснить, и необходимо было проверить его и его деятельность. Конечно, если бы Богрову указана была конспиративная квартира, то никакого провала бояться не было оснований, если бы даже Богров и состоял под наблюдением, но таковая ему указана не была, хотя такие квартиры и имелись в распоряжении отделения. Почему начальник отделения не указал ему такой квартиры, я решительно не понимаю (как уже указывалось, так приказал Курлов. — Авт.); объясняю это исключительно спешностью дела».