Преторианец - Томас Гиффорд

Он остановился, дернул Годвина за рукав.

Тот взглянул в его измученные маленькие глаза, увидел дрожащие губы, влагу — слезы или туман, — залепившую бледное лицо, поросшее темной щетиной. Все это было так скучно и так жалко. У человека проблемы с деньгами. Соскребите морализаторство, страхи и стыд, и вы найдете под ними деньги. Но к чему втягивать в это Годвина?

Они дошли уже до конца песчаной полосы, дальше пляж переходил в скалы. Туда вела узкая тропка, ниточка между камней.

— Ты ведь не понимаешь, не можешь понять, да?

Ветер заставил Коллистера пригнуть голову, одной рукой он придерживал шляпу.

— Ты всегда сам зарабатывал на жизнь, есть у тебя такая удивительная способность. А я не умею, не представляю, понятия не имею, как это делается… Я — посредственный ученый, сносный чиновник, этого мало, чтобы удержаться на плаву… Тебе не понять такого, как я.

Голос его звучал сипло, ветер сносил его.

— Знаешь, ведь это я прислал тебе письмецо насчет того, что ты путаешься с женой Макса Худа? Знаешь?

— Ты писал, что убьешь меня…

— Вообрази — чтобы я послал такое письмо! Как я мог так низко пасть? Хотя, поверь, после того я пал много, много ниже… как ты увидишь.

— Но зачем, Эдуард? Какой смысл? Ты угрожал моей жизни…

— Я думал, это сразу ясно, старик. Ты ведь знаменитость. У тебя, должно быть, полно денег… полно денег…

— Хорошо бы, если б так, — буркнул Годвин.

— Я не очень-то ясно соображал. Я думал, если тебя припугнуть, удастся как-нибудь выжать денег… Я был в отчаянии — на самом деле это шутка, неудачная шутка. Единственное объяснение — что я был безумен, не помнил себя. Хотя я начал тебя ненавидеть, я знал, что ты встречаешься с Энн, знал, что она питает надежды… Она полюбила, впервые в жизни, а тебе я не доверял… Я стал за тобой шпионить, выследил и узнал, что ты встречаешься со Сциллой Худ! Свинья! Я бы тебе все кости переломал… Я хотел было пригрозить, что пойду к Максу, что все ему открою… я был совершенно уверен, что ты заплатишь мне за молчание! Вот тогда, когда я начал составлять эти безумные планы, у меня и стали выпадать целые дни, я не мог вспомнить, что делал, где бывал, я боялся, что проговорюсь о Ковентри, и им придется расстрелять меня, чтобы заткнуть мне рот… я только об одном и мог думать: о распаде добра и зла, об утрате фамильного состояния, о твоем свинском предательстве Энн и Макса с этой сучкой Сциллой, я становился все безумней и безумней! Энн за меня тревожилась, но она не знала, что со мной творится в действительности… Она боялась, что я убью себя. Боже, как смешно, я бы ни за что этого не сделал, а вот кого другого? Да, мог, думаю, я вполне способен кого-нибудь убить, ведь я теперь знаю, что нет ничего правильного или неправильного, и вообще, сейчас все умирают… и терять мне больше нечего. И бесчестья больше не существует, и семьи… Видишь ли, мне нужны были деньги…

Он склонился на перила, смотрел, как пенятся, разбиваясь о камни, волны, как вспыхивает в лунном свете и рассыпается звездным дождем пена. Потом отвернулся и потащился вверх по тропе, вившейся между больших камней, из которых сложен был обрыв. Годвин окликнул его по имени, но Эдуард не услышал, и Годвин двинулся за ним. Он должен был дослушать до конца.

— Кончилось тем, что я пошел повидать Худа, — сказал Коллистер, пряча голову от ветра и брызг. — Я написал тебе записку, но не отправил. Прежде чем идти к тебе, я должен был поговорить с самим Худом — в конце концов, может, ты все-таки собирался жениться на Энн, я не хотел, чтобы ты меня возненавидел, не хотел вставлять палки в колеса — понимаешь?

— Продолжай. Ты пошел к Максу…

— Да-да, я пошел к Максу. Рассказал ему о вас со Сциллой, сказал, что выследил вас, что уверен…

— О господи… Когда это было?

— Не помню. Год назад, в сентябре, не в том дело. Боюсь, я малость свалял дурака. Я сказал ему, что у тебя роман с его женой, рассказал, что у вас с Энн. Я указал, какой возникнет скандал, если я расскажу людям, каким дураком он предстанет — рогоносец, одураченный старым другом и молодой женой, я представил ему очень неприглядную картину, уверяю тебя…

Они взбирались по крутой тропе.

— Обрати внимание, какой необыкновенный вид: лунная ночь, вздымающиеся океанские валы…

— Ты пришел к Максу и рассказал ему…

— Я просил у него денег, само собой. Сам не знаю, в благодарность за рассказ или чтобы заставить меня молчать, мне было все равно. Я сказал, что сохраню его тайну. Он мог себе это позволить, его семья, знаешь ли, страшно богата. Видел бы ты его лицо… он высмеял меня! Обозвал «странным человечишкой»! Меня! Он говорил со мной сверху вниз… с Коллистером! Он со смехом сказал, что я, видно, не понимаю — его жена тем и знаменита, что она занималась этим делом с половиной Лондона, сказал, такова ее природа и ни черта тут не поделаешь… сказал, что несколько разочарован в тебе, но в конце концов, ты всего лишь человек… Он сказал, что не заплатит мне ни пенни, ни фартинга. Сказал, все это ему совершенно безразлично, потому что так или иначе он скоро умрет.

Он остановился, чтобы перевести дыхание, прислонился к мокрому валуну.

— Пройдем еще чуть дальше. Я, бывало, играл в этих скалах ребенком. Мы с Энн играли. У нас здесь поблизости была земля. Теперь нет, конечно.

Он тяжело дышал, поднимаясь вверх.

Годвин чувствовал, как брызги перехлестывают через острые зубья скалы. Вода текла ручьем. Он промок насквозь. Макинтош протекал. Сердце билось о ребра как пушечное ядро.

Коллистер остановился у самой вершины. Он взялся за сердце.

— Господи, я и забыл, как круто… — Он хрипло, с присвистом дышал.

Годвин втянул в себя ветер.

— Он сказал, что умирает.

— Да, сказал, опухоль у него растет в мозгу, неоперабельна и смертельна. Сказал, что будь он проклят, если станет дожидаться, он собирался покончить с этим поскорее. Собирался сам выбрать время и место, не доверяясь случаю. Сказал, ему суждено умереть воином — какая-то чертова мистика, а мне всего-то нужны были деньги! Тогда помяните меня в своем в долбаном завещании, черт побери, сказал я, и это показалось ему смешнее всего, он хохотал как дьявол, а я спросил его, что он хочет сделать, как собирается умереть воином, чтоб ему провалиться… Он сказал, что предстоит секретная операция, самоубийственная миссия, за короля и страну. Мы сидели в каком-то гнилом пабе, в каком-то закоулке за «Слоном и замком», на темной улице… Он поставил мне выпивку, сказал, что ему меня жаль… Богом клянусь, я готов был убить ублюдка… но мы сидели и пили…

Гулко ударила волна.

Годвин напряженно вслушивался в его голос. Лунный свет осветил лицо Коллистера. Его тонкие губы украшала хитрая безумная усмешка.

— Он сказал мне, что собирается в Северную Африку, сказал, что собирается убить Роммеля… и в этом деле погибнуть.

Коллистер улыбнулся Годвину, его лицо блестело в лунном свете.

Годвину казалось, он стоит в стороне, глядя на себя и Коллистера. Видит, как напряжены его плечи, видит горькую усмешку на лице Коллистера — лице больного, зараженного бешенством существа. Годвин с трудом верил своим ушам. Перед ним стоял человек, знавший то, о чем знать не полагалось. И утечка пошла от Макса.

— Ты знал о «Преторианце».

— Да, он так это называл. Похоже было, он в мире с самим собой. Просто слишком много выпил. Смотрел на меня, мол, мне страшно жаль, старик, но ничем не могу помочь. Но теперь-то я знал кое-что ценное, понимаешь? Знал большой секрет… Вопрос о деньгах был решен! У меня было кое-что на продажу! Я был в восторге!

— Ты собирался продать то, что узнал.

— Конечно.

— Ты знаешь, это из-за тебя миссия стала самоубийственной — могло быть иначе.

— Это меня не касается, верно? Так вот, видишь ли, я нашел покупателя… но ублюдок так и не заплатил! Можешь себе представить? Мне ни черта не заплатили!

— Смылись от тебя с иудиными деньгами.

— Иудиными? Ты кого зовешь предателем? О чем говоришь? Разве можно кого-то назвать предателем в мире, где нет ни добра ни зла? В мире Ковентри! А Черчилль — предатель? Ты что, не понял? С моралью покончено. Теперь все по-другому… И все равно, Макс умер точно по расписанию — и никому нет дела, что будет с бедным старым Эдом.

— Мне не все равно, что с тобой будет, Эдуард.

У Годвина тряслись руки.

Коллистер просиял:

— Я знал, я знал, что в глубине души ты добрый малый. Как-никак, я тебе доверился, выложил тебе все… отдался в твои руки. Моя сестра из-за тебя хотела покончить с собой… Ты ведь мне поможешь, поможешь бедолаге Эдуарду выпутаться, верно? — Он плакал, или брызги стекали по его лицу. — Я совсем отчаялся, Роджер…

Он вытащил руку из кармана макинтоша. В руке был пистолет. Коллистер, похоже, не замечал его.