Слепое пятно (СИ) - "Двое из Ада"

— Никто не важнее… — замкнулся Антон, наполняя легкие воздухом для новой очереди оправданий. Лев шевельнулся, чтобы обратить на себя внимание, и шепнул:

— Пригласи на выходные, ну? Мол, готовил сюрприз, вот и катался.

«А что тогда?» — нетерпеливо стучался Влад, а звук изменился, словно говоривший стал дальше, а эхо — больше.

— Просто готовил вам сюрприз, — молниеносно повторил Горячев и облегченно выдохнул. Теперь его зрачки то и дело обращались к Богданову, требуя уточнять каждое слово. Тот кивал и подбадривающе подмахивал ладонью в особо правильные моменты, словно раздувая угли лжи. — Он будет ждать вас до следующих выходных немного… за городом, поэтому мне и пришлось уехать, пока суд да дело. Я до сих пор даже до дома не добрался.

Телефон пристыженно замолчал, а Лев тихонько напомнил, как называется туристическая база («Лесная симфония».), где она («Шесть километров от Зеленогорска».) и то, что Горячевских друзей там ждет бассейн, шашлык и веселая компания.

«Да?» — ошарашенно отвечали хором в трубке.

— Скажи обиженно, что это дело не одной минуты, ты тут два дня пашешь, а они! — усмехался Лев, а внутри приятно зрело ощущение очередной развернувшейся в его руках схемы. Но тут уже Антон нахмурился на него сурово, мол, не перегибай палку.

— Да, — деловито отвечал Горячев, мягко наступая Богданову на ногу. Он хитро щурился и вскоре снова улыбался. — Но это сюрприз. Пока не хочу раскрывать все детали, но вы же не против, если наш семейный круг немного расширится? Я хочу пригласить еще кое-кого. Ну, как минимум человека, который помог все это организовать.

«Ну, — Вовин на какое-то время отвлекся, чтобы обсудить изменившееся положение дел. Леха смачно и грязно выругался где-то на заднем плане и пообещал надрать уши, но скоро смилостивился. Алена вовсю интересовалась неожиданным подарком. Вернулся к телефону Влад уже менее раздраженным и даже довольным. — Ладно, Горячев, но ты все равно не должен делать вот так вот! В следующий раз получишь в глаз, понял? Все согласны, приглашай… Так только интереснее».

— В следующий раз мне стукнет тридцатник, мы устроим дебош и митинг против социальной политики преждевременного старения, — Антон хихикал. — Вы не думайте, я тоже по вам очень соскучился. Но это будет на все выходные! Лехе передай, пускай даже не думает пахать там.

Еще около десяти минут он проболтал с друзьями о чем-то отвлеченном: Владу нужно было выговориться, Антону — наслушаться. Лев смотрел на это с ревностью и хорошо скрываемой завистью; Горячев от счастья воссоединения светился пуще прежнего и слепил глаза, а Богданов в своем телефоне нашел только два коротких слова от любимой сестры: «Пиздишь — сдохнешь». И еще два, пришедшие через час: «Мучительно. Готовься». Означало ли это, что она точно уверена в его лжи? Означало. Оставалось только закатить глаза и бросить телефон в сторону с видимым даже официанту раздражением. Но вот уже и тарелки появились на столе, и Антон, взглянув на Льва, распрощался.

— Ужас, учишь меня врать, — ухмыльнулся Горячев. — Но спасибо… А то бы я тут уже сдавался под пытками и бил посуду от досады. И сам ведь не догадался бы. Прости… Для меня вся следующая неделя — еще что-то такое бесконечно далекое и неясное. Никак не привыкну к тому, что не ебнулся и все взаправду.

— Ну я ж виноват в том, что они на тебя наехали, — Богданов пожал плечами, стряхивая с себя гнетущие эмоции. Разулыбался, удовлетворенный возвращением полного внимания Антона. — Зато теперь и они пойдут, и ты точно не откажешься, и все вы у меня на крючке. Неплохо! А врать ты не умеешь. Кошмар, Горячев, скоро взрослым станешь, а все как первоклассник. Как ты в пиаре работаешь, не умея врать?

— Хорошо, — Антон вдруг стал очень серьезным. Будто разговоры о профессии требовали от него только такого подхода и не могли быть непринужденными. — Я и не вру почти. Просто умалчиваю кое-что плохое, а все хорошее беру — и преподношу так… Ну, вот, как блюдо. У тебя есть вкусное мясо от поставщика, а я его готовлю так, что у твоего ресторана появляются мишленовские звездочки. Даже несмотря на то, что кусок стейка и салатный лист иногда прикрывают царапину от ножа на тарелке. Пиар — это же информация… Это связь с потребителем. А если я буду ему пиздеть, то он поймет это, как только клюнет и сам попробует. И тогда задница. Тогда и ты станешь сукой, которая делает плохой товар и хуевую рекламу. И я, который это запихивает в каждый рот.

Горячев заложил за щеку кусочек мяса. Он не сердился, но на Льва смотрел испытующе, даже строго — и с абсолютным чувством собственной правоты. Конечно, это был не только разговор про работу. Богданов вздохнул и опустил глаза, в одно мгновение потеряв ощущение теплого миража, который был столь важен ему сейчас, за который он мог и собирался заплатить высокую цену, и хранила который его верная подруга — ложь. Он ткнул в сочный стейк вилку, а чувствовал, словно в собственный бок входят ножи.

— Но, — Антон продолжил говорить, а Богданов ощутил, как носок Горячевского кроссовка, легонько пнув под столом ботинок, зацепился за щиколотку крючком и потянул ногу ближе к себе, — это касается пиара. И меня. Я понимаю, что бывают ситуации, когда приходится соврать. Ну вот как сейчас… Это было безопаснее. Даже довольно близко к правде. И понимаю, что если бы не это, то передо мной, возможно, физически не мог бы сидеть Лев Богданов… Главное, чтобы между людьми все было чисто. И в мыслях. Да?

— Недосказанность — та же ложь, — пожал плечами Лев. — И рано или поздно откроется под листом салата царапина от ножа. Мы просто из очень разных миров, Антон. Задавая этот вопрос, я шутил, — пояснил он и вымученно улыбнулся. Догнали воспоминания и ощущение неправильного решения прибило сверху, как булыжник сорвавшегося скалолаза. Богданов знал, что сейчас должен был бы готовить собственные дела и поставить их на рельсы. Знал, что удар по нему грядет и прилетит, сломав пару зубов. Одного не знал — причины, по которой на лбу горит точка прицела, а потому не мог предугадать силу и направление. Лев понимал и то, что между ними с Горячевым до конца прозрачно не будет, возможно, никогда; для этого было необходимо слишком качественно вытряхнуть собственную душу, выворотить наружу всю скопившуюся плесень и разложить по полочкам… Останется ли что-то после, кроме лжи и выгоды? Поднять взгляд и увидеть, что Лев украл у мира, в глазах молодого да красивого Антона напротив казалось убийственным. И Богданов, виртуозно, как умел, смыв с себя одним движением лишнюю эмоцию, озарился ухмылкой, уставился в тарелку и изобразил искренний аппетит. — Медленно ешь. А у нас еще прогулка и магазины. Укатаю тебя сегодня.

— Ты меня укатаешь? Да я сожрал уже больше твоего, — Антон азартно стукнул кулаком по столу и наклонился ближе ко Льву, сжав поудобнее приборы. — Так что и сил у меня больше. Сегодня моя очередь тебя катать, Богданов… Может, поспорить еще хочешь?

— Ой, да уж куда там твоя, Антон, — засмеялся Лев. — Нет-нет, это мы еще посмотрим. Ну и на что с тобой спорить? Я не буду с тобой есть наперегонки, издеваешься?

— А ты подумай, подумай. Подумай, на что со мной спорить. Что-то ты хочешь ведь получить?

Время за обедом пролетело почти незаметно. Горячев сильными руками затаскивал Богданова назад, в пучину безмятежности. Радовался подарку, болтал без умолку всякую чушь. Какими-то судьбами он пришел к вопросу о том, откуда Лев приехал в Питер, — и услышав, что из Москвы, многозначительно произнес: «Это многое объясняет». Параллельно Антон успевал увлеченно испытывать свой подарок: показывал какие-то игры, сфотографировал интерьер ресторана, а когда Богданов заказал очередной кофе — приладился объективом к его рукам, обнимающим чашку и размешивающим в ней сливки. Лев напряженно выдохнул, привыкая к незнакомой открытости, но позволил.

— Только никуда не выкладывай, — попросил Богданов.

— Я и не собирался, — Горячев улыбнулся. — Это только для меня. Просто ты секс…