Слепое пятно (СИ) - "Двое из Ада"

Через пару минут брякнуло уведомление о новом сообщении в их чате, и Лев получил собственное фото. Ни лица, ни даже намека на очертания торса — только черная матовая столешница в приглушенных серых тенях, белая чашка и фактурные руки крупным планом.

— А я фетишист, — добавил Антон.

Впрочем, Горячев оказался не только фетишистом, но и хитрецом. Когда возле их столика уже стоял официант с терминалом в ожидании расчета, он, не дождавшись, пока Лев вытащит из кошелька банковскую карту, один раз приложил проклятый смартфон к дисплею, а на столе перед глазами Богданова материализовался чек. Антон победоносно скалился, поглаживая большим пальцем восьмерку, выгравированную на стеклянном корпусе.

— Я ведь сказал, что угощаю.

Лев передразнил Антонову улыбку и сложил кошелек обратно во внутренний карман косухи.

— Ладно, на тебя же больше останется. Значит, у тебя будет больше одежды, раз такой характерный, что я могу тебе еще сказать.

— Ты же все равно не сможешь купить мне то, что я не выберу, — юлил Горячев. — А предлагать будешь сам…

— Тогда выберу я.

И Богданов выбирал. Первым делом все, на что падал глаз — небольшие, но высшей ценовой категории бутики с одеждой на первых этажах домов. Компактные да уютные витрины со стойками, конфетами гостям в небольших стеклянных вазочках, альтернативными манекенами всех видов и размеров в выигрышной одежде и голодными консультантами, чьи волчьи оскалы обращались в овечье блеяние при виде острых краев банковской карты. Богданов с ними общаться любил и на извечный вопрос «Вам чем-нибудь помочь?» отвечал с готовностью пионера, всаживая в разомлевший от выходного духа мозг тысячу вопросов. Интересовало его все и сразу: от качества ткани до страны экспортера, а если несчастный имел смелость ошибиться, Лев недовольно цокал языком и указывал на этикетку.

Первым делом Богданов, а точнее девушка под его чутким руководством, выбрали Антону классические брюки, черный джемпер с пояснением от Льва «на пробу». Потом им посоветовали какие-то джинсы в стиле кэжуал, рубашку, непонятную Льву футболку с v-образным вырезом и диким принтом, спортивный костюм, желтый бомбер, даже фирменные носки, а консультант пообещала, что на таком хорошем размере все сидеть будет прекрасно. Лев ее тут же и отослал обратно. К стойке. Чтобы неудобно было оценивать размеры.

Горячеву деваться было некуда. Он заходил внутрь и выглядывал из кабинки, дефилировал по залу, критично оценивал собственное отражение в зеркале и в глазах Богданова. Упрямясь и разглядывая бирки, он молчал, ни разу не произнеся «хочу» или даже «хорошо», пожимал плечами на вопросы «нравится?» и до неприличного демонстративно игнорировал комплименты консультанта. Однако все его «да» и «нет» стали очевидны после третьей примерки. Если Антону не нравилось, он раздраженно поправлял на себе одежду, хмурился, спешил поскорее сменить образ. Если нравилось, но ему было непривычно — подолгу стоял перед зеркалом, поворачиваясь то одним боком, то другим; раздумывал, очевидно, комбинируя новые вещи с чем-то в воображении. Ну а если Горячев оставался в полном восторге — то он выходил уверенно, чуть не с перформансом, когда как необходимость даже временного расставания с вещью наполняла его взгляд такой тоской, что жаль становилось раздевать. Богданову оставалось лишь тихонько откладывать то, на чем он замечал положительную реакцию. Простое уравнение, но таким темпом из всей переменной кучи тряпья осталась ровно половина того, на что пал придирчивый вкус принца. «Модник», — смеялся про себя Лев.

— Так, ну это то, что вы отложили, — в какой-то момент, вставая на цыпочки и пытаясь пересилить мягкую гору, сообщила консультант. — Что будем с этим делать? Померим еще раз и выберем?

— Нет, берем все, он не хочет мне говорить, что не нравится. Поэтому возьму все, — нарочито громко сообщил Богданов, чтобы в примерочной тоже было слышно.

— В-все? Считаю? — у девушки дрогнул голос, то ли от неожиданности, то ли от счастья, что в этом месяце процент с продаж в ее жаловании превысит саму зарплату.

— Нет! — раздался отчаянный протест из примерочной.

— Считайте-считайте, — подтвердил Богданов, игнорируя Горячева. — И вы все это упаковывать будете? В фирменные пакеты? Каталог тоже киньте, пусть будет.

— Да еб твою мать!

Растрепанный от возмущения и спешки Антон пулей вылетел из кабины и в два счета оказался у кассы. Но поздно. Зажужжал чековый принтер, и Горячев лишь болезненно прикрыл глаза, заметив на полоске тонкой бумаги пятизначное число, начинавшееся то ли с тройки, то ли с пятерки. Двигающиеся желваки выдавали желание сказать что-то крайне нелитературное, но его останавливало наличие поблизости постороннего человека.

— Это был первый и последний магазин, в который мы заходим, — ворчал Горячев, когда они вышли на улицу.

— Ты сам виноват! — засмеялся Богданов, потрясывая шумными хрустящими пакетами. — Я же тебе сказал, что я тогда сам выберу. Выбрал. Ну ладно тебе, Антон, дай посорить деньгами хоть раз в жизни, — Лев припомнил сам себе ситуацию с «Бермудой» и «Лесной симфонией», исправился: — Хоть третий раз в жизни.

— Ну и сколько ты собрался на меня сорить? — с сомнением покосился на него Антон. — Мне просто стыдно… И странно. Я сам зарабатывал, сам себя кормил, одевал. Не думай, я не собираюсь пересесть к тебе на содержание, — он поджал губы, вздохнул, а после легонько толкнул Богданова локтем. — Но шмотки крутые. Только если ты хочешь продолжить тур по магазинам, давай хотя бы в каждом брать не больше одной вещи? И вообще я тебе тоже что-то выберу. Ты же хочешь себе эксклюзивный лук от Антона Горячева?

— Так ничего не изменилось с твоей самостоятельностью, Антон, — ухмыльнулся Богданов. — И так не будет всегда, я просто тебя балую. У меня есть на это возможность, а завтра ее может не быть. Мы наслаждаемся одним моментом, — признался Лев, и это была первая искренняя правда за сегодня, которой он внезапно для себя поделился с Антоном. Испугавшись в очередной раз собственной открытости, Лев поспешил согласиться с изменившимися условиями: — Хорошо. Но тогда и ты говоришь мне открыто, что тебе нравится, а что нет, чтобы я не гадал. Как видишь, в таких вопросах я как хорек в курятнике — передавлю всех, даже если не смогу сожрать. Договорились?

— Ладно, — Антон кивнул. Он улыбался, но на миг в его ловящих солнечные блики и оттого похожих на угольки глазах — Богданову померещилось — мелькнула задумчивость и тревога. Подобно молнии среди ясного неба, одной случайно упавшей капле дождя. И — снова свет.

Осмотрительный и вдумчивый шопинг оказался труден и тернист. Уже через полтора часа Горячев имел на руках с десяток комбинаций для самых разных поводов, включая плавки для бассейнов и летнего отдыха, несколько наборов нижнего белья (причем оно оказалось чуть ли не единственным, на что Антон не стеснялся тратить деньги ради особо комфортных материалов) и пар обуви. Даже четырех рук на все пакеты отчаянно не хватало не по весу, но по объему, поэтому очередной покупкой стал вместительный и брутальный тактический рюкзак в черно-красном цвете — к байку. «Считаю нашу операцию успешной», — смеялся Антон, перекладывая тугие свертки с вещами внутрь.

Затем руль перехватил Горячев. Он отвел Льва в сторону от шумного проспекта, в узкие улочки и дворы, чтобы доставить к дверям тихого секонд-хенда.

— Это не потому что я тебя хочу одеть плохо, — пояснял Антон. — А потому что лук от Горячева подразумевает бюджет Горячева. В худшие времена. Просто поверь мне.

В царстве сладковато-пыльного вещевого запаха Горячев чувствовал себя не хуже, чем среди аккуратных хромированных вешалок брендового магазина. Ловко ходил среди тесных рядов одежды, рассматривал вещи, как казалось со стороны, только на ощупь — да еще по биркам. Дело это было небыстрым, но постепенно на руке Антона повисало все больше; что-то он возвращал на место, что-то — относил ближе к примерочной. Богданов романтики от выискивания вещей не испытывал, но здесь, сокрытый нетипичным для себя местом, почувствовал спокойствие и легкую усталость. Наконец Горячев, довольно улыбаясь, подошел к нему со своим последним трофеем — очками-авиаторами с линзами глубокого и насыщенного красно-коричневого цвета.