Уроки нежности - Дана Делон
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– В истории английского языка можно выделить несколько фаз, – начинаю я; голос все еще дрожит от волнения. Откашливаюсь и продолжаю: – В начале его развития, до прихода римлян на Британские острова, на территории современной Англии говорили на кельтских языках. Затем, с появлением римлян, латинский язык стал официальным языком администрации и культуры, но не стал языком народа.
– Совершенно верно! – подхватывает профессор. – Продолжай!
Я делаю глубокий вдох:
– После прихода англосаксов германский язык, на котором они говорили, стал основой для развития английского языка.
– Подождите. Наверное, стоит упомянуть, что в английском языке много слов, происходящих от латинского? – перебивает меня Луна.
Я смотрю на свою соседку и не узнаю ее. Ее брови нахмурены, губы плотно сжаты, а глаза сверкают раздражением. Она барабанит пальцами по столу, едва сдерживая гнев. Та девочка, которая вчера жала мне руку и светилась, стоило ей улыбнуться, и та, что сейчас сидит на лекции, будто два разных человека.
– У Луны появился конкурент? – ржет Шнайдер. – Стажировка может пройти мимо…
Брови профессора приподнимаются, и он щелкает языком:
– Интересно! Быть может, у Бенджамина Шнайдера, которого, по его словам, я завалил, есть ответ на вопрос Луны?
Шнайдер качает головой, но всем своим видом показывает, что ему глубоко плевать на уколы учителя. В то время как Луна хмурится и сжимает кулаки.
– На моем курсе сложно учиться, и вы не будете допущены к экзамену, если не знаете мой предмет, – провозглашает Рош. – Я никого никогда не валил, но у меня есть принципы. Надеюсь, мы друг друга поняли. – Он оглядывает аудиторию, в которой так тихо, что становится не по себе. – Почему в английском много латинских слов? И почему он НЕ относится к латинской языковой группе? У вас есть ответ на эту загадку, мадемуазель Ламботт? – переводя взгляд на меня, интересуется профессор.
– Ответ есть, – коротко произношу я и встречаюсь взглядом с соседкой.
Луна вновь не дает мне договорить.
– Английский язык был подвержен влиянию нормандского, – выпаливает она. – Нормандский язык – это латинский! Для справки: Нормандия завоевала Англию в тысяча шестьдесят шестом году. – Луна буравит меня взглядом.
Мы будто на дуэли, только я упустила момент, когда именно мне бросили вызов.
– Селин? – произносит мое имя Рош. – Тебе есть что сказать?
– Да, – соглашаюсь я с Луной. – Нормандия завоевала Англию, это привело к смешению германских и латинских элементов, и в английский язык было внесено множество слов и выражений из латинского, – отвечаю я и заправляю за ухо выбившуюся прядь. – Итог… – Я развожу руки в стороны. – Английский язык является германским языком с большим количеством лексических и грамматических элементов, заимствованных из латинского и других источников. – Перевожу дух и твердо произношу: – Но его основа – это германский язык. Мнение, в котором английский приписывают к латинской языковой группе, является ошибочным.
Я замолкаю, и аудитория погружается в тишину. Взгляды студентов бегают от меня к Луне в ожидании продолжения. Но я знаю, его не последует. Я права, она нет. На этом точка. Это не философия, где можно под разным углом посмотреть на те или иные вещи. Это факты, против которых у нее нет аргументов. Человек, который помнит точный год завоевания Англии Нормандией, понимает, что я права, и должен знать подобные факты. Что она пыталась сделать? Блеснуть знаниями? Для чего?
Луна открывает рот:
– Разумеется, я все это знала. Я лишь хотела подчеркнуть, что в английском много заимствованного из латыни. – Ее губы сжимаются в тонкую напряженную линию.
– Совершенно верно, – медленно проговаривает профессор Рош. – Вы обе были правы! Интуиция подсказывает, что в этом году у меня собрались отличные студенты. Браво, Селин.
Моя соседка, понурив голову, опускает глаза. Вид у нее рассерженный.
– Она не любит конкуренцию, – шепчет мне девочка со второго ряда. У нее на носу толстая оправа очков, а белая рубашка застегнута на все пуговицы. – Ребекка, – представляется она.
– Селин, – тихо отзываюсь я.
И словно в подтверждение слов Ребекки по всей аудитории разносится громкий шепот Шнайдера.
– Что, почувствовала очередную опасность? – пристально глядя на Луну, спрашивает он. – Стажировка мечты опять под вопросом? – Его бледно-голубые глаза блестят. – Интересно, возненавидишь ли ты ее так же сильно, как ненавидела Люси?
Глаза Луны широко распахиваются, и в них читается ужас вперемешку со страхом.
– ДОСТАТОЧНО, ШНАЙДЕР! – гремит на всю аудиторию голос месье Роша. – Вон отсюда! Я могу многое стерпеть, но не подобное! – Профессор подходит к двери и, повернув ключ, резко распахивает ее. – Жду вас в шестнадцать ноль-ноль в кабинете мадам Де Са. Обсудим, что именно вы забыли на моих занятиях. Что-то мне подсказывает, явно не знания!
Глава 7
Я БЫ ХОТЕЛА СПРЯТАТЬСЯ в своей спальне и не выходить оттуда до конца жизни. Но это не выход. Мне нужен диплом, а значит, придется собраться. Не знаю, накажут ли Шнайдера за его поведение, однако уверена в одном: я не позволю ему запугать себя. Мы с ним разные. Он, вероятно, родился с серебряной ложкой во рту, в то время как я была вынуждена сражаться за все, что имею. В моем детстве не было безопасного дома с понимающими и всегда поддерживающими родителями. Я росла как сорняк на лужайке, без лучей солнца, воды и заботы… и все же выросла. По сравнению с налетами полиции, обысками и всеми прочими отцовскими подарками, а также с матерью, от которой необходимо было прятать все, что имеет ценность, Бенджамин Шнайдер – ничто.
После занятия по латыни я остаюсь абсолютно одна в широком коридоре академии.
Профессор Рош подходит ко мне и стыдливо опускает взгляд в пол:
– Селин, не обращай внимания. Подобные выходки здесь не редкость. – Он неловко сцепляет руки в замок. – Каждый по-своему справляется с трагедией. Как ты понимаешь, случившееся с Люси кардинально изменило всех нас. Преподавателей попросили быть помягче со студентами, и, как видишь, те и вовсе сели на голову. – Он ободряюще улыбается. – Но знай, через неделю кто-то другой будет в центре внимания, – напоследок произносит Рош, словно это может меня успокоить.
Я остаюсь абсолютно одна в широком коридоре академии. Следующая лекция, по истории, начнется через два часа. Все ученики направляются в столовую, а я решаю пойти в библиотеку. Не хочу никого из них ни видеть, ни слышать.
Проходя мимо толпы парней, собравшейся во дворе академии, я чувствую, как мрачная атмосфера готических арок и вековых стен усиливает мое одиночество. Я не вписываюсь. Ничуточки. Ветер тормошит ветви старых деревьев, холодный воздух неприятно бьет в лицо, усиливая ощущение безысходности. Вслед летят смешки и отвратительный звук кошачьего мяуканья. Громче всех, пискляво и растянуто, кричит «мяу!» Бенджамин Шнайдер. Его голос эхом разносится среди каменных стен, усиливая мое унижение и вызывая волну насмешек его свиты.
– Молодые люди, два часа дополнительного времени в течение двух недель по понедельникам, средам… – раздается строгий голос.
Перед нами словно из ниоткуда появляется пожилая мадам. Она поправляет круглые очки и твердо заканчивает:
– …пятницам.
Мадам горделиво стоит прямо перед толпой, ее внезапное появление вызывает мгновенное замешательство. Ученики замолкают, переглядываются и смущенно отводят глаза. Я останавливаюсь на мгновение, наблюдая за происходящим, и чувствую, как напряжение начинает спадать, когда ее строгий взгляд пробегает по лицам ребят. Парни не чувствуют стыда, но скривившиеся лица и раздраженные взгляды ясно показывают: их уязвляет сам факт того, что их поймали и теперь накажут.
– Только не в пятницу! – вторит кто-то из них.
– В пятницу дополнительное время увеличивается на час, итого три часа с семи до десяти вечера, – как ни в чем не бывало держит она удар. – С новыми возражениями это время будет только увеличиваться.
– Можно узнать причину, профессор Мак-Тоули? – Шнайдер облокачивается на кирпичную стену здания.
Мак-Тоули. Точно! Джоан Мак-Тоули! Знаменитая преподавательница истории. Материалы Джоан часто мелькают в известных печатных изданиях. Ее приглашают спикером во все знаменитые учебные заведения. Академия гордится тем, что в списке ее преподавателей есть такая фигура. И, насколько мне известно, именно
