Лодка в протоке - Галина Васильевна Черноголовина

— Надейка! — позвала Капитолина Ивановна.— Проснись, посмотри, кто во дворе.

Надейка обула валенки на босу ногу, накинула пальтишко и выскочила во двор.

— Гром! — радостно вскричала она.— Громушка! Тётя Капа, пусть он у нас живёт, ладно?

— Я-то ничего,— сказала тётя Капа.— А вот что скажет Тиграс?

Тиграс Недовольно жмурился, бил по полу хвостом, всем своим видом говоря:

«Что меня спрашивать? Будто я не знаю, кто в этом доме командует... Как Надейка скажет, так и будет».

Тётя Капа захлопоталась со строительством новой школы. Даже в воскресенье спозаранку уехала с комиссией на деляны отбирать лучший лес, который надо было успеть вывезти до весенней распутицы.

Печку она протопила ещё до свету, завтрак и обед приготовила и оставила Надейке записку, в которой наказывала, чтобы она больше гуляла, потому что день ожидается хороший.

Окна были закрыты ставнями, и Надейка проспала долго. Тем удивительней и ярче показался ей мартовский день, когда из полумрака она вышла па крыльцо. День был самый весенний, с крыш текло. Пока Надейка бегала вокруг дома, открывая ставни, она успела промочить валенки. Гром следовал за ней по пятам. Надейка открывала ставни и напевала песенку, неизвестно как попавшую на язык, может, даже она сама её сочинила, с нею это бывало:

Воскресение весеннее,

На дорожках тает снег.

Воскресение весеннее,

Ты не хмурься, человек!

«Ты не хмурься, человек»—было просто для рифмы: кто мог хмуриться в такую погоду? Даже у Тиграса было хорошее настроение, и, сидя на перилах крыльца, он уже более благосклонно взирал на Грома, который умильно вилял хвостом и засматривал в глаза Надейке, давая понять, что проголодался.

Надейка поставила перед Громом плошку седой, а сама встала на крыльце, прижалась щекой к корявому столбику навеса и прислушалась к музыке капели.

Тётя Капа думала вечером стирать и, чтобы со-

брать талую воду, наставила вокруг дома вёдра, бак, тазы. Капли перезванивались, булькали, шлёпались, и вдруг— дзинь!—отламывалась сосулька и со звоном ударялась о край ведра или бака.

Над селом стоял особенный гул, такой бывает только весной. Бадейка различала петушиный крик, мычание коров, даже шелест пересохшего сена в стогу у соседей. Все эти крики, шорохи, шелесты, звоны сливались в непередаваемую счастливую музыку весеннего дня.

Наспех позавтракав, Надейка надела олочки, сшитые из щучьей кожи дедушкой Пасхаром, а валенки поставила на плиту и побежала к Нюсе.

Во дворе у Стрижковых сушилось бельё. С реки дул порывистый весенний ветер, и Ванина рубашка, размахивая рукавами, изо всех сил тузила Нюсино платье. Рубашка была ситцевая, быстро просохла, потому и размахалась, а бумазейное платье ещё не отошло от утреннего мороза, висело колом и не могло дать сдачи.

В жизни было всё не так: Ваня никогда не обижал Нюсю и терпеливо сносил все её причуды.

— Ты сегодня будешь аэросанями!—сказала брату Нюся.

Она, Надейка, ещё трое маленьких Стрижат уселись на большие санки, на которых обычно возили с реки бочку с водой, и Ваня Трактор потащил санки по реке, по сырому талому снегу, ещё покрывавшему лёд.

— Живее! Живее!—покрикивала Нюся.— Не аэросани, а черепаха какая-то!

И тут из-за кривуна послышался рёв настоящего мотора.

Нюся, Надейка, Стрижата посыпались с санок и бросились к мосткам, куда обычно летом приставали катера. Последним на мостки взобрался Ваня, оставив санки внизу. Как раз в этот момент по реке, у противоположного берега, пронёсся снежный вихрь — это летели настоящие аэросани. Вихрь повернул, пересек реку, сани замедлили ход, стали различимыми и наконец совсем остановились неподалёку от мостков.

Пропеллер вращался всё медленней, затем остановился. Из саней выскочил водитель, а за ним вылез высокий мужчина с чемоданом—видимо, пассажир. Поставив чемодан на снег, он размялся после тесной кабины, в которой ему, такому высокому, пришлось сидеть согнувшись в три погибели, потопал, похлопал руками, потом взял чемодан и пошёл вверх на берег.

Па мужчине было короткое городское пальто и шапка-папаха.

— Ребята, вы здешние? — спросил он, поравнявшись с мостками.

— Л какие ж ещё?..— ответил Ваня.

— Покажите мне, где сейчас живёт директор школы.

— Капитолина Ивановна?

— Она самая... У неё ещё девочка воспитывается. Надя Боровикова.

— А Надя Боровикова — это я! — сказала Бадейка.

— Надя? Дочка!

Приезжий шагнул к мосткам, и не успела Бадейка опомниться, как он снял её с мостков и поставил перед собой:

— Надютпа! Вот ты какая!

Глаза у приезжего чёрные, блестящие, как у неё, Бадейки...

Воскресение весеннее.

На дорожках тает снег...

Хорошо идти по этим дорожкам рядом с папой! До сих пор она только в письмах писала это слово, а теперь говорит его вслух:

— Папа, а вон там у нас кино. Папа, смотри, лес для новой школы повезли.

Вот у колодца лужицей стоит вода; папа подхватывает Надейку под мышки и переносит через лужу. Надейке немного неудобно, она ведь большая, но, наверно, все папы обязаны переносить дочерей через лужи — ничего не поделаешь!

Двор встречает их безудержным перезвоном капели: дин, дон, дзень! Дон, дян, дзинь!

В комнате после яркого солнца немного сумрачно. Папа раздевается, вешает пальто и шапку, причёсывает перед зеркалом чёрные, как у Надейки, волосы, потом долго смотрит на большую мамину фотографию, висящую над столом.

— Как живёшь, дочь?

— Хорошо живу.

— А посмотри, что я тебе привёз!

Папа открывает чемодан, приподнимает рубашки и полотенце, а под рубашками... под рубашками полчемодана оранжевых шаров-апельсинов!

На улице, возле Надейкиного двора, ребята играли в снежки. Почему именно возле её двора? Просто так, может, снегу здесь было больше чистого...

Женька Смородин и Ромка Шурыгин с таким весёлым гиком швыряли снежки, Нюся так пищала, что было ясно: нпкому нет дела до того, что к Надейке Боровиковой приехал какой-то папа. Подумаешь, что тут особенного!..

— Нюся, лови!

Почти одновременно со снежком к ногам Нюси шлёпнулся оранжевый шар.

Ромка и Женька поймали апельсины на лету.

И маленьким Стрижатам досталось по апельсину, и Ване Трактору, и другим ребятам, которые тоже почему-то оказались возле Надейкиного двора...

Под вечер Капитолина Ивановна вернулась домой. Она ещё у калитки поняла, что в доме гость: весь снег во дворе и возле двора был расцвечен оранжевыми апельсинными корками.

КАНИКУЛЫ

За воскресеньем пошли весенние каникулы. Они больше походили на зимние: подморозило и два дня валил хлопьями снег. Всё вокруг опять стало чистым и белым.

В четверг, поставив лошадь-водовозку в конюшню, Мирошник, как всегда, занялся хозяйственными делами. Первым делом пошёл на зады огорода — надёргать сена