После всего: Стихи 1920-1942 гг. - Ирина Кнорринг
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
«Мне приснился опять ряд больничных кроватей…»
Мне приснился опять ряд больничных кроватейИ на башне большие часы,Безнадежная боль о последней утратеИ навеки оставленный сын.
Где-то жизнь волновалась, томила, шумела,Только стала жестокой, чужой.И сиделка в халате безжизненно беломПриносила мне вечный покой.
Не боюсь я тупой, одинокой кончины(Ведь и жизнь веселей не была).Только мысль о беспомощно брошенном сыне…Только… Ночь я, всю ночь не спала.
Все смотрела на пухлые детские губы,Суеверно крестила кровать.Нет, сейчас, в этой жизни, и стыдной, и грубой,Не хочу, не могу умирать.
1933О РОССИИ
Б.А.Подгорному
Я в жизни своей заплуталась.Забыла дорогу домой.Бродила. Смотрела. Устала.И быть перестала собой.
Живу по привычке, без цели.Живу, никуда не спеша.Мелькают, как птицы, недели.Дряхлеет и гибнет душа.
Однажды случайно, от скуки(Я ей безнадежно больна),Прочла я попавшийся в рукиКакой-то советский журнал.
И странные мысли такиеВзметнулись над сонной душой…Россия! Чужая Россия!Когда ж она стала чужой?
Россия! Печальное слово,Потерянное навсегдаВ скитаньях напрасно-суровых,В пустых и ненужных годах.
Туда — никогда не поеду,А жить без нее не могу.И снова настойчивым бредомСверлит в разъяренном мозгу:
Зачем меня девочкой глупойОт страшной родимой земли,От голода, тюрем и труповВ двадцатом году увезли?
1933 (Из сборника «Окна на север», 1939)«В нами не услышанных созвучьях…»
В нами не услышанных созвучьях,В нами не написанных стихах —Небо в молнийных, гремящих тучах,Небо в кудреватых облаках.
Там живут крылатые драконы,Или ангелы, светлее дня,В небе бесконечном и бездонном,Полном вдохновенья и огня.
А в глухих незвучных наших строчкахЖалобно трепещут тополя,Полевые, бледные цветочки,Милая и грустная земля.
Не кляни ее, — погладь, потрогай.Вот она, усталая, в пыли.И змеится белая дорога,Тонущая в дождевой дали.
Полюби ее! В своей невзгодеНам она так благостна-легка.И дорога белая уводит,Пропадая где-то в облаках.
1933 (Из сборника «Окна на север», 1939)«Мы мало прожили на свете…»
Мы мало прожили на свете,Мы мало видели чудес.Вот только — дымчатые этиОбрывки городских небес.
И эти траурные зданьяВ сухой классической пылиДа смутные воспоминаньяМы из России привезли.
В огромной жизни нам досталасьОт всех трагедий мировыхОдна обидная усталость,Невидимая для других.
И все покорнее и тишеМы в мире таем, словно дым.О непришедшем, о небывшемУже все реже говорим.
И даже в мыслях, как бывало,Не рвемся о огненную даль.Как будто прошлого не малоИ настоящего не жаль.
1933 (Из сборника «Окна на север», 1939)«Жужжит комар назойливо и звонко…»
Жужжит комар назойливо и звонко,Ночь голубеет в прорези окна.Спокойный облик спящего ребенка.И тишина. Навеки — тишина.
Мне хочется, чтоб кто-то незнакомыйВ такой же напряженной тишине,В таком же старом деревянном домеСидел один и думал обо мне.
В его окне — сиянье летней ночи,От сердца к сердцу — ласковая грусть.И несколько чужих, прекрасных строчекЯ нараспев читаю наизусть.
1933, Эрувилль (Из сборника «После всего», 1949)Собаки
О лай — о чем-то знающих собак!
Д. Кнут
В тяжелом сгустившемся мраке,На темном пустынном дворе,О чем они знают, собаки?Что видят они в конуре?
Мне страшно, мне тесно, мне скучноОт мыслей, желаний и слез,А там, на дворе — неотлучноЛохматый, взъерошенный пес.
Приподняты чуткие уши,По-волчьи сверкают глаза…И снова мне тесно и душноВ бессильных, безвольих слезах.
И хочется крикнуть: «Мне больно!Я долго, я страшно больна!»Над черной, ночной колокольнейБлестит неживая луна.
И первым раскатистым лаемМне вторит бессонная ночь…Я слабая, глупая, злая,И кто мне посмеет помочь?
Я вижу, как длинные тениТрепещут под белой стеной.Я знаю: подает по ступенямБезликий — жестокий — чужой.
Он может смеяться беззвучно,Пройти сквозь закрытую дверь.И снова мне страшно, мне скучноОт невыразимых потерь!
Молчанье, пустое молчанье.Тяжелый, бесформенный мрак.И тяжко — глухое рычаньеКого-то узнавших собак.
1933«Мы давно потеряли дорогу…»
Мы давно потеряли дорогуК напряженней и призрачной цели.Мы не верили детскому Богу,А другого найти не сумели.
Мы совсем перестали смеятьсяИ любить непонятное небо.Видишь: нервно-сведенные пальцыИщут корку тяжелого хлеба.
Мы не ждем сокровенного чудаИ давно разучились молиться.И глядят, и томят отовсюдуРавнодушные, скучные лица.
В этом мире огромных свершений,В мире неповторимых созвучийКто нам тихого Бога заменит?Кто нас детскому счастью научит?
1933Элегия
У нераскрытого окнаВ спокойном деревенском домеДоверчивая тишинаТомит сладчайшею истомой.
От тишины, от пустотыДуше спокойнее и проще.(Так медленно в осенней рощеНа землю падают листы.)
И тихих мыслей череда,Не торопясь, проходят мимо.Что жизнь надраено прожита,Напрасно и — непоправимо.
Что грустно падают года,(Как листья осенью туманной)Что я не так уж молода,Не радостна, и не желанна…
Звенит комар. Да вдоль стеныПаук плетет седые путы.И грустной нежностью полныМои вечерние минуты.
1933«Вечерами в комнате отельной…»
Вечерами в комнате отельной,Всю ее внезапно полюбя,Я ласкаю песней колыбельнойСлабого и нежного тебя.
Я спою о том, как дни скользили,Как мелькали мутные года.Расскажу большие сказки-былиПро зверей, поля и города.
Расскажу о море темно-синем,О большой и путаной судьбе,О какой-то сказочной России,Никогда не ведомой тебе!
И под гнетом прежних слез и бедствий,Опустив на лампу абажур,Про свое оборванное детствоКолыбельной песней расскажу…
1933«Я снова верю пышным фразам…»
Я снова верю пышным фразамО чистоте, о глубине,Я верю маленьким рассказамО глупом счастье и весне.
Я верю всем рукопожатьямИ всем волнующим словам.Земного, маленького счастьяГлухой тревоге не отдам.
Я верю в то, что будут сноваМне сниться творческие сны,Что счастьем древним и суровымМы будем вновь напоены;
Что никогда не буду знать яПустых и одиноких дней,И станут люди — люди-братья —Незаменимей и родней.
За это право — ждать и верить,И видеть мир, каким хочу —Бесславной, одинокой смертьюЯ, не торгуясь, заплачу.
1934О смерти
