11/22/63 - Стивен Кинг

Миз Элли – никогда.

Ее осуждение не мешало нам ездить в «Кэндлвуд бунгалос» после пятничных игр. Ночь с субботы на воскресенье я обычно проводил там в одиночестве, а утром присоединялся к Сейди на службе в Первой методистской церкви Джоди. Мы пользовались одним псалтырем и пели многие строфы псалма «Приносите снопы», начинавшегося строкой: Сейте утром, сейте семена добра... Мелодия и добрые слова по-прежнему звучат у меня в голове.

После церкви мы обедали у нее дома, и я возвращался в Даллас. С каждым разом поездка казалась мне все более долгой и нравилась все меньше. Наконец в холодный декабрьский день, в моем «Форде» сломался шатун, то есть автомобиль однозначно дал понять, что выбранное направление движения – неправильное. Я хотел его починить (этот кабриолет «Санлайнер» – единственный автомобиль, в который я влюбился), но механик «Авторемонта» в Кайлине сказал, что требуется замена двигателя, а он не знает, где его взять.

Я залез в мой все еще толстый (скажем... относительно толстый) загашник и купил «Шевроле» пятьдесят девятого года выпуска, с характерными задними плавниками, напоминающими крылья чайки. Я понимал, что это хороший автомобиль, и Сейди говорила, что в восторге от него, но мое сердце принадлежало «Санлайнеру».

Рождественскую ночь мы провели вместе в «Кэндлвуде». Я поставил на комод веточку омелы и подарил Сейди кардиган. Она мне – мокасины, которые я ношу по сей день. С некоторыми вещами долго не расстаются.

В День подарков мы обедали у нее дома, и когда я накрывал на стол, на подъездную дорожку свернул «Ранч-вэгон» Дека. Меня это удивило, потому что Сейди ничего не говорила о гостях.

Еще больше я удивился, увидев миз Элли на переднем пассажирском сиденье. А уж когда она вылезла из автомобиля и, сложив руки на груди, строго оглядела мой «шеви», мне стало понятно, что в неведении пребывал не только я. Но – и тут надо отдать ей должное – поприветствовала она меня, прекрасно изобразив теплые чувства, и даже поцеловала в щеку. Миз Элли в вязаной лыжной шапочке, напоминавшая состарившегося ребенка, поблагодарила меня и натянуто улыбнулась, когда я снял шапочку с ее головы.

– Меня тоже не поставили в известность, – поделился я с ней.

Дек крепко пожал мне руку.

– С Рождеством, Джордж. Рад вас видеть. Господи, что-то очень уж вкусно пахнет.

Он скрылся на кухне. Через несколько секунд я услышал смех Сейди и ее голос:

– Уберите оттуда руки, Дек! Или ваша мама плохо вас воспитывала?

Элли медленно расстегивала пальто, не отрывая взгляда от моего лица.

– Это благоразумно, Джордж? То, что делаете вы с Сейди... это благоразумно?

Прежде чем я успел ответить, в комнату вошла Сейди. Принесла индейку, с которой возилась после нашего возвращения из «Кэндлвуд бунгалос». Мы сели за стол, взялись за руки.

– Дорогой Господь, пожалуйста, благослови еду, ниспосланную нам Тобой, – начала Сейди, – и, пожалуйста, благослови нашу дружбу, каждого с каждым, разумом и душой.

Я уже разжал пальцы, но она крепко держала мою руку своей левой, а руку Элли – правой.

– И пожалуйста, благослови дружбой Джорджа и Элли. Помоги Джорджу помнить ее доброту и помоги Элли помнить, что без Джорджа в городе жила бы девушка с жутко обезображенным лицом. Я люблю их обоих, и так грустно видеть недоверие в их глазах. Во имя Иисуса, аминь.

– Аминь, – весело воскликнул Дек. – Хорошая молитва! – И подмигнул Элли.

Я чувствовал, что Элли хочет подняться и уйти. Возможно, остановило ее упоминание Бобби Джил. А может, все возрастающее уважение, которое она испытывала к школьной библиотекарше. Или на ее решение остаться как-то повлияло отношение ко мне. Мне бы хотелось так думать.

Сейди в тревоге смотрела на миз Элли.

– Индейка выглядит восхитительно. – Элли протянула мне свою тарелку. – Вы не положите мне ножку, Джордж? И не жалейте гарнира.

Я знал, что Сейди ранимая, знал, что неуклюжая, но и храбрости ей было не занимать.

Как же я ее любил.

Ли, Марина и Джун на встречу Нового года поехали к де Мореншильдтам. Я остался в компании моих подслушивающих устройств, но когда позвонила Сейди и спросила, не приглашу ли я ее на новогодние танцы в клубе отделения «Гранджа» в Джоди, заколебался.

– Я знаю, о чем ты думаешь, – не отступалась Сейди, – но на этот раз будет лучше, чем в прошлом году. Мы постараемся, Джордж.

Мы приехали в восемь вечера, вновь танцевали под провисшими сетями с воздушными шариками. В этом году играла группа «Домино». Тон задавали четыре трубача, которые взяли на себя роль прошлогодних серф-гитар а-ля Дик Дейл и отлично с этим справлялись. В зале стояли те же самые большие чаши с розовым лимонадом и имбирным элем, безалкогольная и сдобренная спиртным. Курильщики все так же забивались под лестницу, чтобы не выходить на холод. Но веселья по сравнению с прошлым годом точно прибавилось. Все ощущали облегчение и счастье. В октябре над миром нависла тень атомной войны... однако потом он вынырнул из-под нее. Я услышал несколько одобрительных комментариев по поводу того, как Кеннеди заставил плохого старого русского медведя убраться в берлогу.

Около девяти часов, во время медленного танца, Сейди вдруг вскрикнула и отстранилась от меня. Я не сомневался, что она заметила Джона Клейтона, и у меня оборвалось сердце. Но вскрикнула она от радости, потому что заметила только-только появившихся в зале Майка Кослоу, на удивление симпатичного в твидовом пальто, и Бобби Джил Оллнат. Сейди побежала к ним... и споткнулась о чью-то ногу. Майк поймал ее и закружил. Бобби Джил помахала мне рукой, немного застенчиво.

Я пожал Майку руку и поцеловал Бобби Джил в щечку. От уродливого шрама осталась едва заметная розовая линия.

– Доктор говорит, что к следующему лету она исчезнет, – сообщила мне девушка. – Он говорит, что никогда не видел, чтобы рана заживала так быстро. Спасибо вам.

– Я получил роль в «Смерти коммивояжера», мистер А, – похвалился Майк. – Играю Бифа.

– Твоя роль, – кивнул я. – Только берегись летающих тортов.

Увидев, как он беседует с солистом группы в один из перерывов, я понял, что грядет. Когда музыканты вернулись на эстраду, солист взял в руки микрофон.

– Ко мне обратились со специальной просьбой. Есть у нас в зале Джордж Амберсон и Сейди Данхилл? Джордж и Сейди? Подойдите сюда, Джордж и Сейди, хватит сидеть, музыка ждет.

Мы пошли к эстраде под гром аплодисментов. Сейди смеялась и краснела. Кулаком погрозила Майку. Он улыбался во весь рот. В юношеском лице уже проступал мужчина. Медленно, застенчиво, но проступал. Солист начал отсчет, трубачи заиграли мелодию, которую я до сих пор слышу в своих снах.

Ба-да-да... ба-да-да-ди-дам...

Я протянул руки к Сейди. Она покачала головой, но при этом задвигала бедрами.

– Давайте, миз Сейди! – крикнула Бобби Джил. – Станцуйте с ним!

– Стан-цуй-те! Стан-цуй-те! Стан-цуй-те! – начала скандировать толпа.

Сейди сдалась и взяла меня за руки. Мы станцевали.

В полночь «Домино» заиграли «Старое доброе время» – другая аранжировка, те же нежные слова, – и вокруг нас воздушные шарики начали медленно опускаться на пол. Пары обнимались и целовались. Как и мы.

– Счастливого Нового года, Дж... – Она подалась назад, хмурясь. – Что не так?

А я вдруг увидел Техасское хранилище школьных учебников, отвратительный кирпичный куб с окнами-глазами. Именно в этом году ему предстояло стать символом Америки.

Не станет. Я не позволю тебе пройти так далеко, Ли. Ты никогда не выглянешь из окна на шестом этаже. Это я тебе обещаю.

– Джордж?

– Меня вдруг пробрала дрожь. Счастливого Нового года.

Я уже собрался поцеловать ее, но она задержала меня.

– Это должно скоро случиться? То, ради чего ты здесь?

– Да, – кивнул я. – Но не в эту ночь. Эта ночь принадлежит только нам. Поцелуй меня, милая. И потанцуй со мной.

В конце 1962 – начале 1963-го я жил двумя жизнями. Хорошей – в Джоди и в «Кэндлвуде». Другой – в Далласе.

Ли и Марина съехались вновь. Их первой остановкой в Далласе стал разваливающийся дом на соседней улице с Западной Нили. Перебраться туда им помог де Мореншильдт. Джордж Баух пропал из виду. Как и остальные русские эмигранты. Ли их всех отвадил. Они его ненавидели, отмечал Эл в своих записях. Ниже сделал приписку: Он этого добивался.

Готовое обрушиться здание из крошащегося красного кирпича – номер 604 по Элсбет-стрит – вмещало четыре или пять квартир. В них жили бедняки, которые много работали, много пили и плодили орды сопливых вопящих детей. В сравнении с этой квартирой дом Освальдов в Форт-Уорте выглядел чуть ли не дворцом.

Мне не требовались средства электронного слежения, чтобы видеть, что семейная жизнь Освальдов разваливалась. Марина продолжала носить шорты и после того, как заметно похолодало, словно упрекала Ли своими синяками. Разумеется, и ради того, чтобы показать свою сексуальную привлекательность. Джун обычно сидела между ними в коляске. Если они начинали громко ссориться, малышка уже не плакала, просто наблюдала и для успокоения сосала палец или пустышку.