Тарковские. Осколки зеркала - Марина Арсеньевна Тарковская
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Наступил день 21 декабря, и на Мясницкую в Российскую академию живописи, ваяния и зодчества отправились делегаты – Слава Амирханян и мой муж Саша. А я на нервной почве (не хотелось бы признаваться, но скажу, что слегка волновалась) стала убирать квартиру – халатишко, косынка на голове, ведро, тряпка… И вот, наконец, звонок – муж говорит, что мы пролетели, как «фанера над Парижем». Дома он рассказал, что премию в номинации «Четвертая проза» присудили статье-памфлету «Купание красного коня». И что член жюри кандидат философских наук Елена Петровская выступила с горячей речью в защиту моих «Осколков». Она сказала, что книга написана «чистым, родниковым русским языком, на котором в будущем и должно говорить русскому человеку». Председатель жюри Третьяков вначале не очень прислушивался к ее выступлению, но во время этой речи наступила неожиданная тишина в зале, и Третьяков, который уже хотел закрыть заседание и убирал в портфель свои бумаги, тоже начал слушать даму-философа, а выслушав, о чем-то стал тихо разговаривать с сидевшей рядом сотрудницей.
Слава богу, самолюбие мое быстро успокоилось. Время идет и проходит. Но история с «Антибукером» продолжается, хотя уже и без печатных номеров «Независимой газеты». Через два-три дня раздается телефонный звонок, и бодрый женский голос спрашивает меня, не откажусь ли я от премии, которую мне хотят присудить. Я ответила: «Почему я должна отказываться, коль премию мне присудили. Я не буду отказываться». Женщина, видимо, секретарь, обрадовалась и попрощалась. А я осталась в некотором недоумении.
Недоумение продолжалось до тех пор, пока я не получила пригласительного билета на два лица на вручение премий литературного конкурса «Независимой газеты» «Антибукер» за 1999 год. Вручение состоится 21 января 2000 года в 14 часов по адресу Театральный проезд, дом 3. Номер столика в банкетном зале, кажется, 35.
Вот мы идем из метро на церемонию вручения премий – справа «Детский мир», в глубине большое здание в эклектическом стиле: «Саша, а ведь это Центральные бани! Мы, наверное, не туда пришли!» Однако пришли туда, именно в бывшие знаменитые в Москве Центральные, еще раньше, до революции – Хлудовские бани («простонародное отделение – от 5 копеек, трехкомнатный номер – от 10 рублей»). Я помню, что в какой-то послевоенный год я с мамой там мылась. Мое детское воображение было поражено: в предбаннике, похожем на театральное фойе, – бархатные портьеры, шторы и сиденья, высокие зеркала; в помывочном отделении – душевые, бассейн.
А сейчас – где все это, куда исчезла вся эта роскошь, всё это несметное богатство? «Куда нам идти дальше, граждане, господа?!» – «Вам туда!» – нас привели в бассейн Центральных бань. В тот самый бассейн, в который я когда-то со страхом окуналась, держа маму за шею. Сейчас бассейн был без воды. Вход в него пробит на уровне дна. Напротив этой двери, полукругом, как диктовала форма бассейна, стояли столы. На высоких бортах высились четыре одинаковых скульптуры – символизирующий морскую стихию Посейдон, окруженный нереидами.
Я, видимо, была не из самых уважаемых персон, мое место, если смотреть от двери, было крайним слева. Большая группа из фотографов и лиц, не допущенных в сам бассейн, толпилась у входа. Прошел первый шок от встречи с местом действия, и я сосредоточилась на происходящем. Председатель жюри говорил вступительные слова, затем называл имя лауреата конкурса и вручал ему диплом. Но вот беда, в бассейне было невероятно холодно, к тому же мой сосед слева, молодой человек, непрерывно курил, сигарету за сигаретой. Где-то на десятой его сигарете – холод и ядовитый дым меня доконали, я очень вежливо попросила соседа не курить. На что он выдвинул неопровержимый аргумент: «Я волнуюсь!» Наконец его вызвали, моего соседа: «Поощрительный приз в номинации “Незнакомка” за подборку стихов в журнале “Знамя” получает поэт Борис Рыжий!» Неизвестный мне поэт Рыжий получил диплом, вернулся на свое место, немедленно закурил, и тут из группы стоявших в дверях фотографов к нему, согнувшись, почти подполз, видимо, его друг. Друг оказался между поэтом и мною. Как раз в этот момент ведущий стал что-то говорить обо мне, но услышать его слова я не могла, ибо друзья рядом со мною продолжали беседовать довольно громко. По паузе в речи председателя жюри я поняла, что мне надо встать и принять из его рук диплом.
Церемония вручения дипломов окончилась, и народ двинулся в помывочное отделение. Баней там и не пахло, исчезло всё, что его заполняло: мраморные полы и белоснежные мраморные скамьи, ванны, громадные медные краны – оно было превращено в огромный ресторанный зал. Когда мы хотели сесть за свой стол № 35, некий посланник попросил нас перейти за главный стол, где сидели члены жюри и почетные гости. Я оказалась рядом с Марией Розановой, напротив сидела чудесная Ирина Купченко, а рядом с мужем оставались пока свободными места для Андрея Вознесенского и Зои Богуславской. Соседство с Розановой меня немного напрягло: московская интеллигентная публика с восторгом говорила, что, помимо многих других достоинств, она еще и отменная матершинница. Но Розанова оказалась приятной, милой собеседницей – перекинулись мы с ней всего-то двумя-тремя фразами.
Вот появились Андрей и Зоя. Андрей пробормотал какое-то поздравление в мой адрес, а Зоя спросила у подошедшего официанта, какой гарнир можно заказать вместо картофеля фри. И ей принесли антрекот с рисом. «Вот как надо действовать! А я сижу-голодаю с этой картошкой фри, которую мне есть нельзя». Тут к супругам подошел какой-то их знакомец, что-то им прошептал, они быстро поднялись и ушли. Такое поведение Андрея, которого я знала со школьных лет, меня нисколько не огорчило. Говорить ему со мной было не о чем, не предаваться же сентиментальным воспоминаниям юности! Растрогал молодой человек, официант, который подошел с какой-то статьей об Андрее, моем брате, с просьбой оставить автограф…
Морозным зимним днем я пошла на Мясницкую улицу получать полагающиеся премиальные деньги. Помню узкое, в одно окно, помещение бухгалтерии.
