Психология смысла: природа, строение и динамика смысловой реальности - Дмитрий Леонтьев

Языковое выражение и понимание языковых образов – это динамический процесс, протекающий в определенном коммуникативном пространстве, которое задается ситуационными, жанровыми, ролевыми и другими квалификаторами, которые, в свою очередь, не остаются неизменными в ходе коммуникативного взаимодействия. «Таким образом, было бы недостаточно говорить о том, что смысл всякого языкового действия подвергается фокусированию в коммуникативном пространстве; необходимо подчеркнуть, что такое фокусирование смысла имеет динамический характер…. В каждый момент своей языковой деятельности говорящий силится интегрировать открытые потоки впечатлений, воспоминаний и ассоциаций в некое смысловое целое, в котором смысл того, что он принимает как “сообщение”, явился бы ему в виде некоей представимой “картины”, обладающей достаточной степенью единства и последовательности;

эту интегрирующую работу говорящий производит в соответствии со свойствами коммуникативного пространства… Но сама эта среда, в которой работает языковая мысль, все время движется, изменяя очертания, как облако, и тем самым изменяя все условия, в которых совершаются процессы смысловой фокусировки и смысловой интеграции… Возникают возможности бесконечных переориентаций языковой картины, ретроспективного мысленного “переписывания” прошлого опыта, игры различными смысловыми регистрами, основанной на соскальзываниях из одного мысленного пространства в другое» (там же, с. 308–309).

Эти возможности реализуются в процессах, которым Б.М.Гаспаров дал название смысловой индукции. «В этой своего рода семантической “камере” [в тексте. – Д.Л.] каждый попадающий в нее элемент вступает в непосредственную связь с множеством таких элементов, с которыми он никогда бы не вступил в контакт вне данного, неповторимого и уникального целого. Происходит тотальная фузия смыслов, в результате которой каждый отдельный компонент вступает в такие связи, поворачивается такими сторонами, обнаруживает такие потенциалы значения и смысловых ассоциаций, которых он не имел вне и до этого процесса… Внесение любого нового компонента в процесс индукции (например, появление в фокусе мысли какой-либо новой реминисцентной ассоциации) изменяет весь его ход, влияя в конечном счете на смысл каждого участвующего компонента и характер их соотношений» (там же, с. 326). Процессы смысловой индукции основываются на презумпции текстуальности – отношении к тексту как целому, из чего вытекает задача найти понимание этого текста как целого, которое не привязано непосредственно к семантике элементов текста; «нет никакой возможности как-либо ограничить и регламентировать этот процесс, определить заранее принципы отбора и степень значимости тех смысловых полей, которые могут каким-либо образом внести вклад в наше понимание данного высказывания» (там же, с. 322). Приводя ряд иллюстраций процессов смысловой индукции из художественной прозы и художественной эссеистики, Б.М.Гаспаров делает специальную оговорку, что все эти процессы, хоть и в меньших масштабах, характерны и для повседневного языкового общения.

Мы уделили так много места и внимания изложению концепции Б.М.Гаспарова по той причине, что эта концепция, не будучи психологической, тем не менее представляет новый, нетрадиционный взгляд на ряд психологических проблем; она важна именно для психологов, и нам бы не хотелось, чтобы она осталась ими незамеченной. Более того, в некоторых новых психологических работах появляются мысли, перекликающиеся с идеями Б.М.Гаспарова. Так, Е.В.Улыбина (1997), опираясь на идеи Ю.М.Лотмана, К.Леви-Стросса и других авторов, говорит о существовании амбивалентного семантического пространства диалога, в котором может осуществляться трансляция и трансформация смыслов не по однозначным законам кодирования и декодирования информации, а по инологичным законам мифологии, бессознательного или обыденного сознания. «На уровне культуры и на уровне личности происходит постоянная смена доминирующего языка описания – системы используемых кодов, движение вверх – от дознакового уровня к знаковому и вниз, от знакового к дознаковому, что приводит к усложнению системы, порождению новых смыслов и накоплению информации. Встречные потоки пересекаются на уровне обыденного сознания и других промежуточных, медиаторных образований» (Улыбина, 1987, с. 63–64). Обыденному сознанию Е.В.Улыбина приписывает буферную функцию адаптации официальной культуры, выраженной с помощью знаковых средств репрезентации, к дознаковой «естественной жизни». Смещение фокуса внимания от знаковых процессов в коммуникации к процессам, опосредованным образами, открывает новое большое и многообещающее поле психологических исследований.

5.3. Смысловая координация и трансформация смыслов в совместной деятельности

Проблема понимания в межличностном общении, рассмотренная в двух предыдущих разделах, является первой, наиболее простой и универсальной из перечисленных нами проблем трансляции смыслов – потому, что эта проблема возникает автоматически при любой разновидности коммуникации между двумя людьми, объединенными какой-либо ситуацией. Два человека могут быть сколь угодно сильно дистанцированы друг от друга, и их жизненные миры могут иметь минимум пересечений или даже характеризоваться противоположностью в чем-то главном, но тем не менее между ними возможно достаточно точное взаимопонимание на уровне значений, если они говорят на одном языке.

Напротив, проблема смысловой координации в совместной деятельности возникает в специфических ситуациях, характеризующихся особыми условиями. Понятие совместной или совокупной деятельности возникло сравнительно недавно в русле деятельностного подхода и сейчас занимает в нем важное концептуальное место: ведь «именно в ней рождаются предметные действия, предметы, значения и смыслы» ( Зинченко, Смирнов, 1983, с. 142).

Начнем с рассмотрения того, как соотносятся между собой понятия предметной деятельности, общения, взаимодействия и совместной деятельности.

В качестве отправной точки анализа возьмем элементарную структуру предметной деятельности, включающую субъект деятельности, объект деятельности и деятельностное отношение между ними:

S-0. (1)

Такое представление о предметной деятельности принадлежит к числу философских и психологических аксиом. «Деятельность человека и является… актуальным бытием субъектно – объектного отношения, совокупностью всех форм активности взаимодействующих субъектов, направленной на объекты внешнего мира и превращающей их с помощью других объектов (орудий, средств деятельности) в объекты третьего рода (продукты деятельности, вещи, предметы культуры)» (Каган, 1988, с. 89).

Очевидно, что, прикладывая эту схему к процессам межсубъектного взаимодействия, мы тем самым редуцируем эти процессы до воздействия субъекта на партнера как на предмет своей деятельности. Подобное воздействие может носить обоюдный характер:

S1 → O2

O1 ← S2

(1а)

Эта схема в состоянии адекватно описать лишь некоторые частные компоненты процесса общения, такие, как монологическая коммуникация (передача сообщения) или «объектное» (Хараш, 1980) восприятие другого человека. Пытаясь же полностью свести отношения между людьми к элементарной схеме предметной деятельности, как справедливо указывает Б.Ф.Ломов, мы теряем специфику взаимодействия двух равноправных партнеров. «Каждый из его участников относится к своему партнеру как субъекту, обладающему, как и он, психикой, сознанием» (Ломов, 1984, с. 252). Межличностное общение Б.Ф.Ломов характеризует как отношение принципиально иного рода, а именно субъект – субъектное отношение:

S1 ↔ S2. (2)

Однако и эту схему нельзя считать удовлетворительной. Сразу же встанет вопрос: субъектами чего являются два взаимодействующих между собой партнера? Ведь «…“субъект” и “объект” – это оппозиционно-соотносительные категории, обозначающие два полюса целостной и лишь в абстракции расчленяемой системы связей человека с миром. Не существует субъекта без объекта и объекта без субъекта; следовательно, называя одно из этих понятий, мы предполагаем его соотнесенность с другим» (Каган, 1974, с. 51). В схеме же (2) оба субъекта выступают как абстрактные, внедеятельностные, что лишает смысла в этом контексте само понятие «субъект».

Путь, ведущий к решению проблемы, – это путь усложнения первичных элементарных представлений о деятельности и общении, выраженных схемами (1) и (2). Так, А.У.Хараш убедительно показал неадекватность рассмотрения процессов общения как прямого субъект – субъектного взаимодействия. Гносеологической основой субъект – субъектной парадигмы является, по его мнению, та особенность процессов межличностного отношения взаимодействия, «что в них эмпирически достоверным является присутствие только самих взаимодействующих сторон (индивидов, личностей); что же касается самого предмета деятельности, то он уходит вглубь, скрываясь за поведенческим (коммуникативным) фасадом взаимодействия, и его открытие становится делом весьма сложным» (Хараш, 1980, с. 21). Адекватное понимание субъект – субъектной парадигмы, утверждает А.У.Хараш, «невозможно помимо привлечения представлений о субъекте в его отношении к объекту, так как, лишь противополагаясь объекту, субъект утверждает себя как субъект» (там же, с. 23). В результате схема (2) преобразуется в более сложную трехчленную схему: