Панихида по создателю. Остановите печать! (сборник) - Майкл Иннес

– Подарки к дням рождения и празднования дней рождения. – Эплби прощупал софу рядом с собой. – Вот где собака зарыта, Уинтер! День Рождения! Если мы поверим всему услышанному, то должны согласиться, что шутник получил доступ непосредственно в мозг Элиота. Разгадайте эту шараду, и тайна будет раскрыта. Причем уверен, что решение подобной задачи может доставить вам подлинное интеллектуальное удовольствие… Кстати, как вы думаете, где сейчас картина?

– Вы же сами доказали: ее вытащили через окно.

– И предполагаю, что затем снова втащили через другое. Здесь, возможно, и заключается сходство нашего инцидента с происшествием в доме мисс Бердвайр. Элементы почти детского бурлеска со стороны преступника плюс очевидное желание поиграть с сыщиками и одурачить их. Зачем картину понадобилось перетаскивать через подоконник, если ее можно было запросто вынести через одно из французских окон? И ответ напрашивается один: только для того, чтобы оставить «улики». Французские окна открываются на замощенную террасу, а под раздвижным окном в конце гостиной как раз расположена клумба. И на клумбе остались до смешного отчетливые следы ног. Лучше получаются только отпечатки пальцев на суперобложках книг. И следы колес машины тоже есть, но они теряются на террасе. Все это очень в стиле Паука. Или почти так, поскольку сюжеты мистера Элиота в последнее время стали куда более замысловатыми.

– Но если картину вернули в дом, нам остается только найти ее.

– Не все так просто. Как выяснилось, Раст-Холл напичкан потайными комнатами, как улей сотами. Я сам побывал в одной из них. Очень удобно, чтобы спрятаться.

На лице Уинтера впервые отразилось не только безмерное удивление, но и тоскливая безнадежность.

– Думаю, – сказал он, – пора отправляться спать. Еще до приезда сюда меня предупреждали, что я могу угодить в «паучью гостиную»[85]. И не уверен, что испытываю желание обследовать потайные коридоры. – Он вяло улыбнулся, понимая, что шутка не слишком удалась, и повторил: – Да, пора ложиться.

– В таком случае спокойной ночи, – усмехнулся Эплби. – А я-то думал, что интеллектуальные загадки по-настоящему будоражат умы ученых! Что ж, справлюсь один.

Он бросал Уинтеру откровенный вызов. Тот развернулся, хотя уже пошел в сторону спальни.

– Вы считаете эту загадку настолько увлекательной?

Ухмылка пропала с лица Эплби. Он снова тщательно осматривал пол.

– Да, Уинтер. Она только кажется фрагментарной серией злых шуток и розыгрышей. Но постепенно все свяжется в единую нить.

– Единую нить?

– Именно так. Потому что наш Паучок только хочет казаться небрежным, неряшливым и щедрым на улики. А на самом деле у него все четко организовано. Он жестко намеченным курсом идет к какой-то одной, но очень важной для него цели. Однако позже может поддаться соблазну протянуть свои лапы и в другие места. Между прочим, у вас в колледже не возникало пока никаких проблем?

Уинтер, всерьез собиравшийся уйти, так и не взялся за дверную ручку.

– Проблемы в колледже? Что вы хотите этим сказать?

– Меня одолевает предчувствие, что паутина может распространиться далеко за пределы Раст-Холла. Все пока сводится к травле самого Элиота. Для начала посеяли семена раздора между ним и соседями. Думаю, и остальные члены семьи рискуют подвергнуться преследованиям подобным же образом. Только и всего.

– Понятно. Нет, в Оксфорде пока все тихо, если Тимми ничего от меня не скрывает.

Взгляд Уинтера снова скользнул по стене, где прежде висел Ренуар. Его явно одолевала какая-то мысль.

– Мне тут кое-что пришло в голову. Руперт Элиот считает, что нам надо опасаться, как он выразился, «подлого мерзавца за углом». Как вы считаете, насколько подлым может оказаться мерзавец? Кто он по происхождению?

– Не уверен, что успел оценить степень низости, до которой он способен дойти, не говоря уже о социальной принадлежности.

– Об этом красноречиво говорит случай с картиной. Вы считаете, что ее похитили не из корыстных побуждений, и здесь я склонен с вами согласиться. Но если кража – всего лишь злонамеренный выпад и наглая попытка осквернить подарок Элиота дочери, то зачем было прикладывать столько усилий и вообще красть полотно? К чему прятать его и рисовать паука на голой стене? Будь я мерзавцем действительно подлым, малообразованным и низко стоящим на социальной лестнице, то попросту бы оставил свой автограф поверх изображения, испоганив картину.

Эплби на мгновение был поражен в той степени, в какой это вообще возможно для видавшего виды офицера полиции.

– А вот это очень интересное замечание, – сказал он.

– Из чего следует, – осторожно продолжил Уинтер, – что наш шутник, пусть и ведет себя до крайности грубо там, где речь идет о человеческих отношениях, все же понимает ценность произведений искусства. Быть может, надо присмотреться к подобному типу человека. И тогда нельзя исключить, что «подлый мерзавец» на самом деле принадлежит к самым респектабельным слоям общества.

В его словах содержался ответный вызов. Эплби снова встал у открытого окна.

– Подойдите сюда, Уинтер.

Он высветил лучом фонарика клумбу и провел им вдоль отчетливо видимых следов ботинок, оставленных в сырой земле.

– Улики, – продолжил он. – Улики под носом, но, как уже сказал, я не собираюсь понапрасну тратить на них – время.

Он сделал паузу.

– Я же все понимаю. Подобные дела вызывают спонтанные и инстинктивные импульсы. Даже у тех, кого вы относите к респектабельным слоям общества, включая вас самого. Это лекарство от академической скуки. Дело представляется пустяковым, и трудно удержаться от искушения размять свой интеллект забавной игрой. Вот почему я поступил непростительно глупо, легкомысленно назвав происходящее занимательной загадкой. Я ни на секунду не допускаю, что это вы совершили варварский трюк с картиной Белинды, и не желаю тратить время и силы, играя с вами. С меня пряток довольно на всю жизнь. И если вы решили развлечь свою уставшую от науки голову, подбрасывая мне улики и развлекаясь наблюдением за моей реакцией на них, то убедительно прошу вас – остановитесь! Занимайтесь своими античными горшками или чем еще вы там заняты, а остальное предоставьте мне.

Уинтер лишь грустно вздохнул.

– Я веду уединенную жизнь. И мне никто давно не читал нотаций. Но вы, разумеется, правы. – Его голос стал предельно серьезным. – Вы действительно считаете, что существует реальная опасность? Лично у меня возникло ощущение, что сознание Элиота не настолько хрупко, как он хочет показать.

– Согласен. Когда он недавно уходил отсюда, у меня мелькнула мысль… – Эплби прервался, словно в поисках нужных слов.

– Вы почувствовали, что он, сам, вероятно, о том не подозревая, имеет еще на руках крупный козырь.

– Точно! – Эплби вскинул на собеседника пристальный взгляд. – Он либо не подозревает об этом, либо лишь смутно догадывается в самом приблизительном виде… Как бы мне хотелось надеяться, что козни против Элиота скоро прекратятся, не переходя в другие формы. Это может произойти в том случае, если, как я предсказывал, травля перекинется на его детей или кузенов. Но, с другой стороны, все случившееся может оказаться только предварительной стадией. Игра кота с мышью перед нанесением убийственного удара.

– Убийственного? В буквальном смысле слова?

Оба смотрели в темноту. Потом Эплби опустил раму и медленно вышел в центр комнаты.

– Сегодня, – сказал он, – мы праздновали День Рождения. А теперь возьмите эти слова в кавычки. «День Рождения» – давно задуманный, но так и не написанный Элиотом роман. А знаете, как называется книга, над которой он работал в последнее время? «Полуночное убийство». Вижу, что знаете. А известно ли вам, где происходит действие?

– Не имею понятия. – Голос Уинтера стал напряженным, как натянутая струна.

– Я тоже. Но моя сестра высказала предположение. Место будет носить название, близкое по смыслу к Дурость-Холлу.

Часть II

Полуночное убийство

Англия просыпалась, и сквозь толщу облаков, сгрудившихся, как стадо овец, пробивался неяркий свет солнца, хотя даже такие лучи блеском отражались на шпилях Кентербери. Светило перемещалось на запад от башни к башне, минуя устье Темзы, а потом тускнело в тумане, приблизившись к церкви Святого Стефана и Вестминстерскому собору. Затем рассвет простерся вдоль сузившегося русла реки к островерхим крышам святилища Магдалены, к великолепию храмов, построенных торговцами шерстью, где флюгеры в форме петухов кружились высоко над землей, давшей миру Шекспира. Солнце поднималось все выше и южнее уже справлялось с утончившимся облачным слоем, но бросало божественный свет на гораздо менее грандиозные сооружения. В Уортере оно придало неожиданного великолепия простой часовне из красного кирпича, расположенной рядом с почтой, а в Кингс-Кливе на мгновение соорудило подобие минарета из столба дыма, поднимавшегося над трубой местной текстильной фабрики. Рассвет пришел в Уинг; утро настало в Лоу-Суаффэме; новый день наступил в Пигге. Средневековые витражи в Уинге тускло сияли, почти не пропуская света. Туман клубился и плыл между козьими ивами Лоу-Суаффэма. А здание Общества трезвости в Пигге, как и в любой другой день, словно сопротивлялось проникновению в него солнечных лучей.