Исторические портреты. 1613 — 1762. Михаил Федорович — Петр III - А. Сахаров (редактор)

Если на минуту мы представим себе групповой портрет с императрицей, то он должен быть примерно таким. На фоне тяжелых «волн» малинового бархата строго и внимательно смотрит на нас несколько человек. Посредине в золоченом кресле сидит уже знакомая нам грузная, некрасивая женщина с маленькой короной в густых черных волосах и голубой лентой через плечо. Справа от Анны, держа ее за руку, стоит Бирон. Это красивый высокий человек с одутловатым, капризным лицом. Он одет как всегда — в ярком светлом кафтане с бриллиантовыми пуговицами и в пышном белом парике, длинные букли которого заброшены за спину. На воображаемом нами групповом портрете мы видим еще троих мужчин. Один из них — высокий, мужественный элегантный. Он стоит подбоченясь и небрежно держит в руке маршальский жезл. Это фельдмаршал Бурхард Христофор Миних.

В начале 1730 года он сидел в оставленном двором, угасающем Петербурге и подумывал, кому бы удачнее для себя продать свою шпагу, точнее — циркуль. Прекрасный инженер и фортификатор, сменивший до России четыре армии, он уже почти собрался в привычный путь ландскнехта на поиск счастья и чинов. И вдруг к власти пришла Анна, которой как раз и были нужны такие люди, как он, — не связанные с «боярами»-верховниками и дворянами-прожектерами, преданные служаки. И он начал рьяно служить, не очень задумываясь над моральными проблемами. Миних производил приятное впечатление на непроницательных людей, бывал обворожителен и мил. Его высокая сухощавая фигура была изящна и привлекательна. Но те, кто разбирался в людях, видели в Минихе фальшь и лживость. Но более всего в характере фельдмаршала было заметно безмерное честолюбие и самолюбование. Он мнил себя великим полководцем и, пребывая в этом своем заблуждении, понапрасну положил немало солдат в русско-турецкую войну 1735-1739 годов. В своих мемуарах Миних «скромно» признается, что слава его не имела пределов и что русский народ называл его «Соколом со всевидящим оком» и «Столпом Российской империи». Из дел же Тайной канцелярии известно, что солдаты прозвали его «живодером».

Несомненно, это был горе-полководец. Непродуманные стратегические планы, низкий уровень оперативного мышления, рутинная тактика, ведшие к неоправданным людским потерям, — вот что можно сказать о воинских талантах Миниха, которого от поражения не раз спасал счастливый случай или фантастическое везение. Вместе с тем у Миниха была редкостная способность наживать себе врагов. Он был классический склочник: где бы он ни появлялся, сразу же начинались ссоры и раздоры. Вначале обворожив и расположив собеседника к себе, он затем вдруг резко менял тон, оскорблял и унижал его. В 1736 году Анна была не на шутку обеспокоена состоянием находившейся в походе армии. Речь шла не о поражениях на поле боя. Страшнее турок казались склоки в штабе Миниха, носились слухи о заговоре генералов против своего главнокомандующего. С трудом удалось погасить скандал в ставке русских войск.

Миниху скандалы были нипочем. Вернувшись в столицу, он всегда находил нужные слова, и императрица закрывала глаза на его пакости. Анна прекрасно знала, что, пока у нее есть Миних, армия будет в надежных руках, армия будет ее. В письмах к фельдмаршалу она не случайно называла его "Нам любезноверный». Он таким и был: ради монаршей милости и успешной карьеры он был способен на многое. Миних известен как автор доносов, как следователь по делам политического свойства. Циничный и беспринципный, он по негласному распоряжению Анны организовал за пределами России убийство шведского дипкурьера М. Синклера, совершил немало других преступлений, чтобы угодить повелительнице, получить награду.

Бирон довольно рано раскусил честолюбивые устремления ласкового красавца и стремился не дать Миниху войти в доверие к императрице. Фаворит, человек сугубо штатский, боялся проиграть в глазах Анны этому воину в блестящих латах собственной славы. Бирон не позволил Миниху войти в Кабинет министров, куда тот, естественно, рвался. Раз-другой столкнувшись с непомерными амбициями и претензиями Миниха, Бирон постарался направить всю огромную энергию фельдмаршала на стяжание воинских лавров преимущественно там, где они произрастали, то есть на юге, вдали от Петербурга. Посланный на русско-польскую войну 1733-1735 годов, Миних потом почти непрерывно воевал с турками на юге. Окончательно выскочить из степей на скользкий дворцовый паркет ему удалось лишь в 1740 году, и он-таки сумел ловко подставить ножку своему давнему благодетелю Бирону, арестовав его, правителя России, темной ночью 9 ноября 1740 года. Но об этом будет сказано чуть позже.

Еще один наш герой изображен на картине. Кажется, что он вот-вот нырнет за малиновую портьеру — так ему вреден яркий свет, так он не хочет быть на виду. Одет он неряшливо и некрасиво, но глаза у него умные и проницательные. Это вице-канцлер Андрей Иванович Остерман — одна из ключевых фигур аннинского царствования. Начав при Петре с должности переводчика, скромный выходец из Вестфалии постепенно вырос в фигуру чрезвычайно влиятельную на русском политическом Олимпе. Его отличала фантастическая работоспособность, и, по отзывам современников, он работал днем и ночью, в будни и праздники, чего ни один уважающий себя министр позволить себе, конечно, не мог. Огромный административный опыт помогал ему ориентироваться как во внутренней, так и во внешней политике. Особенно силен он был как дипломат. В течение по крайней мере пятнадцати лет он делал русскую внешнюю политику, и результаты этой деятельности для империи были совсем не плохи. Но Остерман был всегда одинок. Общение с ним было крайне неприятно. Его скрытность и лицемерие были притчей во языцех, а не особенно искусное притворство — анекдотично. Как правило, в самые ответственные или щекотливые моменты своей карьеры он заболевал. Вдруг у него начиналась какая-нибудь подагра или другая плохо контролируемая врачами болезнь, и он надолго сваливался в постель, и вытащить его оттуда не было никакой возможности.

Не без сарказма Бирон писал в апреле 1734 года Кейзерлингу: «Остерман лежит с 18-го февраля и во все время один только раз брился (Андрей Иванович ко всему был страшный грязнуля даже для своего не особенно чистоплотного века. — Е.А.), жалуется на боль в ушах (чтобы не слышать обращенных к нему вопросов. — Е.А.), обвязал себе лицо и голову. Как только получит облегчение в этом, он снова подвергнется подагре, так что, следовательно, не выходит из дому. Вся болезнь может быть такого рода: во-первых, чтобы не давать Пруссии неблагоприятного ответа… во-вторых, турецкая война идет не так, как того желали бы». Но в своем притворстве Остерман знал меру: острый нюх царедворца всегда подсказывал ему, когда нужно, стеная и охая, отправиться во дворец.

Анна весьма уважала Остермана за солидность, ученость и обстоятельность. Когда требовался совет по внешней политике, без Остермана было не обойтись. Нужно было лишь набраться терпения и вытянуть из него наилучший вариант решения дела, пропуская мимо ушей все его многочисленные оговорки, отступления и туманные намеки. Остерман устраивал Анну как человек, целиком зависимый от ее милостей. Иностранец, он хотя и взял жену из старинного рода Стрешневых, но, в силу своего нрава и положения, оставался чужаком в среде русской знати. Тем крепче он льнул сильнейшему. Вначале таким был Меншиков, которой Остерман предал ради Петра II и Долгоруких, затем, при Анне, он заигрывал с Минихом и долго добивался расположения Бирона, став его незаменимым помощником и консультантом.

Наконец обратимся к последнему персонажу нашего воображаемого группового портрета. Он стоит за креслом Анны, и кажется, что они о чем-то только что быстро переговорили, но тотчас замолчали, как только приглашенные вельможи заняли свои места перед художником. Да, у них была общая тайна: генерал, который при появлении Миниха, Остермана и Бирона тотчас отступил в тень, был нужен Анне, как и Остерман. Без преувеличения можно сказать, что начальник Тайной канцелярии генерал и граф Андрей Иванович Ушаков держал руку на пульсе страны.

Пожалуй, не было в Тайной канцелярии ни одного сколько-нибудь заметного дела, с которым бы, благодаря Ушакову, не знакомилась императрица. Конечно, она не читала многотомные тетради допросов и записи речей на пытке. Для нее готовили краткие экстракты, Ушаков приносил их императрице и, делая по ним обстоятельные доклады, покорно ожидал резолюции — приговора.

Ушаков был человеком опытным и, как положено людям его профессии, — незаметным. Начав гвардейцем-порученцем при Петре I, он прошел школу П.А. Толстого, помогая ему расследовать дело царевича Алексея и выполняя другие щекотливые поручения в Тайной канцелярии. В числе людей, стоявших ночью 26 июня 1718 года возле плачущего Петра, который давал распоряжение офицерам умертвить своего сына Алексея, стоял и Ушаков. В 1727 году Ушаков попал под следствие по делу Толстого — Девиера, был сослан, но к концу царствования Петра II вновь всплыл на поверхность — такие люди, как известно, не тонут и нужны всем режимам.