Братья Ашкенази. Роман в трех частях - Исроэл-Иешуа Зингер

Он быстро одевался, распихивал по всем карманам газеты и книжки, которые постоянно носил с собой, споласкивал руки и лицо и выходил.

— Куда ты бежишь? — окликала его Кейля с издевкой и жалостью. — Погоди, я тебе дам хотя бы глоток кофе для бодрости.

— Я поем в рабочей столовой, — бросал он в ответ и выходил.

Кейля смотрела ему вслед, видела его осунувшееся лицо, его сутулую спину и качала головой в белом ночном чепчике с красными лентами.

— Господи, Боже мой, — вопрошала она Бога, — почему Ты не возвращаешь его голову на место? Ведь у него нет счастья на этом свете, и на том свете тоже не будет…

Тяжелыми босыми ногами она подходила к кухне, разгоняла тараканов, заселявших ночью пустые горшки, и произносила по-древнееврейски «Слушай, Израиль…», путано и с множеством ошибок.

С улицы доносилось пение петуха. Его хриплое кукареканье раздавалось над пустым городом, в котором больше не выли фабричные сирены.

Глава пятая

Единственным человеком в Лодзи, который не хотел сдаваться и уступать коменданту барону фон Хейделю-Хайделау, был ткач Тевье, вожак ахдусников, председатель исполкома. Между комендантом во дворце и Тевье в рабочей столовой шла постоянная война. Сколько бы барон ни сочинял приказов, каждый день новых, Тевье в ответ тут же издавал свои. Посреди ночи, задолго до рассвета, посланные Тевье ахдусники появлялись на улицах с ведром клея и пачкой прокламаций под полой и поверх распоряжений коменданта вывешивали свои воззвания.

Барон фон Хейдель-Хайделау краснел от бешенства, узнав, что какой-то исполком имеет наглость противостоять его приказам.

— Стереть в порошок! — бесновался он, топая ногой в сапоге на русоусого хромого полицай-президента Шванеке. — Уничтожить эту вшивую еврейскую банду! Вы отвечаете за это лично!

Хромой полицай-президент Шванеке мобилизовал своих полицейских служащих в голубых пелеринах, велев им устраивать засады на полуночных расклейщиков прокламаций. Кроме того, он приказал агентам прятаться за воротами домов и хватать еврейских диверсантов. Нескольких из них полицейские сцапали. Шванеке собственной персоной пихал их своей хромой ногой в живот. Всю злобу и обиду коменданта Лодзи полицай-президент выплескивал на этих незадачливых парней. Разными полицейскими трюками он хотел выпытать у них имена руководителей, но арестованные хранили молчание. Они стиснули зубы и не сказали ему ничего. Шванеке несколько недель подряд держал их на четверти фунта хлеба в день, а раз в неделю устраивал им полный пост. Однако на всех допросах узники молчали, не проронили ни слова. Шванеке понял, что крутыми мерами от них ничего не добиться, и попытался их подкупить. Полицай-президент обещал выпустить их на свободу и вернуть им работу, а взамен они время от времени будут приходить к нему и приносить интересные отчеты, за которые их ждет награда, несколько марок. Но ахдусники не поддались. Шванеке увидел, что толку от них не будет, и выслал их в Германию на принудительные работы.

— Там вас научат покорности, вшивая банда! — угрожал он им.

Он издал приказ о строгом наказании за расклеивание прокламаций, чтобы напугать остальных ахдусников. Но в ту же ночь исполком отправил людей заклеить все полицейские распоряжения призывами к дальнейшей борьбе против коменданта и полиции.

Между бароном и Тевье началась война из-за продуктов.

Барон фон Хейдель-Хайделау, который не переставал думать в своем дворце о том, как выдавить еще больше продовольствия из подвластной ему области, чтобы отправить его на родину в Германию, обратил внимание на рабочие столовые. Гражданский комитет, членами которого были богатейшие люди города, в том числе директор Якуб Ашкенази, открыл кухни и столовые для бедняков Лодзи. Здесь рабочие получали жидкий суп и маленький кусочек хлеба. Такие столовые были на всех бедных улицах, в том числе в Балуте, где в них ходили безработные ткачи. Деньги на это давал город. Однако барон фон Хейдель-Хайделау косо смотрел на эту благотворительность.

Они поглощали слишком много продуктов, эти столовые, — картофель, муку, крупы. Барон фон Хейдель-Хайделау предпочел бы отослать их в Германию, поэтому он постоянно уменьшал порции, выдававшиеся беднякам. Для начала комендант вызвал руководителей гражданского комитета к себе во дворец и приказал им замешивать в хлеб как можно больше мякины и шелухи.

— Ваше превосходительство, мы и так замешиваем их более чем достаточно, — ответили ему руководители комитета. — Хлеб уже не держит форму из-за всех этих примесей, он разваливается.

— Добавляйте жидкость, которую изобрел мой главный врач, и он будет держаться, — посоветовал им барон. — Я больше не позволю расходовать так много муки.

Когда люди заикнулись о том, что от такого хлеба болеет население, распространяются эпидемии, растет смертность, барон рассвирепел и вышел из себя.

— Здесь хватит места для всех покойников Лодзи! — заорал он. — Адью!

Члены гражданского комитета ушли из дворца смущенные и покорные. Они тут же распорядились, чтобы хлеб для рабочих столовых отныне выпекали в соответствии с приказом коменданта. Когда барон фон Хейдель-Хайделау добился своего с хлебом, он стал раздумывать о том, как сэкономить и другие продукты питания — крупы, картофель, жиры. В один прекрасный день он приказал заправлять супы не животным жиром, а растительным. Животный жир тоже отправлялся в Германию. Затем барон велел уменьшить количество выдаваемых круп. Наконец его осенило, что чистка картофеля сильно уменьшает объем продукта, и он издал приказ о том, чтобы картофель для супа варили вместе с шелухой. Его главный врач, который изобрел жидкость, не дававшую развалиться хлебу с малым количеством муки, тут же открыл, что есть картофельную шелуху очень полезно, это питательно и укрепляет организм. Барон вызвал к себе представителей прессы, немецких, польских и еврейских, и велел им писать статьи о теории доктора относительно картофельной шелухи. Доктор, используя множество иностранных медицинских терминов, описывал перед представителями прессы то благо, которое несет здоровью поедание картофеля вместе с шелухой, а барон наблюдал за репортерами, наставив на них свой монокль.

— Итак, вы должны широко пропагандировать этот подход, — заключил он.

Пресса писала, члены гражданского комитета исполняли приказы. Только Тевье со своими людьми пренебрегал ими. Теперь он, Тевье, был главным в Лодзи, был вождем. Нисан уехал в Россию, другие товарищи отправились за границу или на фронт. И этот большой город остался на него, Тевье, под его ответственность, и он нес этот груз на своих сутулых плечах. Он сам организовал комитет рабочих, втянул в организацию новых людей, создал рабочую столовую, взял дело в свои руки. Он был старшим и самым опытным. Он должен был позаботиться о бедняках, заступиться за них в это тяжелое время, пробудить их мужество, призвать к борьбе. И он упрямо выступал против приказов коменданта. Он составил пламенную прокламацию, клеймившую милитаристских угнетателей, которые сначала лишили рабочих работы, превратили их в попрошаек, а теперь хотят вырвать у них изо рта последний кусок хлеба, заставить их есть нечищеный картофель, как свиней. Прокламации были расклеены на всех углах, поверх приказов коменданта. Помимо этого, Тевье велел устраивать митинги, тайные собрания и призывать к протестам, к войне против кровопийц.

Барон фон Хейдель-Хайделау перестал полагаться на хромого полицай-президента и сам стал учить упрямцев уму-разуму. Посреди обеда его солдаты напали на рабочие столовые, арестовали самых молодых и сильных и отправили их на принудительные работы в Германию. Барон фон Хейдель-Хайделау, как опытный охотник, хотел убить одним выстрелом двух зайцев: и забрать самых молодых и энергичных, чтобы остальные, пожилые и слабые, перестали бунтовать; и принести пользу Отечеству, послав на родину свежую рабочую силу. С каждым днем все больше германских рабочих отправлялось на фронты или в оккупированные страны. Мобилизовывали даже стариков. Женщины одни не могли выполнить все мужские работы. Нужны были мужчины на угольные шахты и для другого тяжелого труда. И из Генерального штаба поступил приказ вербовать в Польше мужчин и поставлять их в Германию в как можно большем количестве. Но польские мужчины не хотели туда ехать. Они знали от тех, кого отправили туда раньше, что их ждут холодные бараки, что их будут сторожить вооруженные охранники, что с них спустят семь шкур и будут обходиться с ними, как с арестантами. Тех, кто добровольно поехал на работы в Германию, обратно не отпускали. Поэтому никто больше не откликался на немецкие объявления о работе.

Рядом с этими развешанными комендантом объявлениями Тевье распорядился повесить свои собственные листовки с рассказом о том, как в Германии обходятся с наемной силой. Голодные люди больше прислушивались к словам Тевье, чем к словам барона.