История России. Факторный анализ. Том 2. От окончания Смуты до Февральской революции - Сергей Нефедов

Однако, необходимо более тщательно присмотреться к новым элементам российского общества: что нового привносили они в систему социальных взаимодействий, и насколько велика была их роль? Прежде всего, необходимо отметить, что в конце XIX – начале XX века российский рабочий класс находился еще в процессе формирования. Еще в 1895 году С. Ю. Витте заявлял, что, к счастью, в России не существует, в отличие от Западной Европы, ни рабочего класса, ни рабочего вопроса.[1707] М. Е. Дементьев на основании статистических данных конца XIX века утверждал, что 92 % фабричных рабочих – это пришедшие на заработки крестьяне, что около 15 % из этих крестьян летом возвращаются в свою деревню на полевые работы.[1708] Мнения о том, что «русский рабочий в массе своей есть русский крестьянин», придерживались также многие историки народнического и либерального направлений.[1709]

Такое мнение, однако, выглядит чрезмерно упрощенным: дело в том, что в России существовал старый горнозаводской промышленный район на Урале, и по данным Д. В. Гаврилова, потомственные рабочие составляли свыше 80 % рабочих уральской металлургической промышленности.[1710] Однако в других районах и отраслях промышленности доля потомственных рабочих была намного меньше,[1711] и в целом российский рабочий класс еще находился в стадии формирования, он пополнялся в основном за счет крестьянства и еще не был стабильной социальной группой. В 1897 году среди городских рабочих Европейской России было 59 % одиноких, а в Петербурге число одиноких достигало 87 %. Таким образом, подавляющее большинство рабочих были холостяки. По данным петербургского обследования 1908 года, 67 % холостяков и 42 % семейных посылали деньги своим родным в деревню: средний размер посылки составлял 73 руб. у холостых и 39 руб. у семейных, в то время как средняя зарплата составляла 312 руб.[1712] «Не состоит ли наш рабочий класс из холостой, покинувшей свои семьи молодежи?» – спрашивает С. Н. Прокопович и отвечает на свой вопрос статистическими данными: 56 % рабочих Петербурга имели возраст 20–39 лет, в то время как в среднем по стране к этой возрастной категории принадлежало 39 % населения.[1713] «Вплоть до 1917 году подавляющее большинство рабочих оставалось крестьянами, зарегистрированными в сельских обществах и владельцами надельной земли», – констатировал Дж. Уолкин.[1714]

Не имея семей, большинство петербургских рабочих не имело и квартир. Около 70 % одиноких рабочих и 43 % семейных снимали «угол». «Угол» – это кровать, иногда (когда живет семья) отгороженная занавеской. Холостяки часто спали прямо на полу, в коридорах, на кухне и т. д. Наем комнаты обходился в 50 – 130 рублей, и лишь немногие могли это себе позволить. Что касается других параметров уровня жизни, то, по данным опроса, половина рабочих могла позволить себе покупку лишь поношенной одежды, и почти никто не мог позволить себе питаться в трактире. При такой экономной жизни на пищу, одежду, жилище уходило около 80 % зарплаты, остальное отсылалось в деревню.[1715]

При всем этом уровень зарплаты петербургских фабрично-заводских рабочих был самым высоким в России – в 1901 году он составляя 302 руб. в год. В Москве рабочие получали в среднем 202 руб., на Черноземье (в Рязанской губернии) – 123 руб., в среднем по России – 187 руб. В целом заработная плата российских фабричных рабочих была в 2–3 раза меньше, чем в развитых странах Европы и в 4 раза меньше, чем в США. В 1904 году средний рабочий день продолжался 10,6 часа, в году в среднем насчитывалось 287 рабочих дней. Чрезмерная продолжительность рабочего дня приводила к чрезвычайно широкому распространению профессиональных заболеваний. Один из докладчиков на торгово-промышленном съезде 1896 года отмечал, что рабочие-прядильщики выглядят, как «молодые старики». Условия жизни были таковы, что мало кто из рабочих доживал до 60 лет; по переписи 1897 года лиц старше 60 лет среди рабочих насчитывалось 1,0 %, в то время как в среднем по всему населению – 9,6 %.[1716]

В принципе заработная плата одного рабочего была сопоставима с доходом крестьянского хозяйства, но условия жизни рабочих – дорогие жилье и продукты, продолжительный рабочий день, исключительно плохие санитарные условия и т. д. – делают невозможным сравнение с жизнью крестьян. В 1905 году специальная комиссия военного ведомства рассчитала, что минимальный заработок, который обеспечил бы «здоровое существование» одиноких рабочих должен составлять 20 руб. в месяц. Однако даже с учетом того, что эти расчеты подверглись сильной критике как занижавшие реальный прожиточный минимум, обследование рабочих Московской губернии в 1908 году показало, что 50 % рабочих-мужчин и 90 % женщин получали меньше указанного минимума.[1717]

Таким образом, зарплаты на «здоровое существование» не хватало даже одиноким рабочим, и тем более не хватало семейным. «Для большинства рабочих в Питере семья была недоступной роскошью», – подчеркивает С. Н. Прокопович.[1718] С демографической точки зрения, невозобновляемость населения (в традиционном обществе) есть признак крайне тяжелых условий существования, поэтому революционное настроение рабочего класса представляется вполне естественным.

Среди условий жизни рабочих особое место занимает необеспеченность постоянной занятости, возможность в любой момент оказаться на улице без средств существования. Это обстоятельство отчасти объясняет, почему преступность среди рабочих намного превышала преступность среди крестьян. В годы кризисов на улицах городов оказывались тысячи голодных, озлобленных и готовых к бунту безработных. Сосредоточение недовольных в больших городах, в особенности в столицах, многократно увеличивало для правительства опасность восстаний. Возвращение тысяч уволенных «отходников» в деревню также грозило опасностью, так как многие из них становились агитаторами, призывавшими полуголодных крестьян к неповиновению и бунту.

Еще одним фактором психологической эмансипации рабочих был их высокий уровень грамотности. На рубеже столетий среди рабочих Петербургской губернии было 69 % грамотных, в среднем по России – 54 %, в то время как грамотность среди крестьян составляла 23 %.[1719] Как отмечалось выше, К. П. Победоносцев и С. Ю. Витте непосредственно связывали рост протестных настроений с ростом грамотности народных масс.

Таким образом, хотя рабочий класс был еще очень немногочисленным, рост его численности и сознательности представлял опасность для властей, так как рабочие массы имели низкий жизненный уровень при относительно высоком уровне грамотности и высокой доле молодежи. Рабочие были сконцентрированы в больших городах и столицах; в периоды экономических кризисов массовые увольнения вызывали в рабочей среде протесты и волнения, принимавшие широкий размах.

7.12. Выводы

Подводя итоги нашему обзору социально-политического развития России в 1880–1904 годах, следуют констатировать, что это было время традиционалистской реакции, последовавшей за либеральной модернизацией 1860 – 1870-х годов. Традиционалистская реакция на либеральные реформы была общеевропейским явлением, она была порождена теми социальными проблемами, которые были результатом неограниченной свободы частного предпринимательства: разорением крестьянства, ростом бедности на одном полюсе и «неправедного» богатства – на другом. Наполеон III и О. Бисмарк были противниками либеральных экономических идей; они полагали, что ответственность за справедливое распределение богатств лежит на государстве, что оно должно обеспечивать трудящихся средствами к существованию.

После краха «грюндерской лихорадки» в середине 1870-х годов подобные взгляды высказывались и в России, и государство было вынуждено регламентировать банковскую деятельность, выкупать обанкротившиеся железные дороги и оказывать помощь бедневшему крестьянству. Однако на путь традиционалистской реакции Россию толкали не только внутренние проблемы, огромную роль играл пример Германии. Фундаментальная инновация в военной сфере – стальные пушки Круппа – обеспечила победу Германии во франко-прусской войне. Военная мощь Германии и ее быстрый экономический прогресс породили распространившуюся по Европе волну подражания германскому этатизму. Министры, руководившие правительством в 1880 – 1990-х годах, Н. Х. Бунге, И. А. Вышнеградский и С. Ю. Витте, – откровенно говорили о своем намерении следовать примеру князя Бисмарка. Эта программа означала не только социальное регулирование с целью облегчения положения низших классов, но и проведение государственной индустриализации – строительство железных дорог и заводов за счет перераспределения ресурсов в пользу государства.