Семейный архив - Юрий Герт

/«Самодержавие духа», «Надежда», Саратов, 1995 год, стр. 41/.

Несколько замечаний по поводу имеющей хождение версии, связанной с изображением Хазарии — оплота иудаизма и злейшего врага и угнетателя Руси.

В Хазарии не было государственной религии, все религии имели равные права — христианская, мусульманская, иудейская, языческая. Каждый молился тому Богу, какому хотел.

Карамзин, отнюдь не будучи юдофилом, писал о хазарах: «И сих завоевателей, кажется, не угнетало славян, по крайней мере летописец наш, изобразив бедствия, претерпенные народом его от жестокости обров, ничего подобного не говорит о козарах».

И, наконец, не хазары уничтожили Киевскую Русь, а наоборот Киевская Русь уничтожила Хазарию... 

Когда я писал роман-эссе (затрудняюсь более точно определить жанр этой вещи) «Эллины и иудеи», там я цитировал обширные высказывания о евреях светлых российских умов, настроенных в пользу гонимого народа... Но позже я понял, что для России более характерна противоположная тенденция — юдофобская, в скрытой или откровенно громогласной форме. Впрочем, едва ли Россия составляет среди прочих стран исключение...

Традиция... Дух... Атмосфера... Когда я это стал понимать, а случилось это не сразу, горьким моим недоумениям пришел конец... 

Что было дальше?

Дальше случилось то, что являлось абсолютно естественным, закономерным, но таким увиделось мне потом, годы спустя, а в ту пору представлялось вопиющим, абсурдным...

Национальные, племенные, пещерные чувства дремлют в человеке, прикрытые, усмиренные стыдом (наподобие спрятанных под одеждой так называемых «срамных мест»), навыками, диктуемыми цивилизацией, отвращением к тому комплексу, который называется «фашизм»... Но вот наступает «свобода», «свобода для всех и вся», проповедники «полной свободы» заявляются в зоопарк, ломают железные прутья и выпускают «на свободу» ягуаров, рысей, волков... Свобода!.. То же самое происходит и с так называемым «национальным чувством». Близость — не по убеждениям, не по нравственным категориям, не по стремлению противостоять бесчеловечному, звериному началу, таящемуся до поры до времени в человеке, а — братство, близость, единство — по крови...

Тот же всплеск звериного, стадного начала произошел вслед за публикацией «Вольного проезда» — журнал напечатал в нескольких номерах роман московского писателя Владимира Успенского «Тайный советник вождя». Это была прямая, незамаскированная апология Сталина, замешанная опять-таки на исконно-посконном русском патриотизме и ненависти к евреям... В сущности, то была декларация «Памяти», и если протестовал по поводу «Вольного проезда» я один с небольшим кружочком близких мне друзей, то здесь поднялись, зашевелились многие. У меня целые дни трещал телефон. Звонили Володя Берденников, Ровенский, Черноголовина, Жовтис, звонил из Каранды Миша Бродский, грозил написать в «Литгазету», обратиться в недавно созданный «Мемориал», звонил Саша Самойленко, собкор «Литературки», звонили десятки знакомых и незнакомых людей...

Однако нужно еще рассказать об одном эпизоде, который предшествовал публикации «Тайного советника». В 1988 году меня пригласили в одну из школ — на встречу с учениками, Все шло обычным порядком, вопросы — ответы, записки, реплики... Но вдруг... Мне показалось, что я ослышался. Я переспросил... И в ответ раздалось, прошумело по рядам:

— Мы за Сталина!

Ну и ну! Меня — как обухом по голове:

— За Сталина?.. Это почему же?..

Поднялась девушка:

— Мама говорит, все тогда было дешево, и цены каждый год снижались...

Поднялся парень и — не застенчиво, как девушка до него, а напористо, с вызовом:

— Фронтовики говорят, без него бы мы войну не выиграли!...

И это после всего... Всего...

Я написал об этом случае в республиканской комсомольской газете.

Статья моя имела неожиданный реагаж: мне позвонили из издательства и предложили (чего никогда не бывало!) написать книгу. Пока я писал ее она получалась объемистой и, по сути, охватывала всю мою жизнь — и думал, думал, думал... Но так и не мог объяснить ни предполагаемому читателю, ни себе самому, как после так называемой «коллективизации» с многомиллионными жертвами, после тридцать седьмого года, после устланной миллионами трупов дороги к Берлину, после «космополитизма» и «дела врачей», после того, что я увидел и почувствовал в Караганде — как после всего этого снова, опять...

Когда в нашем «Просторе» печатался Платонов, Домбровский, Пастернак, Мандельштам, когда у нас печатались главы Марка Поповского о Вавилове, статьи Чижевского, воспоминания сестры Есенина и другие подобные вещи, тираж не поднимался выше 25 — 30 тысяч. Когда — уже без меня — был напечатан «Тайный советник» тираж подскочил до невиданной дотоле цифры — до 200 тысяч экземпляров!

Да, Казахстан был напичкан лагерями, опутан колючей проволокой, здесь были, разумеется, не только заключенные, но и охрана, охранники, естественно, должны были найти разного рода оправдания перед своими детьми, родственниками, перед самими собой... Оправданием был Сталин! Однако 200 тысяч — это были не только охранники, не только следователи, не только кегебешники... 200 тысяч — это уже был народ...

Александр Лазаревич Жовтис и я выступили по поводу публикации «Советника» в самой демократической газете Алма-Аты — в «Огнях Алатау», ее главным редактором была не только красивая, но и отчаянно смелая женщина Надя Гарифуллина. Володя Берденников опубликовал в «Казахстанской правде» статью, названную несколько старомодно, хотя и точно: «Время определить позицию». «Блистательно усвоив концепцию «Краткого курса», — писал Володя, — В.Успенский не может обойти кое-какие досадные «мелочи», имевшие место при жизни «великого человека». Эти «мелочи» нашли объяснение: оказывается, изничтожение крестьянства в конце двадцатых годов, страшная мясорубка тридцать седьмого, дальнейшие репрессии — все объясняется повышенной сексуальностью Надежды Аллилуевой и Якова Джугашвили, автор с упоением доказывает, что они находились в любовной связи... А кроме того в романе возникает сатанинская фигура Троцкого...» Когда Володя писал свою статью, о Троцком не было принято говорить, его имя с опаской поминалось в лучшем случае в нейтральном контексте. «В борьбе со Сталиным он не гнушался никакими средствами, — говорилось в романе. — Сегодня он мог вылить на Иосифа Виссарионовича ушат демагогических помоев, а завтра всенародно раскаяться....» Но какие именно «демагогические помои» лил на Сталина Троцкий, какие слова брал обратно, какими средствами не гнушался? Кто кого выставил из страны, кто кого убил в далекой Мексике с помощью своих агентов, кто расстрелял ленинский ЦК, а если идет речь о нашей республике, то кто истребил цвет нации, кто погубил сотни тысяч казахов во время сталинской коллективизации?.. По мнению В.Успенского, все это было достигнуто «чистыми средствами»... Какие же «приемы» в политике считает он «грязными»?..