Король былого и грядущего - Теренс Хэнбери Уайт
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
И Ланселот вежливо выпил предложенное.
– Очень хорошее вино, – сказал он, желая утешить дворецкого. – Великолепный букет.
– Я рад, что вы его хвалите, сэр.
Ланселот вдруг задал вопрос, рано или поздно задаваемый всяким молодым человеком, даже не заметив, что никакого отношения к вину этот вопрос не имеет:
– А вы любили когда-нибудь?
Дворецкий уважительно улыбнулся и снова наполнил рог.
К полуночи Ланселот с дворецким сидели за столом друг против друга, физиономии у обоих были красные. На столе между ними стоял кувшин с горячим глинтвейном – смесью красного вина, меда, пряностей и иных добавлений, сделанной женою дворецкого.
– Потому я тебе и рассказываю, – говорил Ланселот, таращась, как обезьяна. – Никому бы не рассказал, но ты малый хороший, с понятием. А рассказать – уже радость. Давай еще выпьем.
– Ваше здоровье, – сказал дворецкий.
– Что же мне делать? – вскричал Ланселот. – Что делать?
Он уронил страховидную голову на сложенные руки и заплакал.
– Побольше отваги, сэр! – сказал дворецкий. – Победа или смерть!
Глядя на дверь буфетной, он дробно постучал рукой по столу и снова наполнил кружку Ланселота.
– Выпейте, – сказал он. – Выпейте от души. И будьте мужчиною, сэр, если вы простите мне подобную вольность. Не пройдет и минуты, как вы услышите добрые вести, уж можете мне поверить, и вам захочется, как сказано у барда, замедлить часов и дней неумолимый бег.
– Хороший ты малый, – сказал Ланселот. – Да будь я проклят, коли не замедлю, если сумею.
– И чем слуга хуже хозяина?
– А ничем, – ответил молодой человек, подмигивая, как он и сам ощущал, довольно гнусным образом. – Еще и получше, не так ли, дворецкий?
И он осклабился, обретя разительное сходство с ослом.
– Ага, – сказал дворецкий, – а вон и женушка моя, Бризена, видите, в дверях буфетной, у нее там записка какая-то. Небось для вас. Ну и что там написано? – спросил дворецкий, глядя на молодого человека, уставившегося на листок бумаги.
– Ничего, – сказал молодой человек, бросив листок на стол и нетвердыми ногами направляясь к дверям.
Дворецкий прочитал записку.
– Тут написано, что Королева Гвиневера ждет вас в замке Каз в пяти милях отсюда. Что Короля с ней нет. И еще про какие-то поцелуи.
– Ну и что с того?
– Да ничего, вы ведь все равно пойти не осмелитесь.
– Не осмелюсь? – выкрикнул сэр Ланселот и, покачиваясь и карикатурно хохоча, вышел в ночную тьму и потребовал коня.
Поутру он проснулся, будто от толчка, в незнакомом покое. В покое стояла кромешная тьма, окна были завешены гобеленами, голова у Ланселота совсем не болела, что делало честь его организму. Он выпрыгнул из кровати и подошел к окну, отдернуть завесу. В одно мгновение он осознал все, случившееся прошлой ночью, – дворецкого, пьянство, любовное зелье, видимо, подмешанное в вино, послание от Гвиневеры и темное, горящее прохладным огнем тело в постели, которую он только что покинул. Он отдернул завесу и приник лбом к холодному камню оконницы. Чувствовал он себя прескверно.
– Дженни, – сказал он по истечении минуты, ему показавшейся часом.
Ответа не последовало.
Он обернулся и увидел прокипяченную деву, Элейну. Она лежала в постели, прижимая голыми ручками одеяло и уставя на него фиалковые глаза.
Ланселот всегда был рабом и мучеником своих чувств, так и не научившимся их скрывать. Когда он увидел Элейну, голова его отдернулась назад. Затем на уродливом лице появилось выражение бездонного и гневного горя, столь неподдельное и явное, что оно исполнило благородства даже его наготу, ясно зримую в падавшем из окна свете. Он задрожал.
Элейна не шелохнулась, лишь глядела на него быстрыми, словно у мышки, глазами.
Ланселот двинулся к сундуку, на котором лежал его меч.
– Я убью тебя.
Она все смотрела на него, восемнадцатилетняя, трогательно маленькая в огромной кровати, испуганная.
– Зачем ты так поступила? – выкрикнул он. – Что же ты натворила! Зачем ты обманула меня?
– Я должна была так поступить.
– Но ведь это предательство. – Он не мог поверить, что она оказалось способной на это. – Это же вероломство! Ты предала меня.
– О чем ты?
– Ты превратила меня… ты отняла… похитила…
Он швырнул меч в угол и опустился на сундук. Он заплакал, и уродливые линии его лица фантастически искривились. Его мощь, вот что похитила Элейна. Она украла его десятикратную силу. Дети и теперь верят в подобные вещи, думая, что хороший бросок в завтрашнем крикетном матче удастся им только в том случае, если сегодня они будут вести себя хорошо.
Ланселот утер слезы и заговорил, не подымая глаз от пола.
– Когда я был маленьким, – сказал он, – я молил Бога, чтобы он дозволил мне совершить чудо. Только девственник может творить чудеса. Я хотел быть самым лучшим рыцарем в мире. Я был уродлив, одинок. Люди в вашей деревне назвали меня лучшим рыцарем мира, и я сотворил мое чудо, когда вывел тебя из воды. Я не знал, что это чудо станет для меня не только первым, но и последним.
– О Ланселот, ты сотворишь еще много чудес, – сказала Элейна.
– Никогда. Ты украла мои чудеса. Ты украла мое превосходство над всеми прочими рыцарями. Зачем ты сделала это, Элейна?
Она заплакала.
Ланселот поднялся, завернулся в полотенце и подошел к кровати.
– Не убивайся, – сказал он. – Я сам виноват, не нужно было напиваться. Я чувствовал себя несчастным, вот и пил. Думаю, еще и дворецкий меня подпоил. Если так, это не очень-то честно. Не плачь, Элейна. Твоей вины тут нет.
– Есть. Есть.
– Ну, значит, отец заставил тебя, чтобы получить в родню потомка Господа нашего в восьмом колене. Или эта ворожея Бризена, жена дворецкого. Не жалей ни о чем, Элейна. Все уже позади. Видишь, я целую тебя.
– Ланселот! – зарыдала Элейна. – Это все произошло потому, что я полюбила тебя. А я разве ничего тебе не отдала? Я была девственницей, Ланселот. Я не грабила тебя. Почему ты меня не убил? Почему не ударил мечом? Но все это оттого, что я тебя полюбила и ничего не могла с собой поделать.
– Ну, успокойся, ну что ты.
– Ланселот, а если у меня будет ребенок?
Он бросил ее утешать и опять поплелся к окну, словно лишаясь разума.
– Я хочу ребенка от тебя, – сказала Элейна. – Я назову его твоим первым именем – Галахад.
Она по-прежнему прижимала одеяло к бокам маленькими, голыми ручками. Ланселот в гневе поворотился к ней.
– Элейна, – сказал он, – если у тебя будет ребенок, он будет только твоим. Связывать меня состраданием бесчестно. Теперь же я ухожу и надеюсь, что больше никогда тебя не увижу.