Индивидуум - Полина Граф
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Стеф даже спрашивать не стал. По Сириусу — новому послу Магистрата Света в Соларуме — и так было видно, что он не будет быстро продвигать Макса по лестнице знаний. В после засело комфортное восприятие времени эквилибрумов, и их чудовищные сроки жизни никак не сочетались с человеческими, оттого Сириус наверняка думал, что подолгу разжевывать с Максом безопасные темы — разумно. И вот к чему это привело.
— А Антарес? — Стеф откинулся на спинку скамейки. — Ты до сих пор с ним не связался? Мог бы у него все это спросить.
— Ты думаешь, я не пытался? Да я только и могу, что говорить с Сириусом, а тот — с Альдебараном, и только потом хоть что-то, возможно, дойдет до Антареса. Я не получаю ничего, кроме редких общих указов, никакого прямого общения!
Макс встал. Его продолжало трясти от самой канализации. Стефан тревожно на это косился, не зная, чего ожидать. И уж точно не следующей реплики Стрельца.
— Я урод. До сих пор непонятный фрик.
Он поколебался и внезапно снял с себя звезду-подвеску, скрывающую его полузвездный облик. Стеф мгновенно дернулся и стал озираться.
— Эй, ты какого черта творишь?! А ну надень назад! Что, если кто увидит?
Макс посмотрел на него теперь уже серебряными глазами с одной-единственной синей трещиной в левом. Стефану стало не по себе до мурашек. Кожа Стрельца побелела. Челка, виски и брови окрасились насыщенным голубым оттенком, как и у звезд подобного спектра.
— Я не думал, что будет так плохо, — сказал он. — Хотя уже прошло столько времени.
— Да обучишься ты управлять хреновым огнем! И другие звездные штуки поймешь! Успокойся уже.
— Я до сих пор не знаю, кто я.
Слова застряли у Стефа поперек горла. Он изумленно уставился на Макса. Тот же начал распаляться.
— Я так часто раскалывал свою душу, терял память, себя, затем что-то обретал заново. Но всё и всегда по-разному! — Он в растерянности схватился за волосы. — А потом еще и получил эту чертову силу! Я не хотел таким быть, а полноценно стать и вовсе не могу без посторонней помощи. Мне же запрещают тренировки со звездными способностями, контролируют каждое действие!
Макс оскалился в негодовании, глаза замерли.
— И я до сих пор не могу понять, кем являюсь. Ни физически, ни душой, ни мыслями. Я будто все еще расколот и никак не соберусь воедино. И Антарес меня оставил таким. Здесь, на Земле. Без ответа. Все потому, что я сломанный. Да, меня нужно держать от других как можно дальше! Кому вообще сдался такой урод, как я?
Стефа пробрало. Он никогда не смотрел на Макса с такой стороны, но вдруг увидел в нем свое отражение. Стрелец не совершал преступлений, но в то же время все равно ощущал себя изгоем. Заоблачный мир его полноценно принять не мог, игнорировал. А к человеческому Макс сам боялся подступиться, ограничившись лишь кругом доверенных. Он чувствовал себя ненужным и неприкаянным. Неправильным. Стефан тоже это испытывал. Многие и многие годы.
— Все мы уроды. Главное — принять это и научиться жить дальше, — в конце концов произнес Стефан, косясь в сторону. — Я вот смог.
Максимус остыл и молча глядел в ответ. Водолей не в первый раз замечал, насколько же пробирающий у Стрельца взгляд, словно рентген, видящий все до самых недр души.
— Время все порешает, — пообещал Стеф. — Однажды станет проще. Ты соберешься назад. Хочешь того или нет.
Похоже, Макс вылил всё накопившееся в душе и печально кивнул, сев обратно. Подвеску он так и не надел снова, лишь сидел сгорбившись.
— Спасибо, что выслушал. Я ценю это. Знаю, тебе чужое нытье в тягость.
Стеф не ответил и принял личный разговор как данность. Он не питал иллюзий насчет их приятельских отношений — у Макса просто никого лучше не было. Если бы кто-то еще знал про его звездную половину, то вряд ли бы Стрелец продолжал с ним общаться. Со своей собственной «уродливостью» Водолей смирился давным-давно.
— Пошли уже, — вздохнул он, поднимаясь с сырой скамьи. — А то у меня рука отвалится.
Глава V
Грезы о невозможном
Я проведал Стефа в Лазарете, когда ему обрабатывали сожженные ткани. Он, как всегда, вел себя невыносимо, глушил что-то из фляжки. В общем, был жив-здоров, ничего ему не угрожало. Это слегка меня успокоило, поэтому я вышел из его палаты и отправился по своим делам.
В Лазарете, как обычно, находилось с пару десятков адъютов, которым сегодня не повезло на заданиях. У кого-то просто царапина, у другого рука свисала на сухожилиях. Кометы скользили между ширмами, иногда вспышкой света перетекая от одной к другой. Я быстро обошел пространство в поисках Аданнаи. Она чаще всего находилась возле самых тяжелобольных людей, но там ее найти не удалось.
Напротив Лазарета располагался десяток комнат-палат для затяжных болезней. Я уверенно подошел к самой дальней и чуть замешкался, увидев, что дверь приоткрыта.
Палату заливал солнечный свет. Многие жилые комнаты Соларума находились в его центровой части, без доступа к улице, и, чтобы их обитатели не чувствовали себя зажатыми в темной каменной коробке, там устанавливали окна, за которыми сменялись дни и ночи. Их даже можно было открыть, почувствовать свежий воздух, но не более. За окном этой палаты виднелся обрыв, под которым пенилось глубокое синее море, растянувшееся вдаль до самого горизонта. В небе летали чайки, их приглушенные крики доносились до нас.
В комнате была лишь одна кровать, стены окрашены голубой краской, а на темном деревянном полу пестрел коврик. Немного мебели вроде мягких кресел и тумбочек. Заглянешь внутрь — и словно Соларум покинул. Но нет, это все еще был он, и свидетельство тому лежало прямо на кровати.
Волосы Сары стали длиннее за прошедшее время. Они огненными потоками разметались по белой подушке. Когда бы я ни приходил, протекторша всегда встречала меня одинаково: укрытая одеялом, бледные руки сложены на животе. Лицо недвижимо. Оно осунулось, и острые черты стали только заметнее. Словно мертвая, вот только грудь еле заметно вздымалась при каждом вдохе. Иногда, когда мне было особо не по себе от работы или из-за проблем с личным состоянием, я приходил к ней. Смотрел в окно и реже — на саму Сару. Мне было до боли совестно. Я ненавидел, просто терпеть не мог, когда другие попадали в беду по моей вине. Это изнуряло дух,
