Оставаться живым - Мишель Уэльбек

* * *

Была ясная погода, я шел по склону холма, высохшего и желтого.

Сухое и прерывистое дыхание растений в летний зной… которые как будто при смерти. Насекомые трещат, насквозь просверливая угрожающий и неподвижный свод белого неба.

Когда идешь под палящим солнцем, через какое-то время возникает ощущение абсурда, оно растет, навязывает себя, заполняет пространство, оказывается повсюду. Даже если в начале пути вы точно знали направление своего движения (что, к сожалению, бывает крайне редко… обычно речь идет о «простой прогулке»), то вскоре представление о цели исчезает; кажется, что оно испаряется в раскаленном воздухе, который обжигает вас маленькими короткими волнами, по мере того как вы продвигаетесь вперед под безжалостным и неподвижным солнцем при тайном сговоре высохших трав, готовых мгновенно вас ужалить.

В ту минуту, когда липкая жара начинает склеивать ваши нервы, уже слишком поздно. Поздно пытаться, встряхнув головой, отогнать бредовые порождения ослепшего пленного разума, и медленно, очень медленно отвращение бесчисленными кольцами сворачивается в спираль и укрепляет свою позицию в центре трона, трона властей небесных.

* * *

Сверхскоростной поезд «Атлантика» пронизывал ночь с чудовищной быстротой. Освещение было скудным. Между перегородками из пластика средне-серого цвета расположились в эргономических креслах человеческие существа. На их лицах нельзя было разглядеть никаких эмоций. Смотреть в окно не имело смысла: непрозрачность тьмы была полной. К тому же некоторые занавески были задернуты, их ядовитая зелень составляла слегка унылую гармонию с темно-серым ковровым покрытием пола. Тишину, почти абсолютную, нарушало лишь тихое покрякивание плееров. Мой ближайший сосед, с закрытыми глазами, погрузился в глубокое небытие. Лишь освещенное табло с пиктограммами - туалеты, телефон, бар «Сербер» - выдавало присутствие жизни в вагоне. Шестидесяти человек, находившихся в нем.

Длинный и обтекаемый, цвета стали с неброским вкраплением красок, сверхскоростной поезд «Атлантика» №6557 состоял из двадцати трех вагонов, в которых разместилось от полутора до двух тысяч человек. Мы мчались со скоростью 300 км/ч на самый край западного мира. У меня вдруг появилось ощущение (мы преодолевали ночь в глухой тишине, ничто не позволяло угадать нашу невероятную скорость, неоновые лампы давали скупой свет, бледный и траурный), у меня вдруг появилось ощущение, что эта длинная стальная капсула несет нас (незаметно, стремительно, плавно) в Царство Тьмы, в Долину Теней и Смерти.

Спустя десять минут мы прибыли в Оре.

* * *

В далекие века здесь люди жили тоже;Чтоб дать отпор волкам, вставали в круг не раз,Звериный чуя жар; они исчезли позже,Похожие на нас.

Мы собрались опять. Слова затихли, звуки.От моря только след.С любовью обнялись, прощально сжали руки -И пуст пейзаж: нас нет.

Витки радиоволн, над миром рея,Заполнили пробел.Сердца у нас как лед, пусть смерть придет скорее,Чей сон глубок и бел.Все человечество покинет свой придел.

И диалог машин тогда начнется сразу.Божественной структуры в трупе нет,Но, информацией набитый до отказа,Работать будет до скончанья лет.

* * *

В тетради старые я заглянул сейчас.Там - дифференциал, а здесь - про жизнь моллюсков.Развернутый конспект. Из прозы десять фраз -Не больше смысла в них, чем в черепках этрусков.

Все понедельники я вспомнил. Лед. Вокзал.Я опоздал к семи, на поезд свой всегдашний.Я бегал взад-вперед, но все же замерзалИ на руки дышал. А мир такой был страшный.

Вначале встречей с ним мы так увлечены,Что верим: все вокруг всему живому радо,У каждого есть шанс, и шансы все равны.Но в ночь субботнюю жить и бороться надо.Причалы детства, вы уже нам не видны.

Наивность взгляда мы теряем слишком скоро.Всему своя цена, как скажет продавец.Жизнь всех нас в плен берет без всякого разбора,Засасывает нас и не дает опоры;И быстро гаснет свет. И детству здесь конец

.

* * *

Я больше не вернусь, не трону травы эти,Наполовину пруд закрывшие уже.Что полдень наступил, я осознал в душе,Увидев этот мир в невероятном свете.

Наверно, я здесь жил, с соседями знаком,Как все - в сети времен, всегда спешащих мимо.«Шанти шанталайя. Ом мани падме ом.» [9]Но солнце на ущерб идет неотвратимо.

Как этот вечер тих, вода стоит в огне,Дух вечности над ней парит в преддверье мрака.Мне нечего терять. Я одинок. ОднакоЗакат такого дня наносит рану мне.

Мой поезд путь держал в открытый мир от дома.Я у окна сидел, безмерно одинок,Постройки и цветы снаружи видеть мог,А поезд плавно шел сквозь воздух незнакомый.

Луга среди домов ловил я беглым взглядом,Нормальным было все, что было вне меня.Я радость потерял, забыл, с какого дня;Живу в безмолвии, одни пустоты рядом.

Светло еще вверху, но тень к земле приникла,И трещина во мне проснулась и растет.Так вечером, в пути, нормандский небосводДышал итогами и завершеньем цикла.

* * *

Матрас как принадлежность тела.Два метра, ровно два длиной.Смешно, как будто в этом дело,Бывает же расчет иной.

Случались радости. Немного.Миг примиренья с миром был,Я был неотделим от БогаДавным-давно. Когда - забыл.

Взрывается в потемках телаНе сразу лампочка. Но вотЯ вижу: нить перегорела.Живой ли? Мертвый? Кто поймет?

* * *

Воздействие телеантеннС укусом насекомых схоже:Рецепторы цепляя кожи,Они домой нас гонят, в плен.

Счастливым стать вдруг пожелав,Я бы учился бальным танцамИли купил бы мячик с глянцем,Как аутисты, для забав.

И в шестьдесят их радость ждет.Им, в упоенье настоящемС резиновой игрушкой спящим,Часов совсем не слышен ход.

А этот телеромантизм -Мир в социуме, секс и «мыло» -Почти что жизнь, где все так мило,Но, в сущности, обман, цинизм.

* * *

Цветочных чашечек дыханье.Опасны бабочки в ночи.Бесшумных крыльев колыханье,Стальные лунные лучи.

Я опыт не забыл жестокийПодростка, прячущего стыд.Всех поражений все урокиМальчишка выросший хранит.

Термитам дышится отменно,Была бы пища да жилье.Но это напряженье членаОслабнет, только взяв свое.

И будет аппетит отличный,Сознанья поле расцветет.Благопристойной и приличнойЖизнь станет, сладостной как мед.

* * *

Я тут, я на матрасе весь,И наша тяга обоюдна,Но часть меня уже не здесь,И ей вернуться будет трудно.

Мы в шкуре собственной дрожим,Кровь заставляя суетиться.Как по субботам мы спешим,Принарядясь, совокупиться!

Я взглядом упираюсь в дверь,В нее был вложен труд немалый.Мы кончили. И я теперьПойду на кухню спать, пожалуй.

Я вновь дыханье обретуНа кафельном нестрашном льду.Ребенком я любил конфеты,Теперь мне все равно и это.

* * *

К Дурдану рвется поезд скорый.С кроссвордом девушка. Одна.Не завожу с ней разговора,Пусть время так убьет она.

Как монолит на ровном месте,Рабочих движется орда.Все независимы, но вместе;Пробили воздух без следа…

Как плавны рельсов повороты,Вот пригородов первых свет.Час пик. Народ спешит с работы.Ни времени, ни места нет.

* * *

В метро, уже полупустом,Народ почти что ирреальный.Игру затеял я притом,Опасную потенциально.

Догадкой поражен, что вкусСвободы без последствий сладок,Я тут же свой теряю курс,И обхожусь без пересадок.

Проснувшись, вижу: Монпарнас,Здесь сауна для натуристов…Весь мир на место встал тотчас.Но грустно мне среди туристов.

* * *