Оставаться живым - Мишель Уэльбек

* * *

Когда холодно,Вернее, когда замерзаешь,Когда полюс холода одним мягким движениемПеремещается в глубь грудной клеткиИ, как большое глупое животное,Тяжело прыгает там между обоими легкими;

Когда руки и ноги слабо дрожат,Все более и более слабо,Перед тем как замереть на диване,По-видимому, навсегда;

Когда, искрясь и мерцая,годы возвращаются назад,В атмосфере дыма и чадаДумать о благоуханной реке не надо,О реке раннего детства, полной наивности,Которую я по старой традицииНазываю рекой невинности.

Теперь, когда мы живем на территории света,Теперь, когда мы живем в непосредственной близости света,В неисчерпаемости зенита,Теперь, когда свет, вокруг наших тел разлитый, стал осязаемым,

Мы можем сказать, что прошли предначертанный путь,И звезды, придя в движение,Собираются каждую ночь, чтобы прославитьНаши страдания и их преображениеВ бесконечные образы тайны.И та ночь, когда мы пришли сюда, в череде всех других ночей остается для нас драгоценной и необычайной.

So long [10]

Всегда есть город тот, где притяженья силаСпешит свести пути поэтов, судьбы их.Вода течет везде. И память накопилаНазванья, имена и много ям глухих.

У этой повести есть к повторенью средства:Разбитый горизонт, салон массажный тут,Страх одиночества, приличное соседство…Другие между тем танцуют и живут.

Быть может, люди мы совсем другой породы,Мы любим танцевать, хоть танец и жесток.Друзей у нас - два-три, но много небосвода:Хранит пространство нас - и запад, и восток.

Но время, обветшав, нам отомстить готово.С неясным шорохом куда-то жизнь идет,Под вздохи ветра дождь накрапывает снова,И в желтой комнате смерть, приближаясь, ждет.

Смеркается уже. День темнотой распорот.И сделать ставки нам пора.Движение стихает наконец. Все замерло.Спокоен город.В тумане, сером, как свинец,Поглубже страх упрятав до утра,Мы входим в город,Мы идем сквозь город.

Среди бронемашин орава нищих,Как лужица застывшая. Но вотОна уже извилисто течет,В руинах роется, добычу ищет.Твой брат, он тоже из когорты нищих,Бродяжничает в холод и жару.Мне не забыть о нем, другими позабытом,Я помню про игру.

Мы покупаем рис в проходе крытом,И ненависть вокруг сжимается в кольцо.У ночи ненадежное лицо,Она кроваво-красной станет вскоре.Сквозь толщу лет со дна моей душиВсплывает памятьО соленом море.

Поклоны веток там, где замерли цветы,Скольженье облаков и привкус пустоты.Шум времени растет. В ладу душа и телоВоскресным днем у нас. И я в ветровке белой

Как рухнул на скамью в саду, где больше тени,-Заснул и два часа проспал без сновидений.

Очнулся - колокол звонит давно,Жар в воздухе и подают вино.Шум времени уже всю жизнь заполнил,И вечером успел смениться полдень.

* * *

Огни рассветные чуть зыбки,Но стоит пламени дохнуть -Вскипает молоко на плитке,Как женская тугая грудь.

Кофейник фыркает негромкоВ тиши дремотной городской.Лишь с юга гул мотора ломкий.Пять на часах. Все спят. Покой.

* * *

Мне всегда казалось, что мы с тобой близки, как два плода, выросшие на одной ветке. Сейчас, когда я пишу тебе, светает, мягко рокочет гром; день будет дождливым. Я представляю себе, как ты приподнимаешься на кровати. И твоя тревога передается мне, я тоже ее ощущаю.

Ночь уходит прочь от нас,Свет границы ставить будет,Снова будет много глаз -Всюду маленькие люди.

Лежа на полу, я смиренно слежу за восходом солнца. Я вижу волосы на паласе. Эти волосы не твои. Одинокое насекомое карабкается по шерстяному стеблю. Моя голова падает, поднимается. Мне хочется по-настоящему закрыть глаза. Я не сплю уже трое суток; я не работаю три месяца. Я думаю о тебе.

* * *

Когда на маленький наш домДождь с ветром налетали разом,Прибежищем в борьбе со зломДля нас мог быть один лишь разум.

И разум - добрый сильный пес -Давал отпор любым ударам.Теперь, что б день нам ни принес,Смиренье стало нашим даром.

Пошли мне счастье и покой,Избавь от лютой злобы века,Страх отведи своей рукой,Дай меру жизни человека.

* * *

Есть некий край, предел, верней, граница где-то -Там свет от собственной твердеет густоты,Там люди, подарив друг другу сколок света,Утрачивают страх и чувство пустоты.

Парабола влеченья р'укиНам тишиной наполнила меж тем.Дрожали мы с тобой в разлукеИ погибали без тебя совсем.

Все меловые мы пересекли границы.Когда приблизилось назавтра солнце к намИ что-то в облаках вдруг стало шевелиться,Вибрация пошла по скалам и камням.

И свет потек, как ливень млечный,На наши изможденные тела,Как будто мать-богиня с лаской вечной -Материя сама - нас приняла.

* * *

Оттенки безрассудства и фасоны,Как идол, многие черты тая,Определяют новые сезоныИ вносят в лето дух небытия.

Там солнце Будды - как невозмутимоОно в прогале облаков скользит!Из города сбежав, мы едем мимо,Нам непогода больше не грозит.

Путь на зарю машина держит смело,И дворники дрожат, как провода.Еще хоть раз твое нагое телоУвидеть - и уехать навсегда.

* * *

Снаружи ночь. И за окномРезня и рвутся мины.Стань рядом, загляни в проем:Там зыбкие картиныСменяются.

Их контуры темны совсемВ дрожащем свете жутком.Но взгляд мой зорче стал меж тем,И в ожиданье чуткомСпокоен я.

Смотри, что пережили мы:Гнет ненависти вечной,Века раздоров, тьмы,Тьмы античеловечной.

И появился он,Свои он принял формы,Мир, слаб и обнажен,Мир.

Мыс к западу от Клифдена [11], гряда,Где небо целиком уходит в воду,Где памятью становится вода,-Граница мира с выходом в свободу.

У клифденских холмов протяжна даль,Холмов зеленых клифденская даль,Где я оставлю боль и всю печаль…

Что нужно, чтоб со смертью примириться?Чтоб светом становилась смерть всегда,Чтоб этот свет мог в воду перелитьсяИ чтобы стала памятью вода.

На западном краю земного шараИз Клифдена идет дорога вдаль,Такая долгая дорога вдаль,Где люди оставляют боль, печаль,Где волны света и волны удары.

* * *

Покажись, мой друг, двойник мой вечный,У тебя в руках судьба моя.Что-то есть во мне нечеловечье:Только зыбкой жизни жажду я,

Зыбкой, словно море под ветрами,Где есть водоросли и коралл,Где несет над горькими мирамиВсе надежды налетевший шквал.

Пусть, как позабытую комету,Вынесет волна мой труп потом…Наконец найду я гавань где-то,Сумрачный и защищенный дом.

Видишь: ложных доводов потокиВо вселенной моего ума.Вечера тревожны и жестоки,И на всем - упадок или тьма.

Я, как выпотрошенная рыба,Отдал все нутро на корм скоту.Вздернуты мои кишки на дыбу,Но не ощущаю пустоту,

Потому что плоть кишит мечтами,Как бифштекс - червями, сгнивший тут.Наступают времена метаний -Навязать не могут мне маршрут.

Я свободен так, как без шофераГрузовик свободен - к черту в пастьМчит он территорией террора.Я свободен, как свободна страсть.

Очевидность порой опасна.Женщины редко беспокоятсяПо поводу совершенствасобственных гениталий,Что и понятно.

Есть свое преимущество в том,что половой орган не торчит наружу,-Я четко читаю это в твоем взгляде,Впрочем, почти невинном.Ты ждешь или провоцируешь,Но в глубине души всегда ждешьКак бы знака внимания,Либо оно будет тебе оказано,либо в нем тебе будет отказано.Твоя первая и последняя возможность,в сущности, ожидание.И это восхищает меня невероятно.

И в то же время ты такая слабая, такая зависимая,Ты знаешь, что избыток пота уменьшает желание,Которое я один могу подарить тебе,Потому что ты не хочешь другогоИ нуждаешься именно в моем желании.И это тоже восхищает меня невероятно.

Но есть в тебе в то же время эта страшная силаТех, кто наделен властью говорить «да» или «нет»,Эта сила дана тебе изначально;Многие могут искать тебя, немногие могут найти.Твой взгляд - ключ к разным вариантам существования,К разному структурированию мира.Ты сама - ключик, подаренный жизнью нескольким людям,И рядом с тобой я постепенно становлюсь лучше.И я восхищаюсь еще и твоей силой.

Вот он я перед тобой,Перед входом в новый мир.Вглубь иду почти слепой,Слыша лишь секунд пунктир.

Есть другой, есть новый мир.

Все начинается с этого акта, к которому наименование «плотский» пристало,Поскольку лучший термин подобрать сложно.Акта, в котором мы используем, однако, немалую часть нашего духовного потенциалаИ нашей веры,Ибо создаем условия не только для одного существа, но для целого мира, для нового рождения, новой меры.Мы фиксируем его начало, а также конец, возможно.

Нечто животное присутствует в нем подспудно,Что с женщиной соотнести весьма трудно,Я имею в виду - с женщиной наших дней,Такой, какой мы ее знаем,Входящей в метро,Потерявшей способность к любви, забывшей о ней.

Есть также это движение - поцелуй, который так естественно устремлен к рукам, губам или векамПри виде появившегося сморщенного предмета,Который был хорошо защищен, пока не случилось это,Но теперь грубо выброшен в мир и становится человеком.Его паденье необратимо,И мы оплакиваем это паденье.

Но есть еще эта вера - в мир, свободный от зла,От стонов, страданий, мир, прозрачней стекла,Где ужас рождения, сам его фактВоспринимается как дружественный акт.Я имею в виду такой мир, где можно было бы житьОт самого первого мигаИ до конца, до кончины, естественной и нормальной,Мир, о котором не говорит ни одна наша книга.

Но он существует - потенциально.

* * *