Оставаться живым - Мишель Уэльбек

От всего этого, надо признаться, веяло весьма тревожной жизнью.

* * *

Станция «Бусико». Жидкий свет на сводах, выложенных белой плиткой, казалось,- жуткий парадокс,- струился вверх.

Едва заняв место в вагоне, я, как по команде, уставился на ковер - серый резиновый ковер, усеянный кружками. Кружки были слегка выпуклыми. Вдруг мне почудилось, что они дышат. Я снова сделал усилие, чтобы себя урезонить.

* * *

Новости, словно сухую хвою,Комментатор слепой рукойОбрушивает на миллионы голов.Мне страшно, я уши заткнуть готов.Восемь часов я слышу радиовойАгрессивных жестоких слов;Солнце в зените, как за глухой стеною.

Зеленоватое небо имеет видВоды в бассейне при легкой подсветке.В горле от кофе саднит.Стреляют. Снайперы метки.Подсветка руин и могильных плит.

* * *

Я по дому крутился юлой:В памяти трупы за место под солнцем сражались,Не оставляя надежде ни пяди;За окнами женщины громко ругались, глядяНа «Монопри»[12], закрытый еще зимой.

В тот день наступил столбняк.Пригород, отданный бандам, лежал мертвецом.Я чувствовал, какПахнет напалмом; мир наливался свинцом.Новости прекратились часам к шести;Я чувствовал сердце, стучащее взаперти.Мир становился как камень.Я чувствовал смерть: шагамиОна измеряла пустые кварталы, замершие с утра.

В тот день на улице лило как из ведра.

* * *

Просыпаюсь, и мир на меня обрушивается, как скала,Забивает гортань мою, как песок.На лестницу падает солнце; начинаю свой монолог,Диалог ненависти и зла.

И впрямь, себе говорит Мишель, жизнь должна быть разнообразной,Должна быть более цельной и более праздной;И вовсе не обязательно видеть и те, и этиОбстоятельства в желаемом свете.

Пробивается солнце сквозь тучи на улицы городские,И в резких его лучах,В мощных лучах его видно, как немощны судьбы людские.Приближается полдень, и воцаряется страх.

* * *

Иного не дано:Себя беззубым вижу,Скисает жизни жижа,И я иду на дно.

На несколько секунд избавиться от боли…В толпе нам кажется, что застывает миг.Мир переделывать желанья нету болеВ толпе, где все пути - ловушка и тупик.

Крах подтвердится скорыйСреди потуг ненужных.Я, глядя на недужных,Теряю все опоры.

Мы так хотели жить, от счастья замирая,Той жизнью, где б тела цвели и раскрывались.Но нам не повезло. Конец. Мы проигрались.Моя рука дрожит, медяшки собирая.

* * *

Состав, что в облака летел неудержимо,К чему-то лучшему нас мог бы привезти.Напрасно верили мы в счастье на пути.Но смерти не хочу. Ее наличье мнимо.

От холода немеют руки,Просвета впереди не видно.Да, времена не безобидны.Мой брат хрипит в предсмертной муке.

А люди силятся урвать побольше срок,И неотвязный треск я слышу автомата.Вагоны трупов - вот за все усилья платаУбитых родина - и Запад, и Восток.

Тела жестокость единит,Все та же жажда разрушенья.Но время принесет забвенье.Вторая смерть нам предстоит.

* * *

Во славу человечьих делТак много сказано и спето.А их всего двенадцать.Это Немногих избранных удел.

Латали драную одежку,Горшки лепили для питья,Суровой нитью бытияСшивали судьбы понемножку.

Застрельщики грядущих рас,Лет по сто жили, но не боле,-Зато писали до мозолейИ верой вскармливали нас.

И мир кроили ежечасно,И горе мыкали сполна,И так их жизнь была скудна,Темна, представьте, и опасна!

* * *

Рассветные часы. В Париже самый смог,И в Боснии война вот-вот возобновится.Но вот что хорошо: такси найти ты смог.Потянет ветерком, и ночь посторонится,

Увидишь солнца свет.Да, лето длится, без обмана.И скажешь ты «привет»Привычной губке в ванной.

Взяв отпуск в сентябре,Ты поступил мудрей,Чем я, не будь детей, я б сделал то же.Порою в сентябре не меньше дней погожих.

Субботний вечер уж погас,Ты бросишь пить, но не сейчас,Жара и духота. ТемнеетТак быстро. Вот и бар пустеет.Прошло полночи, может статься,Пора бы на покой убраться.

Тебя на завтрак ждетС лососем бутербродНа улице Шуазеля.Неплохо. Кстати зелень.

* * *

Кругом стекло. Без перебояВозможно любоваться мной.По вечерам я просто вою,Мой пес уже не молодой,Соседка за стеной гостейВстречает, гордая собою.

Я страшно одинок порою,Я не зову к себе гостей.Шум за стеною все сильней.Ну как привыкнешь тут к покою?

Покамест я чего-то стою.Передо мной вопрос такой:И вправду я не молодой?Иль из себя все что-то строю?

* * *

Прощаясь с уходящим годом,Неплохо было б кое с кемРасстаться, получить свободуОт всех иллюзий и проблем.

Вот в новой книжке телефоныТех, кому незачем звонить.Как глупо. Было бы резонноИм умереть иль их убить.

Тревога глухо нарастает.Забытой спичкой пальцы жжетУшедший год. Опять светает,Холодный день известье шлет,

Что лето благости Господней -Еще не обретенный клад.Без изменений все сегодня:Во мне, вокруг меня - распад.

* * *

Так светел Люксембургский сад,Что просто не к чему придраться,И, как ни странно, был бы радЛюбовью я сейчас заняться.

Зачем нам золотой настил,Весь этот блеск в тиши осенней?Ты должен верить, что ты жилИ что уйдешь без сожалений,

Достойно. Нет, все ложь, и в счастьеЯ не поверю все равно.Сияет небо, но ненастьеВ душе. Мне тошно и темно.

* * *

Раскрыл газету «Монд»: статья«Работы по благоустройству…»И зубы ломит. БеспокойствоВсе больше ощущаю я.

Цветы всю землю украшают,Так их наивность велика.Растительности не мешаетЭффект известный парника.

Меняет велосипедистОчки на въезде. ОбустроенСей город, очень даже чист,И велосипедист спокоен.

Штейн-на-Рейне, 22 мая

* * *

Жизнь начинается опять,Когда с утра стоишь под душем,А ночь не хочет отступать,Дыша в затылок равнодушьем.

Ну что ж, начну - начав с нуля,Ужав себя почти до точки -Искать, по мусору снуя,Подобия и оболочки.

Как лужица небытия,Свет растечется, пропускаяТу жизнь, где, может быть, и я -Лишь видимость полупустая.

* * *

Стандартная тоска и гниль,Где б ни был ты. На ЕлисейскихПолях вовсю клубится пыль.Ход изменить бы дел житейских.

Опять купил порножурналыВ киоске авеню Ваграм.Я как в плену у ритуала.Так, близясь к рельсовым путям,

Незрячий палкой землю бьет.Так лодочник гребет в тумане,В такой же западне растетЦветок, оставленный в чулане.

Ночь, и под сеткой дождевойДвиженье стихло постепенно.Пуст город, улицы егоТеперь напоминают вены.

* * *

Спокойствие вещей не просто, и, похоже,В нем дружелюбья нет;Ничто их не берет, ничто их не корежит,Как нас - теченье лет.

Они - свидетели горчайших тайных крахов,Изъянов, скрытых в нас;Они приобрели всех наших болей, страховИ тусклых душ окрас.

Нам искупленья нет: с вещами слишком сходны,Плывем, куда несет.Ничто не облегчит нам маеты бесплодной,Ничто нас не спасет.

По их подобию творимые вещами,Чрез них мы и живем -Но где-то все же спит в нас память о началеБожественном своем.

* * *