Путь в архипелаге (воспоминание о небывшем) - Олег Верещагин

Как обычно бывает, спускаться оказалось даже легче, чем представлялось сверху. Я соскочил в мелкую тёплую воду — тут она даже не доходила до верха моих сапог — и, подцепив конец верёвки, начал обвязывать ею козу.

Я закончил эту несложную работу и, распрямившись, повернулся.

С расстояния вытянутой руки на меня смотрели два холодных, монолитно-чёрных глаза, выпуклых и бесстрастных, словно отшлифованные кусочки антрацита.

Глаза принадлежали двухметровому тулову, похожему на тулово мокрицы. Только у мокриц не бывает вдобавок ещё и длинных суставчатых щупалец, увенчанных клешнями. Раздвинутая, каждая из них была больше моей головы. Пониже чёрных глаз пульсировал диафрагмоподобный рот.

Это существо молчало. Оно вообще не имело никакого отношения к нынешнему миру и могло выжить только в тёплых лагунах вот таких островов — с незапамятно древних времён, более давних, чем времена динозавров. Это был ракоскорпион, хозяин силурийских морей.

Мы смотрели друг другу в глаза около секунды. После этого я метнулся в сторону, смачно щёлкнула клешня, а я выхватил свой складник и раскрыл его отработанным движением.

Ракоскорпион соскользнул, засуетившись, в мелкую воду и с такой быстротой ринулся ко мне, что я едва успел уберечь ноги, испытывая не страх, а скорее омерзение. Снова щелчок — возле бедра. На этот раз я прыгнул не от него, а к нему — и всадил короткий клинок ножа — раз, два, три! — в голову между глаз.

Есть. Всё. Кажется, я угодил в нервный центр, потому что ракоскорпион изогнулся в дугу, резко распрямился, взбив воду — и застыл.

Всё ещё не сводя глаз с трупа, я прополоскал и вытер нож. Потом — полез наверх, вытягивать козу…

…Мальчишка сидел на том камне, возле которого я привязал верёвку, и я напрягся в полном непонимании. Странно, но сперва я узнал куртку. А самого мальчишку узнал, когда он повернулся ко мне лицом.

— Север! — вырвалось у меня.

Игорь Северцев кивнул и, улыбнувшись, встал. Я шарахнулся от него, споткнулся и почти упал, с ужасом глядя на своего убитого друга, в его красивое, благородное лицо. А ещё — он был безоружен. Совсем безоружен.

— Север, — повторил я, сцепляя за спиной пальцы так, что они захрустели. — Это ты? — он кивнул. — Не может быть, — убеждённо сказал я и содрогнулся нервно, повторил: — Не может быть. Ты же погиб.

Он протянул мне руку, знакомым жестом быстро сдёрнув с неё тугую перчатку.

— Нет, — я замотал головой. — Я боюсь. Ты же мёртвый, в конце концов!

— А ты? — негромко спросил он.

— Я? — не понял я.

— Ты живой? — вопрос до такой степени заставил меня растеряться, что я глупо пожал плечами. — Не уверен. Я вообще с трудом тебя узнаю, Олег.

— Это я загорел, — буркнул я. Север кивнул:

— Естественно. Я и зашёл посмотреть, где ты тут загораешь. Хорошее место. Только ты с ним не очень монтируешься.

— О чём ты?! — не выдержав, заорал я…

…и поднял голову от камней. Во рту был вкус крови. Я лежал на краю обрыва, лицом в него, и видел тушу козы, обвязанную верёвкой. И дохлого ракоскорпиона рядом с ней. Так. Это всё было. Я поднялся обратно наверх — и?..

— Сознание потерял, — сказал я вслух. — Хорошо ещё, вниз не слетел… А может, окончательно с ума схожу.

Я подошёл к камню, на котором сидел Север. Потрогал тёплую поверхность и тихонько ругнулся. Точно — рехнулся. Совсем… Хотя нет. совсем — это когда он меня с собой позовёт, и я пойду.

Я ещё раз выругался — уже посложней — и сильными рывками начал вытягивать наверх козу.

ГОВОРИТ ЛОТАР БРЮННЕР

Сегодня Иохим рассказал мне легенду о Городе Света, которую ему "поведал", как он выразился, один австралиец. Иохим убеждён, что Город Света и является организующим и направляющим центром всех нападений на нас. Убеждённость Иохима заразительна. Зима очень холодная и ранняя; впрочем, русские говорят, что для здешних мест такое вполне обычно. Мы сидели в избушке. Таймыр сотрясают ледяные ветра, временами становится страшно от одного звука ветра, но у нас тут относительно тепло. Куда же нас занесло?..

Так вот. Мы сидели и трепались с Иохимом про слово "изба", "избушка". Иохим убеждён, что оно происходит от нашего слова "штубе" — то есть, "отапливаемая комната". Целую теорию развернул. А потом как-то незаметно мы перешли на общие темы. Вообще это довольно приятно: вот так поговорить неспешно, зная, что никуда не надо торопиться, и есть темло, и еда, и друзья… Тут он и рассказал мне про Город Света.

Когда мы три года назад спорили насчёт причин, по которым сюда попали, Иохим отмалчивался, никого не поддержал в споре. Мы с ним тогда были мало знакомы, но я, помнится, уже в то время решил, что парень-то себе на уме… За эти годы я понял, что Иохим обожает находить ответы на вопросы. "Как терьер обожает раскапывать лисьи норы," — с уважительной насмешкой прошлым летом сказал Джерри Холлин. Вот и на этот вопрос — кому всё это нужно? — он ищет ответ так же упорно.

По его мнению, Город Света — некий культовый центр чернокожих, вроде Арконы на Рюгене. Он направляет действия чернокожих по всему свету. Возможно, что его обитатели даже не негры, а расположен Город Света где-то в районе Персии. На мой вопрос, как же и зачем всё-таки мы тут оказались, Иохим ответить не смог, хотя думал долго. Зато потом развернул передо мной интересную статистику. Он её назвал "статистика пропаж". Оказывается, некоторое количество отрядов исчезают бесследно. В смысле — их исчезновение с чернокожими вообще никак несвязанно, зачастую происходит в совершенно безопасных местах.

Да. Тоже загадка… Вопросов — полно. Ответов почти нет. Надо бы, кстати, пойти спать, а не заполнять эти страницы своими размышлениями на тему "что такое ничего и как из него сделать что-то?" Зачем я вообще веду дневник здесь, где будущее предельно ясно, а весь жизненный опыт ограничен умением сражаться, которое, оттачиваясь всё больше и больше, в конечном счёте никого ни от чего не спасает?

Какой же всё-таки ветер снаружи… Наши русские говорят, что выбраться отсюда мы сможем не раньше середины мая. Когда я читал Джека Лондона, я не думал, что когда-нибудь окажусь в самом сердце настоящего Белого Безмолвия, но Безмолвия, у которого есть голос. Голос снежного урагана.

Хорошо уже и то, что мы не снаружи. Помоги Господь любому белому, которого сегодняшняя ночь застала на открытом пространстве.

Да и нам всем — помоги Господь…

Игорь Басаргин

И вот теперь

Уставшим от потерь,

От пьянок и недель работы рьяной,

Я говорю:

"По нашим землям бродит Зверь,

Скрываясь в буреломах и бурьянах!

Крепчает, матереет год от года…

Наступит срок — и дикая порода

В вас оживёт

И обрюхатит вас,

Поскольку семя проросло сейчас!

Когда же вам

Ударит по мозгам

Пьянящий жар безумств —

Зверь вздёрнет хвост

И прыгнет к обветшалым небесам

И их сожрёт —

И встанет в полный рост!

Тогда не говорите мне о том,

Что я не колошматил в каждый дом

И не кричал, уставший от потерь,

Что скоро вашу дверь

Взломает Зверь!"

* * *

— С Новым Годом, Таня.

— С Новым Годом, Олег.

Мы смотрели друг другу в глаза через костёр.

— Вина нет, — улыбнулась Танька, — есть компот. Приятного аппетита.

Не нужно много усилий, чтобы накормить двух человек, если океан такой щедрый, и остров сам — тоже, и не надо никуда бежать, и вокруг — мир. После нескольких минут осатанелой работы челюстей (мы с утра специально голодали!) Танюшка отвалилась первой (не совсем, а передохнуть), я же продолжал обжираться под её неопределённым взглядом, в котором, пожалуй, ласки было больше, чем насмешки. Наконец, и я улёгся на ворох свежей травы и хмыкнул:

— Да, вот теперь — с Новым Годом.

— Девяностый, — Татьяна, приподнявшись на руках, села, скрестив ноги. — Какие звёзды красивые… правда новогодние… Слушай, а мы ведь тут ни разу не наряжали ёлку.

— Тут ёлок нет, — рассудительно сказал я. — В прошлую зиму нам было не до ёлок. А позапрошлую… позапрошлую и так было неплохо.

— И все были живы, — сказала Танюшка задумчиво. Я вскинулся — она договорила мою мысль, — но Танюшка по-прежнему смотрела в небо. — Олег. Если бы всё-всё вернуть. Всё. Ты бы?..

— Вон Сириус, — сказал я. — Альфа Большого Пса. Самая яркая звезда Северного Полушария.

— Где?

— Вон там, видишь?

— Вижу.

Я снова откинулся на траву. Молчал довольно долго; Танюшка уже успела опять начать бросать в рот с задумчивым видом кусочки копчёной рыбы, но я знал — она ждёт…

— Тань, как ты думаешь, зачем я делал то, что делал? — спросил я, садясь. Она глянула на меня внимательными зелёными глазами. — Зачем было всё это?

— Зачем, Олег? — откликнулась она эхом, и лицо у неё было жёстким, как каменная маска.