Путь в архипелаге (воспоминание о небывшем) - Олег Верещагин

— Тань, как ты думаешь, зачем я делал то, что делал? — спросил я, садясь. Она глянула на меня внимательными зелёными глазами. — Зачем было всё это?

— Зачем, Олег? — откликнулась она эхом, и лицо у неё было жёстким, как каменная маска.

— Мне не нужны были ни власть, ни слава, ни даже приключения, — я дёрнул углом рта. — Я хотел разгадать загадку. Я бы многое сделал не так, будь возможность всё вернуть. Но точно, что я бы делал то же. Я не игрушка, чтобы в меня играть. Если я хочу знать — значит, я хочу знать. Тогда я согласен и на игру.

— А сейчас? — тихо-тихо, я еле услышал, спросила девчонка. — Мы ведь вышли из этой игры?..

— Нет, — отрезал я. — Никуда мы не вышли, Тань. Мы в неё просто не играем. Но она продолжает играть в нас, — вспомнил я слова Серёжки Лукьяненко.

Танюшка отвернулась и налила себе ягодного настоя.

— Почитай мне стихи, — попросила она.

— Про Новый Год? — невесело улыбнулся я.

— Какие хочешь…

— Да. Хорошо. Сейчас… — я задумался, по-девчоночьи наматывая на палец локон с виска. — Слушай.

Если бог нас своим могуществом

После смерти отправит в рай,

Что мне делать с земным имуществом,

Если скажет он: выбирай?

Мне не надо в раю тоскующей,

Чтоб покорно за мною шла,

Я бы взял с собой в рай такую же,

Что на грешной земле жила, -

Злую, ветреную, колючую,

Хоть ненадолго, да мою!

Ту, что нас на земле помучила

И не даст нам скучать в раю.

В рай, наверно, таких отчаянных

Мало кто приведёт за собой,

Будут праведники нечаянно

Там подглядывать за тобой.

Взял бы в рай с собой расстояния,

Чтобы мучиться от разлук,

Чтобы помнить при расставании

Боль сведённых на шее рук.

Взял бы в рай с собой все опасности,

Чтоб вернее меня ждала,

Чтобы глаз своих синей ясности

Дома трусу не отдала.

Взял бы в рай с собой друга верного,

Чтобы было с кем пировать,

И врага, чтоб в минуту скверную

По-земному с ним враждовать.

Ни любви, ни тоски, ни жалости,

Даже курского соловья,

Никакой, самой малой малости

На земле бы не бросил я.

Даже смерть, если б было мыслимо,

Я б на землю не отпустил,

Всё, что к нам на земле причислено,

В рай с собою бы захватил.

И за эти земные корысти,

Удивлённо меня кляня,

Я уверен, что бог бы вскорости

Вновь на землю столкнул меня… Пойду погуляю по берегу,

— безо всякого перехода продолжал я, рывком садясь.

— Подожди, я с тобой, если ты не против, — Татьяна поднялась, подцепила с песка куртку. Я подбросил в костёр дров:

— Пусть горит к нашему приходу.

ГОВОРИТ ЛОТАР БРЮННЕР

Как-то странно ощущать, что ты — в сердце Северной Америки. Она совершенно не похожа на страну из книг про ковбоев и индейцев… хотя стада бизонов тут настолько чудовищные, что невольно испытываешь благодарность к тем, кто в нашем мире их перестрелял. Чудовищно неразумное изобилие!

Но насчёт сердца — это правда. Шон Оррили утверждает, что там, где мы сейчас сидим, в том мире находится город Топика, а это — центр САСШ…

…Пишу на следующий день. Швейц, Максим и Ховик убиты, Юнгвальд и Женя тяжело ранены. У противника минимум семеро убитых. Это не чернокожие, а местные американцы — судя по виду, "свеженькие". Это и моя вина. В головном дозоре шли Швейц и Юнгвлаьд. Наверное, эти ребята услышали, как они разговаривают по-немецки и напали на "врагов". Наше счастье, что они плохо владеют оружием, но очень жаль, что пришлось убить стольких ни в чём не повинных в общем-то ребят. Они отошли куда-то на юг. Я решил, что надо их найти и объясниться. Сделаю это сам. Таня просилась со мной — и ещё будет проситься, наверное, но я не возьму никого. Взял бы Юнгвальда, но он лежит с разрубленными рёбрами.

Чёрт бы побрал эти бесконечные убийства своих своими. Там трупы, здесь трупы… Ховик умер не сразу, не сумели ему зажать артерии на шее, их перерубили… До чего же это тяжело всё-таки… И хоть бы какой-нибудь проглядывал в этом смысл!

А может, есть? Добраться бы до него, докопаться хоть как-то — и можно продолжать играть в здешние игры, но уже осознанно… А сейчас надо идти решать проблему с этими не в меру ретивыми американцами.

* * *

Танюшка была права. К горящему огню возвращаться было куда приятней, чем просто так; я даже поймал себя на мысли, что ищу взглядом тени у костра, вслушиваясь, стараясь уловить смех и песни. Конечно, ничего такого, но Танюшка гордо пообещала:

— А сейчас будет сюрприз.

— М? — уточнил я, усаживаясь у огня. Танька куда-то провалилась, но через пару минут, напевая почему-то свадебный марш Мендельсона, появилась вновь. Она шла танцующей походкой, покачивая бёдрами и поддерживая на кончиках пальцев… торт.

— Я же обещала, — торжественно пояснила Татьяна, пока я открывал и закрывал рот, опуская торт на чистые пальмовые листья. — Помнишь?

— Откуда?! — завопил я. Танюшка негромко засмеялась:

— Ешь давай. Скажешь потом — как.

— А ты? — я достал складник.

— И я, и я, — кивнула она успокаивающе. — Мне и самой интересно попробовать.

— Он же с кремом! — заорал я (удивление нарастало). — Тань, ну как?!. - я заглотил остаток куска и потянулся ещё.

— Ловкость рук и никакого мошенства, — Танюшка ела аккуратненько, чуть ли не двумя пальчиками. — Что, вкусно? — я неистово закивал. — То-то же. Старалась. Но тут никакого секрета нет, все ингредиенты местные, буквально под ногами собрала, — она подумала и добавила: — Ну, ещё над головой. Дай-ка ещё кусочек.

— На, а себе я третий возьму, — с готовностью пустил я в ход нож. — М-м, как вкусно… О-бал-деть!

Танюшка, надо сказать, не очень от меня отставала — едва ли тут можно было "испортить фигуру". Мы увлечённо навалились на кулинарное произведение, и через десять минут от него ничего не осталось. Облизывая пальцы, я посмотрел на Танюшку, она улыбнулась в ответ и сказала:

— У тебя нос в креме.

— Нос? — я скосил глаза, поднял палец, чтобы вытереть крем, но Танюшка плавно подалась вперёд и аккуратно слизнула его.

— Ого, — тихо сказал я, чуть сузив глаза и не сводя их с Танюшки, которая так и не отодвинулась, улыбаясь. — Это как понимать?

— А я тортом не наелась, — почти промурлыкала она, — сла-а-аденького хочется…

— Сла-а-аденького? — уточнил я, распуская шнуровку её куртки, и так завязанную халявно. — Ну-ну… Как встретишь Новый Год, так его и проведёшь, Тань, а я не знаю, хватит ли меня на год…

— Прибедняемся? — она чуть ли не обвилась вокруг меня и выдала открытым текстом: — Ну Олег, ну, мне очень хочется!

— Думаешь, мне — нет? — поинтересовался я, стягивая куртку с её послушно подавшихся назад плеч. На мне куртки не было, я приподнялся на руке, чтобы Танюшке было удобней сдёрнуть с бёдер штаны, отпихнул их ногой. Она оттолкнулась ладонями от моей груди, высоко вскинула, завалившись на спину, длинные ноги, стягивая свои штаны. Я ей охотно помог и уже не отпускал…

…На лицо Танюшки — с закушенной губой, отстранённое — падали сбоку отсветы костра. Лицо отдалялось и приближалось в такт моим движениями.

— Хорошо… хорошо… хорошо… — безостановочно повторяла она, ритмично отталкивая меня ладонями в грудь и тут же подавая их обратно.

"Хорошо… хорошо… хорошо…" — отдавалось у меня в висках. Но что-то всё-таки было нехорошо.

Было.

ГОВОРИТ ЛОТАР БРЮННЕР

Вот мы и возвращается в Европу после почти шестилетней кругосветки. Иногда мне кажется, что эти годы — как странный сон, от которого никак не получается проснуться. Пишу у костра, и по другую сторону огня молчаливо и строго стоят тени тех, с кем я попал сюда когда-то.

Кто из них остался рядом со мной? Нас было двадцать пять гитлерюнге, упрямых и смелых мальчишек, решивших в конечном счёте, что и в этом мире можно остаться людьми. Мы не ошиблись. Но какова цена?

Остались Юнгвальд, Мюссе и Ульрих. И я. Среди трёх десятков парней и девочонок, которые идут за конунгом Лотаром. Интересно, что не они, совсем не эти трое, для меня самые близкие друзья, не с ними я советуюсь, если что-то важное нужно решить. Но у костра мы сидим рядом и спим вместе, плечо в плечо. Не сговариваясь, так получается само собой. Даже другие немцы — Фриц, Пауль, Эва, Адольф, Алиса, — которые прибились позже, не вызывают у меня такого странного и пронзительного чувства общности.

По географии я учил, что пространства Средней Азии в СССР — это пустыни. Здесь мы идём по бесконечным, очень красивым травянистым степям, где ночью высокий — до груди! — ковыль переливается под луной серебряными волнами. Где-то впереди Каспийское море. Говорят, в этом мире оно соединяется с Аральским в одно большое внутреннее море. Мы обогнём его с севера и пойдём дальше на запад.