Путь в архипелаге (воспоминание о небывшем) - Олег Верещагин

Сколько ещё осталось нам? Сколько осталось Тане? Сколько осталось мне самому?

Я десятки раз мог погибнуть и не погиб. Я иногда сам удивляюсь, пролистывая блокнот. Тибет. Страшная бездонная трещина. Я рассматриваю свою ладонь, впившуюся в лёд, как когтистая лапа — и вижу, что из-под ногтей без боли сочится, окрашивая синий лёд в чёрный цвет, алая кровь. Срывается из-под ноги кусок льда — я не слышал, как он упал… Тайфун в Китайском море. Полёт — и я вишу за бортом, меня перехватывают руками за одежду за секунду до того, как с неслышным щелчком лопается страховочный трос, и его конец, словно клинок, разрубает одежду и грудь Женьки до самых рёбер… А вот покрытые вечным туманом берега таинственной Пацифиды, схватка на болотистом берегу, по пояс в тёплой жиже, среди висячих корней — и совсем некуда отступать, и корабля не видно, а джунгли гниют и зовут нас присоединиться к этому…

Да. Удивительно, что мы живы. Точнее — что именно мы.

Что делать дальше? Может, имеет смысл отыскать Шарля, если он вернулся живым из Африки, и просто присоединиться к нему — у него наверняка есть какие-то идеи… Кстати, до чего странно думать, что Шарль — он и есть тот самый генерал де Голль, который, говорят, сейчас там в числе победителей Германии. Мне иногда интересно: а что там со мной?

Убит, наверное.

Жаль. Вот интересно: тут война, подобная нашей Второй мировой, так и не началась. А Первая, говорят, была — конечно, в уменьшено масштабе, но была.

Чёрт побери, но ведь должен быть у этого какой-то смысл?! Четыре года назад Колька, с которым мы довольно долго шли вместе, сказал, что смысла нет. просто в нас кто-то играет, как играют в шахматы на доске.

* * *

Меч Арагорна — знаменитый Андрил, "Возрождённая Молния" — лежал поперёк его широко разведённых колен. Я сел на скамью наискось от него. Над утренним лесом плавал туман. В этом видении я был в полном снаряжении — не только при оружии, но и в бригантине, в краге на левой руке.

— Ваше Величество, — я склонил голову и перекинул палаш через колено, уперев его в носок правого сапога. — Я хотел спросить. Я пришёл, чтобы спросить…Как мне быть дальше? Я запутался. Я что-то сделал не так. Временами я ощущаю себя предателем…

— Потому что ты предал, — тихо сказал Арагорн. — Своих друзей. Свою мечту. Самого себя. И сейчас пытаешься спрятаться от своего предательства на красивом острове.

— Да, — я потёр переносицу. — Кажется, это так, Ваше Величество. Странно, что мне понадобилось столько времени, чтобы это осознать… Но они…

— Вождю могут изменить его люди. А он не имеет права им изменять. Даже если не осталось надежды. Тогда нужно просто идти навстречу всему, что даёт жизнь. И принимать это со всем мужеством, которое есть в тебе.

— Здесь быстро ржавеет оружие, — я поднял глаза от сапог. — Боюсь, что заржавело и моё мужество. Я не смогу быть вождём.

— Тогда будь хорошим клинком у хорошего вождя. Это лучше, чем ржаветь вместе со своим клинком. Для созданного сражаться вечный покой может стать проклятьем.

— Значит… — я задумался, — значит, несколько лет, сражения, раны — а потом смерть?

— Тебе нравится та вечность, которую ты обрёл?

— Нет, — тихо признался я.

— Тогда о чём ты жалеешь? О десятке лет отдыха на пляж? О сотне лет поедания омаров? О тысяче лет бездумности в шалаше под пальмами? Что ты скажешь мёртвым друзьям? Они ведь придут обязательно…

— Да, — прошептал я, вставая. — Да, да, да, да…

…Я вынырнул наружу от того, что Танюшка трясла меня за плечо. В темноте шалаша я различил её испуганное лицо.

— Олег, — шепнула она, — кто-то ходит вокруг.

— Коза? — я сел, нашарил палаш.

— Нет, — она замотала головой. — Олег, это человек. Честное слово.

Я не успел ничего сказать. Циновка на входе шевельнулась, и голос Вадима негромко произнёс:

— Спите?

* * *

Вадим, конечно же, не изменился. У него только прибавился крестообразный шрам под правым глазом, от которого этот глаз казался шире. Да теперь, когда он разделся, я увидел ещё один — длинный и узкий, через всё левое бедро.

— Хорошо тут у тебя, — сказал Вадим. Море плавно набегало на наши ноги, волны фосфоресцировали и казалось, что ступни одевает бледный огонь. — Спокойно, тихо…

— Да, тихо, — подтвердил я. И кивнул на его бедро: — Ятаган?

— Ятаган, — нехотя кивнул он. — Уже давно…

— А на лице? Это же от стрелы… Неужели ниггеры начали стрелять из луков?

— Нет, — ответил Вадим и, подавшись вперёд, поднял гальку. Бросил её в воду, и там родился водоворот огня. — Это на перевале Сен-Готард, два месяца назад.

— На том самом? — удивился я. Вадим наклонил голову и добавил:

— Один швейцарец меня не понял. И наше непонимание дошло до последней ступени.

— Он никому об этом не расскажет? — усмехнулся я. Вадим вздохнул:

— Да нет, думаю, он этим хвастается. Я сразу потерял сознание… Олег — ну, Крыгин — меня вытащил.

— Он тоже?.. — начал я, но Вадим не дал мне договорить:

— Все, кто не ушёл с Саней, вместе со мной. Нет, Сергей с Ленкой своей — не знаю, где. И Андрей подался куда-то в Сибирь.

— Вот как… — я испытал некоторое разочарование. Мне хотелось бы узнать, как там Серёжка, а он, оказывается, вообще пропал… — А вы что, сами по себе?

— Нас слишком мало, — покачал головой Вадим. — Мы присоединились к одному отряду… там в основном балканские славяне, но есть и ещё кое-кто. Хорошие ребята, и сражаются хорошо…

— Никто не погиб? — спросил я. Вадим помотал головой, и мы замолчали. Надолго. Море продолжало гореть огнём, и пылающие следы рыб рассекали воду во всех направлениях. На острове было тихо, только в джунглях перекликались птицы и ночные звери.

— Я полтора месяца добирался сюда, — услышал я голос Вадима и медленно повернул голову в его сторону. — Долго, если честно.

— Долго, — согласился я.

— Я пришёл, чтобы просить тебя вернуться к нам, Олег, — сказал Вадим.

— Да, — ответил я. Наверное, он этого не ожидал, потому что недоумённо посмотрел на меня. — Да, — повторил я. — Завтра мы пойдём отсюда вместе, втроём.

— Ты согласен?! — в голове Вадима было изумление пополам с недоверием.

А я прочёл вместо ответа:

— Мы возвратимся из дальних далей —

Стремя в стремя, броня с бронёй.

Помнишь — как в детстве, когда играли

В рыцарей, верных всегда одной?..

И ощутил внезапное чувство… словно встал на место вывихнутый палец, к вывиху которого ты привык и уже не надеялся вправить.

С.Боханцев

Не смей живот сажать на рожон,

Прилюдной славы себе ища!

И раз добыл меча из ножон,

Подставь щита, да ударь ещё!

Аль за спиной твоей не рать,

Аль на груди не кольцо-броня?

А чтоб коню рожна не принять,

Подставь щита да укрой коня!

Хоть конь-огонь да и первый друг,

И как не жаль его, гой-еси,

Когда шеломы трещать вокруг,

Подставь коня, а себя спаси!

Но коль товарищу смерть сулят

Побоища да пожарища —

Простит тебя мать-сыра-земля, -

Подставь себя за товарища!

…Танюшка не спала — полулежала у пригасшего костра и, издалека услышав наши шаги, приподняла голову. Её глаза поблёскивали алыми и зелёными искрами.

— А я вещи собрала, — сказала она.

* * *

Драккар лежал на воде огромной молчаливой рыбой. На нём, конечно, все спали. Только на берегу, у небольшого костерка, сидела знакомая фигура… но я узнал мальчишку только когда он встал нам навстречу. Это был Лаури, и он улыбался.

— Девять месяцев, — сказал он. — Я собирался приплыть за тобой ещё через три, да тут Вадим…

Я пожал его руку, натёртую веслом до каменной мозоли.

— Ты был прав, — весело сказал я. — А я был дурак.

— Мы все частенько ходим в дураках, — заметил Лаури. Вадим с Танюшкой улыбались — даже скорей скалились именно что как дурачки, и я почувствовал: моя собственная физиономия тоже расплывается в глупую улыбку. — Это не так уж страшно.

— До Скалы-то довезёшь? — спросил я, сбрасывая на песок заплечник.

— Не довезу, — отрезал Лаури. — А то ещё по дороге потеряетесь месяца на три. Я вас прямо до Юлии заброшу. А там ведь близко, а, Вадим?

— Близко, — подтвердил он. — Э, постой, а ветра? Зима же…

— Выгребем, — уверенно отрезал Лаури.

И я, глядя на него, вдруг радостно понял: правда.

Выгребем.

Мария Струкова

— Ты меня не предашь?

— Я тебя не предам.

Вам к лицу камуфляж,

словно ночь — городам.

Словно темная ночь,

где огня не добыть.

Никому не помочь,

но нельзя отступить.

Среди русских рабов

и заморских князей

слишком много врагов,

слишком мало друзей.

Знаю — выхода нет,

но оружие есть.