Путь в архипелаге (воспоминание о небывшем) - Олег Верещагин

и заморских князей

слишком много врагов,

слишком мало друзей.

Знаю — выхода нет,

но оружие есть.

И к лицу вам рассвет,

словно юность и месть.

Кто боец, кто торгаш —

не решать по судам…

…- Ты меня не предашь?

— Я тебя не предам!

ГОВОРИТ ЛОТАР БРЮННЕР

Сегодня утром погиб Юнгвальд. Он был последним из наших баварцев, кто оставался со мной. И лучшим фехтовальщиком из всех, кого я знал.

Впрочем, мы переживём его ненадолго. Нас осталось шестеро — двое парней, четыре девчонки — и нам некуда отступать. Смешно, что мы погибаем на Олимпе — горе богов. Но, во всяком случае, чернокожим не подняться к нашей пещере, пока у нас остаются патроны, а их ещё тридцать два в "дегтяре" Сашки и пять в моём "браунинге". Потом… никакого "потом" у нас не будет.

Вечер, и я пишу эти строки при свете костра. В блокноте моём ещё довольно много чистых листов. Таня спит по другую сторону огня. Я вижу отсюда огни вражеских костров внизу на склоне.

Всё будет кончено завтра. К чему тянуть? Без пищи и воды мы продержимся тут три-четыре дня. Не думаю, что явится помощь — да если и явится, то чернокожих всё равно слишком много… Завтра мы с Сашкой убьём девчонок и пойдём вниз — убивать, а потом умереть. Мы все уже договорились обо всём. Таня сама предложила. Это ужасно, но я знаю, что с ними сделают, если возьмут живыми. А мы всё сделаем быстро. Во всяком случае — не увидим и того, как они будут умирать от жажды, и сами не будем умирать от неё.

Ночь прохладная. Вот чего действительно страшно жаль — так это того, что я не увижу лета. Я так хочу увидеть настоящую зелень на деревьях и ощутить тёплый ветер… Но ничего этого не будет для меня. Если думать про это, то страх пополам с тоской выкручивают внутренности, как мокрую грязную тряпку. Унизительно — так бояться смерти, но я боюсь, хотя я германец и воин.

Или, может быть, это не страх. Почти восемь лет я жил здесь. Больше семи — водил по миру людей, которые мне верили, теряя их и встречая новых… и опять теряя. Это было тяжело, интересно, страшно и увлекательно. Но я так и не смог понять, в чём участвую, кому и зачем это нужно, по каким законам живёт этот мир?

Странно. Это мне едва ли не обидней, чем то, что я завтра — нет, уже сегодня — погибну. Иохим мог бы меня понять. Конечно, мог бы — Иохим, для которого ответы на вопросы были частью жизни… Но Иохим погиб на Пацифиде три года назад, и мы даже не смогли его по-настоящему похоронить.

Мне было бы не так обидно погибнуть в обмен на ответ. Я бы даже согласился умереть сам. В обмен на ответ. Только ответ! Интересно, спрашивал ли Христос Господа в Гефсиманском саду, в чём смысл его смерти? Не помню, кто сказал — я где-то читал — что человек может вынести любые мучения, если оправданием мучениям будет служить целесообразность того, ради чего он страдает. Я был конунгом и вёл в бой своих людей. Тогда оправданием всему, что приходилось пережить, были их жизни. Но сейчас, за несколько часов до смерти, я, Лотар Брюннер, хочу спросить: ради чего?! Да ради чего же?!

Молчание.

Тайна.

РАССКАЗ 13

ОЛЕГ, ПОЖАЛУЙСТА — ВСТАНЬ!

Ведь если ты повернёшь назад —

Кто же пойдёт вперёд?!

Б.Вахнюк

* * *

С вечера шквалистый ветер раз за разом отшвыривал нас от побережья, и в конце концов Лаури, охрипнув, буквально плюнул на всё, приказал бросить якоря и ждать утра, затянув палубу кожаным пологом. Сам он остался на кормовом весле, и к рассвету выглядел таким же серым, как окружающее море, идущее ровными острыми грядами мелких злых волн. Но я, если честно, просто не имел возможности ему посочувствовать: обгрызал ногти, думая, как мы будем добираться до берега.

— Может, добросишь нас на лодке до припая? — предложил я, кутаясь в плащ.

— Нет почти припая этой зимой, — Лаури вздохнул. — Волна ломает… Придётся ждать, когда уляжется ветер.

— Склялся небось, что взялся нас везти? — посмотрел я искоса на резкий, обветренный профиль морского ярла. Лаури улыбнулся и хлопнул меня по плечу своей твёрдой, как доска, ладонью:

— Здесь стоит жить только ради острых ощущений.

— Тебе их не хватает?! — изумился я. Лаури пожал плечами:

— Нет. я хочу использовать отпущенные мне годы на полную катушку. Так, чтобы к моменту, когда придёт срок покинуть наш мир, я бы успел устать. Тогда не так печально будет уходить… Знаешь, Олег, — он оперся локтем на борт и повернулся ко мне, — я рад, что ты возвращаешься. У меня такое чувство, что мы ещё не раз встретимся. А таких, как ты, должно быть побольше. Тогда ниггерам будет не так уютно… Между прочим, помнишь Хайме Гонсалеса?

— А, испанец? Хороший фехтовальщик… Помню, а что?

— А ничего. Твой конкурент. Негров кидает через себя сотнями и объявил Реконкисту. Хороший парень, хоть и испанец.

— Да все мы хорошие парни, — усмехнулся я.

Андрей Губин

Пусть опять дожди и холодный ветер —

Он уходит прочь от тепла и света.

"Не спеши! Постой! Погоди немного!"

Но зовёт его

Дальняя дорога…

Что же ты ищешь, мальчик-бродяга,

В этой забытой богом стране?

Что же тебя всё манит куда-то?

Что ты так ясно

Видел во сне?

А куда идёт — он и сам не знает.

Видно уж судьба выпала такая.

Значит, снова дождь и знакомый вечер —

И опять один

Он на целом свете…

Но пока горит огонёк надежды —

Нет конца пути для него, как прежде.

Значит — всё есть мир мечтаний зыбких,

Значит, кто-то ждёт

И его улыбки?..

* * *

— По-ка-а-а!!! — пронзительно Танюшка, ухитряясь подпрыгивать на лыжах и крест-накрест размахивать над головой руками. Нечего было удивляться, что на драккаре, казавшемся отсюда лежащей на воде аккуратной моделькой, услышали. Во всяком случае, снизу проревел, отдаваясь эхом в прибрежных скалах, рог. Мы с Вадимом тоже помахали, хотя нас едва ли видели оттуда.

— Интересно, в нашей пещере кто-нибудь живёт? — спросила Танюшка, поправляя капюшон.

— Не знаю, — пожал плечами Вадим. — Олег, ты серьёзно хочешь завернуть к чехам?

— Серьёзно, — кивнул я, поддёргивая лямки вещмешка. — Я так и не сказал ничего княгине Юлии о судьбе её брата. И ни с кем не передал.

— Ничего особенного в ней нет, — на мой взгляд, ни к селу, ни к городу, но с претензией объявила Танюшка, скатываясь вниз по склону в распадок.

— Ревнует, — хмыкнул Вадим. Я, кстати, уже знал, что он сошёлся с Иркой Сухоручкиной и, по его словам, у них всё было в порядке. — А Юлия и правда красивая.

— Красивая, — согласился я, собираясь с духом, чтобы съехать по склону. — Только мне-то, дружище, никто, кроме Таньки, не нужен…

… - А вот от этого места мы заманивали негров, — весело сказал Вадим, — помнишь?

— Ещё бы не помнить, — я созерцал за полосой заснеженного поля, прорезанного несколькими тропками, подъём к чешской крепости. Ветра не было, падал редкий медленный снег, но флаг над скалами был виден хорошо. Около начала подъёма стояли несколько человек. Они смотрели в нашу сторону — наверное, видели нас и пытались решить, кто мы такие.

* * *

Рука Борислава — левая — была на перевязи.

— Две недели назад, — пояснил он, — явились на побережье негры. Мне перерубили руку.

— Кто-нибудь живёт в нашей пещере? — я отрезал пластину окорока, придвинул хлеб.

— Нет, пусто, — Борислав налил себе настоя. По пещере поплыл приятный запах лета. — Прошлой зимой — да, жили. Тоже русские, но мы близко не сошлись. Так…

— Я жалею, что принёс известие о гибели брата Юлии, — церемонно, но искренне признался я. Борислав поморщился:

— Нет, всё хорошо… Ей тяжелее было думать, что её брат в рабстве… Так куда вы идёте?

— К устью Марицы, на побережье Эгейского моря, — объяснил я. — Лаури нас добросил бы и туда, но я хотел повидаться с вами.

— Спасибо, — кивнул Борислав, и мы довольно долго просто ели, рассматривая один другого внимательно и благожелательно. Я думал, что Борислав мне несомненно симпатичен, а вот друзьями мы стать бы не смогли никогда — уж слишком мы разные. Во взгляде Борислава я читал то же самое. И, собственно, поэтому нам просто не о чем было говорить. Он не мечтал, как Лаури, о дальних походах и не стремился к каким-то разгадкам, как я. Он просто нашёл хорошее место и защищал его и людей, ему доверившихся.

Я бы так не смог. Я пробовал — и не смог. Но я уважал его выбор и его мужество.

— Вот такие дела, князь, — сказал он. Я пожал плечами:

— Я больше не князь.

— Будешь, — он снова отпил из кружки. — Я же вижу.

— Сплошные пророки кругом, — я поднялся. — Мы заночуем, а утром пойдём дальше, хорошо?..

…Танюшка уже спала — только сонно подвинулась, когда я влез под лёгкое меховое одеяло, да ещё что-то буркнула, пихнувшись локтем, пока я устраивался. В коридоре кто-то прошёл, послышался вопрос: "Идёшь завтра на охоту?", заданный по-немецки. Потом засмеялась девчонка, лязгнул клинок, кто-то ругнулся по-чешски (уже в отдалении).