Гадюки в сиропе или Научи меня любить - Тильда Лоренс

 – Провались к дьяволу, – отвечал ей Дитрих.

 В итоге Кристина бросила Дитриху в лицо его документы, уведомив, что он может начинать искать себе новую школу. В этой она его видеть не желает, потому что соблазн сгноить заживо неугодного мальчишку слишком велик. А потом развернулась на каблуках и, ничего не объясняя, направилась к машине. Она приезжала за вещами Люси, но так и уехала без них. Во время спора и начинавшейся драки позабыла о своей первоначальной цели. Женщина торжественно пообещала себе, что ноги её больше не будет в этом гадюшнике. Намерена была свое обещание исполнить. Ей нечего делить с Ланцем. Во всяком случае, теперь.

 На следующий день занятия в школе проходили в обычном режиме. Ничто не напоминало о трагедии. В окна вновь вставили стекла. Кровь смыли, осколки убрали. Коридор закрыли. На всякий случай. Чтобы зеваки туда не заглядывали. Паркер шел по коридорам, видел толпы школьников, стоявших у закрытых дверей и перешептывавшихся о произошедшем событии. Ему было не по себе от того, что творится вокруг. Лица школьников были заинтересованными, некоторые даже улыбались, кое-кто смеялся. Это в представлении Эшли было дикостью, но никак не нормальной реакцией на произошедшее.

 В середине дня его вызвала к себе в кабинет Кристина.

 О чем она хочет поговорить с ним, Паркер представлял смутно. У них уже давно закончились общие темы для разговоров, а новых как-то не случилось. В глубине души Эшли относился к женщине с ненавистью. Может, она это чувствовала. Может, нет. Но все равно зачем-то позвала к себе.

 Все оказалось проще простого, загадка вмиг решилась.

 Госпожа директор пригласила его на похороны. При этом не удержалась от язвительного замечания на тему того, что Эшли может напомнить своему соседу, что его как раз никто на похоронах видеть не желает, потому Дитриху не стоит и пытаться на них попасть. В который раз Паркер подивился, насколько глупая женщина стоит во главе школы. Она похороны дочери расценивала, как шоу, на которое кто-то может попасть, а кто-то не пройдет фейс-контроль и останется за бортом. Это выглядело, да и звучало мерзко. Излишне цинично.

 – Придешь? – поинтересовалась Кристина деловито.

 – Да, – кивнул Эшли.

 Женщина открыла блокнот, черканула пару раз ручкой, прошептав что-то вроде «ещё один». Подняла на него глаза и спросила:

 – Что-то еще?

 – Нет.

 – Тогда свободен.

 Паркер поднялся из кресла и пошел к выходу. Покинул он не только кабинет, но и школу. Атмосфера учебного заведения действовала на него угнетающе, а после разговора с директрисой в душе появился неприятный осадок. Всё время хотелось нагрубить ей, но Эшли старательно держал себя в руках. В отличие от Дитриха, он умел в нужный момент прикусывать язык. Ценное умение, как ни крути.

 У ворот школы стоял Ланц. Он смотрел на школу таким взглядом, будто желал ей обрушиться прямо сейчас, погребая под собой директрису и всех тех, кто являясь её прихлебателями, отравляли Люси существование при жизни.

 Паркер не во всем поддерживал Ланца, но в отношении Кристины был с соседом солидарен. Сегодняшняя сцена в кабинете окончательно его добила. Все слишком наигранно. Показуха сплошная, и эта постоянная невозмутимость, от которой у нормального человека мозги закипают.

 – Не ожидал тебя здесь увидеть, – произнес Паркер вместо приветствия. – Кажется, тебе и к школе запретили приближаться. Разве нет?

 – О, да, конечно. Как я мог забыть об этом? – отозвался Дитрих. – Конечно, все именно так и было. Но, скажи мне, Паркер, с каких пор я, услышав визгливый голос нашей истеричной директрисы, бросался в кусты, поджав от страха хвост и прижав уши? Не говори глупостей. Это раздражает.

 – Я просто спросил, – пожал плечами Эшли, выходя за пределы школы.

 Здесь как будто дышалось легче. Над учебным заведением словно висело черное-черное полотно, через которое солнечному свету невозможно пробиться.

 – Извини, – откликнулся Ланц.

 – Ты тоже извини.

 – Забыли, – отмахнулся Паркер. – И все-таки что ты тут делаешь?

 – Хотел попасть на прием к директрисе, но что-то останавливает. Мне кажется, я не смогу поговорить с ней нормально. Снова начнутся взаимные упреки. Они, несомненно, перерастут в очередной скандал. Плюс ко всему мне не хочется заниматься спекуляцией. Из этого все равно ничего хорошего не выйдет.

 – Спекуляцией?

 – На смерти моей любимой девушки, – произнес Дитрих достаточно тихо.

 Не потому, что стеснялся произносить эти слова. Скорее, просто пытался сдержаться, дабы не сорваться в самый ответственный момент и не наорать на Паркера. К Дитриху вновь вернулось мерзкое настроение, но теперь оно было оправдано. Не его личная прихоть, а реальная проблема. Намного страшнее оказалась бы ситуация, начни он смеяться, хохотать и говорить глупости на тему того, что, несмотря ни на что, жизнь осталась прежней и нужно идти дальше. Нет, слова, несомненно, правильные. Но скорбь никто не отменял. Если все проходит, не оставляя никакого следа в памяти, забывается в момент, то это и не любовь была, а так... Нечто непонятное.

 Эшли отчаянно хотелось задать вопрос о том, как поступил бы Дитрих, окажись на месте Люси. Стал бы он закрывать девушку собой, или струсил, решив, что собственная жизнь дороже? В такие моменты, как этот, у Паркера никаких сомнений не возникало. Ответ очевиден и однозначен. Обсуждению не подлежит.

 С имиджем Ланца почему-то совершенно не вязалось слово любовь. Создавалось впечатление, будто он знать не знает, что это такое. Странное явление, которое не поддается логическому объяснению. Оно не для Дитриха, он не способен оценить и понять, каково это – жить другим человеком, дышать им, все его проблемы, горести и радости делить на двоих, независимо от обстоятельств. Ведь, когда любишь, обязательно берешь на себя ответственность за другого человека, просто не можешь иначе.

 Раньше Паркеру казалось, что Ланц, целиком и полностью зацикленный на своей персоне, не сможет взять на себя ответственность за другого человека. Ситуация с Люси показала Дитриха с иной стороны. Он будто другим человеком становился, когда Лайтвуд рядом с ним находилась. Теперь, когда её не стало, Ланц возвращался к своему первоначальному образу. Грубый, откровенно наглый, не умеющий контролировать свои порывы. Но сейчас это было вполне объяснимо, у него была на то веская причина.

 – Кстати, Кристина просила кое-что тебе передать, – нарушил гнетущую тишину Паркер.

 – Да? Какая честь. И что же?

 – Сказала, что видеть тебя не желает на похоронах. В настоящий момент она занимается их организацией. Составляет список приглашенных гостей.