Автобиография - Жанна Гийон

А что касается отчетливо слышимых внутри слов, то они также подвержены иллюзии, ибо враг может их создать и подделать. Или даже если они исходят от доброго ангела (ибо Сам Бог никогда не говорит таким образом) мы можем ошибиться и превратно их истолковать. Они произносятся божественным образом, мы же истолковываем их человеческим или плотским образом. Но настоящее слово Божие не имеет ни тона, ни артикуляции. Оно немое, тихое и недоступное слуху. Это Сам Иисус Христос — реальное и главное Слово, которое пребывает в центре души, готовой Его принять. Ни одно мгновение не ускользает от Его живого, плодотворного и божественного действия.

О Слово, пришедшее во плоти, чья тишина есть невыразимое красноречие. Тебя невозможно неправильно истолковать или ошибиться. Ты становишься жизнью нашей жизни и душой нашей души. Сколь бесконечен Твой язык, превознесенный выше всех человеческих высказываний и ограниченной артикуляции. Твоя восхитительная сила, могущая сделать все в той душе, которая ее приняла, сообщает о себе, говоря через одних другим. Она приносит плод в жизнь вечную подобно божественному семени.

Откровения о грядущих событиях также очень опасны. Дьявол может подделать их, как он и поступал раньше в языческих храмах, где их произносили оракулы. Зачастую они влекут за собою ложные идеи, тщетные надежды и пустые ожидания. Они захватывают разум знанием о будущих событиях, удерживают его от умирания для самого себя, не позволяя ему следовать за Иисусом Христом в Его нищете, самоотречении и смерти.

Откровение об Иисусе Христе невероятно обширно, когда оно раскрывается душе посредством сообщения вечным Словом (Гал. 1:16). Оно делает нас новыми творениями, обновленными в Нем. Именно это откровение и является тем единственным, которое Дьявол не может подделать. Отсюда проистекает единственный безопасный восторг экстаза, который приводится в действие одной только верой, и где происходит то, что мы можем умереть даже для даров Божиих. До тех пор пока душа продолжает полагаться на дары, она не может окончательно отречься себя. При переходе к Богу душа никогда не потеряет наслаждения Даятелем, но потеряет привязанность к дарам. Это действительно невыразимая потеря.

Не допусти моему разуму следовать за этими дарами, и обкрадывать себя, лишаясь Твоей любви, о мой Бог. Тебе угодно было привлечь меня к постоянной привязанности лишь к Тебе одному. Таким образом, направляемые души обретают кратчайший путь. Им нужно быть готовыми к великим страданиям, особенно если они сильны в вере, подавить себя и быть мертвыми для всего кроме Бога. Должна быть только чистая и бескорыстная любовь, движение разума для воплощения только Твоей воли. Именно такие понятия Ты поместил внутрь меня, а также пылкое желание страдать за Тебя. Крест, который прежде я несла только с покорностью, стал моим наслаждением и особенным предметом моей радости.

Глава 10

 РАССКАЗАЛА О СВОЕМ чудесном изменении этому доброму отцу, ставшему Божьим инструментом, изобразив все в счастливых красках. Это наполнило его радостью и изумлением.

О мой Бог, к каким же епитимьям побудила меня любовь к страданию! Я принудила себя лишиться даже самых невинных удовольствий. Все, что могло как–нибудь польстить моему вкусу, я отвергала, и заменяла тем, что уязвляло его и внушало мне отвращение. Мой аппетит, до сих пор крайне избирательный, теперь был побежден, так что я с трудом могла отдать предпочтение одной еде перед другой. Я перевязывала несчастным отвратительные язвы и раны, подавала лекарства больным. Когда я впервые занялась этим, это давалось мне с огромным трудом. Но по мере того, как мое отвращение уменьшилось, и я в состоянии была переносить вид самых ужасающих картин, мне открывались и другие места применения моей деятельности. Ибо я ничего не делала от себя, но полностью отдавала управление собой моему Повелителю. Когда тот добрый отец спросил меня, насколько я люблю Бога, я ответила: «Намного больше, чем самый страстный любовник может любить свою возлюбленную, и даже подобное сравнение не могло бы стоять в одном ряду, ибо любовь творения никогда не в состоянии достичь этого уровня ни по силе, ни по глубине». Эта любовь Божья заполонила мое сердце с таким постоянством и силой, что ни о чем другом я и думать не могла. Действительно, ничто другое я не считала достойным своих мыслей. Добрый отец, упомянутый мною, был превосходным проповедником. Прихожане той церкви, к которой я принадлежала, всегда жаждали услышать его проповедь. Когда я пришла, я настолько сильно была поглощена Богом, что не в состоянии была открыть глаза и даже слышать все то, о чем он говорил.

Я обнаружила, что Твое Слово, о мой Боже, производило особенное действие в моем сердце, получая в нем должный результат без какого–либо посредничества иных слов или внимания к ним. И с тех пор я всегда видела это, но иными путями, в соответствии с разными уровнями и состояниями, через которые я проходила. Я так глубоко погружалась во внутренний дух молитвы, что могла лишь изредка произносить молитву вслух.

Погружение в Бога поглощало во мне все. Несмотря на то, что я питала нежную привязанность к некоторым святым, таким как Св. Петр, Св. Павел, Св. Мария Магдалина, Св. Тереза, однако я не могла себе представить их образы, или же взывать к кому–то из них независимо от Бога. Через несколько недель после того, как мое сердце было пронзено таким образом, что и знаменовало мое изменение, в монастыре, где находился мой добрый отец–наставник, наступил праздник Блаженной Девы. Я пошла утром, чтобы получить индульгенции, и была очень удивлена тем, что мне не под силу было совершить это действие, хоть я более пяти часов пробыла в церкви. Все мое существо была пронизана такой остротой чистой любви, что я не могла решиться сократить боль, вызванную моими грехами с помощью индульгенций. «О моя Любовь, — восклицала я, — я желаю страдать за Тебя. Я не вижу удовольствия ни в чем кроме страдания за Тебя. Индульгенции могут быть хороши для тех людей, которые не знают ценности страданий, которые не желают, чтобы Твоя божественная справедливость была удовлетворена, которые, имея корыстные души, не столько боятся быть Тебе неугодными, сколько боятся боли, вызванной грехом».

Однако, из страха, что я могу ошибаться и совершить проступок не получив индульгенции, ведь я никогда не слышала, чтобы кто–нибудь раньше оказывался в подобной ситуации, я вернулась назад, пытаясь снова взять их, но напрасно. Не зная как мне поступить, я отдала себя в руки Господа. Возвратившись домой, я написала доброму отцу, что по его просьбе я записала часть его проповеди, повторяя ее слово в слово по мере того как записывала.

Теперь я оставила все компании, распрощалась навсегда со всеми пьесами и развлечениями, танцами, бесцельными прогулками и увеселительными вечеринками. В течение двух лет я не делала роскошных причесок. Я стала самою собой, и мой муж это одобрил.

Моим единственным наслаждением теперь было красть те мгновения, когда я могла побыть наедине с Тобой, моя единственная Любовь! Всякое другое наслаждение причиняло мне боль. Я не теряла Твоего присутствия, которое было мне дано путем постоянного наполнения. Не то чтобы я сама представляла себе его усилиями разума или силой мысли в созерцании Бога. Это посредством воли, когда я вкушала невыразимую сладость упоения объектом своей любви. В этом счастливом переживании я знала, что душа и была сотворена для наслаждения своим Богом. Единство воли подчиняет душу Богу, сообразуя ее всему тому, что Ему угодно, побуждая собственную волю человека умереть. Наконец, он притягивает к ней и другие способности посредством того милосердия, которым она исполнена. Все это содействует их объединению в Центре, в котором они окончательно растворяются как в своей сущности, так и в действиях. Эта потеря называется уничтожением способностей. Хотя сами в себе они все еще существуют, однако нам они кажутся уничтоженными. По мере того, как милосердие наполняет и побуждает человека, оно становится таким сильным, что способно преодолеть все человеческие желания и устремления, подчинив человека только воле Божией.

Когда душа послушна, и позволяет себя очистить, избавить от всего того, что принадлежит ей и является противовесом воле Божьей, она постепенно обнаруживает себя отделенной от всяческих собственных эмоций и помещенной в состояние святого безразличия, когда не желаешь ничего, кроме того, что делает или желает Бог.

Этого невозможно достичь путем действия нашей собственной воли, даже если бы мы упражняли ее в постоянных актах послушания. Эти действия, насколько бы добродетельны они ни были, всего лишь являются собственными действиями человека и побуждают волю существовать в некоем многообразии, в своего рода расхождении с Богом.