Помоги мне тебя оправдать - Людмила Бержанская

Я попыталась начать рассказ о трупе в саду. Но, видимо, все слова предисловия были так скучны и неинтересны, что он перебил меня. Каждому из нас свойственен эгоизм: свои проблемы важнее и интереснее.

А проблема его жизни оказалась, в самом деле, серьезной. Школу он закончил без любовных романов. А в институте, на втором курсе, женился. Наверно, на своей первой любви. Как показывает жизнь, к сожалению, эти браки проблематичны. Видимо, для семьи недостаточно серьезных чувств. Нужно еще что-то. Только никто не знает, что.

В их семье выросли два сына. Он сказал, что ребята хорошие. А вот с женой в самый неподходящий момент, когда перескочили за сорок, произошел разрыв. Мне не приходилось сталкиваться с семьями, где кто-то из супругов верующий. Я даже не представляла, насколько это трагично.

Дети у Ковалевых подросли. Бытовые заботы поубавились. И каждый стал посвободнее со временем. В общем, как у всех. Только вот куда тратить освободившееся время? Одни жены бегут к подружкам и наговариваются вдоволь. Другие начинают запоем читать все, что хотелось, но не хватало времени. Третьи — в деревню, в сады-огороды, отдыхая от городской вечной спешки. Тут фантазия у каждого своя. В зависимости от воспитания, культуры, интеллекта. А вот чтобы к Богу? Вот так — на ровном месте. При атеизме, вскормившем наше поколение, при агрессивном атеизме — это странно. У них не было из ряда вон выходящих несчастий. Что побудило женщину резко повернуть свою устоявшуюся жизнь, непонятно. Мне кажется, Юра много лет бьется над этим вопросом, но убедительного ответа не находит.

Она из семьи неверующих. Разве что, старенькие бабушки, которых давно нет. Юра говорил о ее благоразумии и спокойствии. Но что же человека толкает к Богу в таком серьезном возрасте? Может быть, в нас зреют вопросы, на которые нет ответов? Может быть, приходит время, когда каждый человек по главным, жизненно важным проблемам, должен иметь четкую точку зрения, четкую позицию? А такое далеко не всем по зубам. Но, при этом, хочется выглядеть, в собственных глазах и глазах окружающих, значительным. Возможно, социальное положение этой женщины было значительно ниже, чем у мужа. Хотя, образование одинаковое. Может, Юра не забывал это подчеркивать. Кто ее знает. Но факт остается фактом. Сорокалетний юрист постепенно становится глубоко верующим человеком. А потом начинает, как последний пьяница, выносить из дома деньги.

Как показывает жизнь, неверующие обращаются к Богу в минуты сильного отчаяния, считая, что никто не может, кроме всевышнего, спасти его умирающую душу. А потом появляется зависимость от него. Может, когда мы просим спасти наши души, именно тогда, отдаем свою волю, свою твердость, свою уверенность.

Юра рассказывал мне, какими аргументами пытался переубедить жену. Он задавал вопросы, на которые не получал ответы. Может, вопросы были поставлены слишком безапелляционно?

Может, ответов на них не существует? Ну, что можно ответить на такой, вроде бы, простой вопрос:

— зачем бог-отец послал на землю сына? Дать благоразумие людям: подлым, лживым, ленивым, ненадежным? Что он доказал смертью распятого Иисуса? Кто образумился?

Нет ответа. Ни у Юры, ни у меня. Ничего вразумительного не отвечает его жена. Он в отчаянии говорил, что женщина, полная здоровья, рушила на его глазах все. И остановить это было невозможно.

Юра сказал просто: «Я устал жить в постоянном ожидании божьей кары. Хотя, мне кажется, что в лице моей жены, она уже наступила».

XXIII

Я не знала, как поменять тему разговора. Разве можно, одним вечером решить десятилетиями накопленные проблемы?

— Давай выпьем водки.

— Давай.

Это было самое простое и правильное решение. После двух рюмок, он очень внимательно посмотрел и спросил: «А как жила ты?»

— Как все.

— Как?

— Вышла в молодости замуж. Родила дочку. Вырастила.

— Хорошая?

— Да. Все в порядке.

— А чего молчишь про мужа?

— Нет его.

— Умер что ли?

— Нет. Жив. Наверно.

— Бросил?

— Нет.

— Выгнала?

— Не знаю, как ответить.

— Ленка, неужели ты одна?

— Почему «неужели»?

— Такие женщины не могут, не имеют права быть одинокими.

— Какие «такие»?

— Не знаю, как это объяснить. Достойные.

— А разве у вас, мужчин, женское достоинство — главный аргумент в пользу брака?

— Сейчас, когда еду с ярмарки жизни, даже не знаю, какие должны быть аргументы. Но только не те, что в молодости.

— Мне всегда казалось, что отношение мужчины к женщине и аргументация — вещи не совместимые.

— Ты права. Не хорошо мне одному. Сам не знаю, чего хочу.

— Хорошей семьи, наверно?

— Понимаешь, семья подразумевает ребенка. А здесь, что-то другое. Как могут люди, прожив разные жизни, встретиться под 50 лет, и иметь одинаковые взгляды, смотреть в жизни в одну сторону? Это из серии фантастики.

— Но у людей одного круга и взгляды, зачастую, общие.

— Наверно. Леночка, давай рассказывай, что на душе. Извини, я перебил тебя на полуслове. Уж очень болит.

— Ну, что ты, Юра. Хорошо, что высказался. Может, хоть чуть-чуть, попустит.

— Может. Я слушаю тебя.

И опять, как у Веры Федоровны, рассказала историю в саду. С дальнейшими подробностями: о визитке, о фирме «Хозарсифь», о Феде Живом, о Косте Митине.

— Так вот чего такая реакция на изысканное название?

— Юра, за что он убил его? — выпалила прямо в лоб.

— Неужели, ты не помнишь этой истории?

— Клянусь. Представления не имею. Скажи, почему через столько лет?

— А я не понимаю, почему у тебя в саду?

— Живой сказал, что это случайность.

— А-а, вот как.

— Слушаю тебя.

— Теперь я понял, почему в прошлом году произошло это событие.

— В позапрошлом.

— Понимаешь, Леночка, три года назад мы встретились в Новосибирске с Федей. Он был там в командировке.

— Это он сказал?

— А чего ему врать? Зачем?

— А как вы встретились?

— Хорошо. Нормально. Рады были встрече. Договорились, что заедет ко мне.

— Заехал?

— Нет. Но позвонил и попросил проводить в аэропорт.

— Проводил?

— Не перебивай. Когда мы сидели в ресторане, он сказал, что встретил Митина и тот его не узнал. Сделал вид, что не узнал.

— А Живой к нему подошел?

— Да. А чего ты Федю называешь по фамилии все время?

— Потом объясню.

— Его очень удивило, насколько Димка изменился. Перед ним был доброжелательный, открытый мужик.

— И что он подумал?

— Что Митин еще и большой актер.

— Похоже, это был Костя.

— Теперь я понимаю, что да.

— В обращении: обвинение или угроза?

— Не знаю. Не присутствовал. Понял только одно, что эта встреча вернула к памяти всю остроту прошлого.

— Это произошло в школе?

— Да. В последний год нашей учебы. Лен, вспомни, в восьмом классе учились мальчики-близнецы. Такие маленькие, худенькие, хотели для всех быть хорошими. Их мама была близкой подругой Фединой мамы.

— Ну, и что?

— Эти семьи были, как родные. Поэтому, естественно, старший оберегал младших.

— Не уберег?

— Нет. Вспомни, у Димы были еще пару таких, как он, приятелей.

— Каких «таких»?

— Надменных: на всех сверху вниз. Постоянная демонстрация собственной первосортности. Мы были от них подальше. И они от нас. Но ты же понимаешь, что для самоутверждения в таком возрасте необходимо кого-то согнуть, сделать зависимым, унизить, оскорбить. И тут все средства хороши. Ходили слухи, что они приглашали малышек седьмого-восьмого класса, упаивали и совращали. Доказать было невозможно. То ли девочки боялись и никому не говорили, то ли у родителей не было возможности стать на защиту детей? Ты помнишь, что мать Димы работала в КГБ?

— Помню.

— Этим людям все было дозволено. Им все сходило с рук. Я не помню подробностей, как узнали, что такой же номер они сотворили с мальчишками-близнецами. Но их мама спохватилась только тогда, когда они по полной программе подкармливались наркотиками. Не зря, Митина называли Митя Митин.

— А почему его так называли?

— Один из мальчиков был тоже Дима. И как бы сочетание двух человек.

— Мальчики стали вести себя по особенному?

— Они оказались просто рабами этой компании.

— Что же было дальше?

— Мама близнецов бросалась во все двери: к директору, к учителям, к врачам, к милиции.

— Вот почему Вера Федоровна молчит?

— Знаешь, по большому счету, она ничего не могла. Мальчишек положили в наркодиспансер. Я не знаю, сколько они там пробыли, но вышли опустившимися наркоманами.

— Они живы?

— Нет-нет: очень давно.

— Ну, сколько?

— Им не было и двадцати: один за другим.

— Живой пообещал тогда отомстить?