Помоги мне тебя оправдать - Людмила Бержанская

— Они живы?

— Нет-нет: очень давно.

— Ну, сколько?

— Им не было и двадцати: один за другим.

— Живой пообещал тогда отомстить?

— Да. Это было сказано вслух в коридоре школы. Представляешь, отчаяние их матери? Кому, как ни подруге, она выплакивала всю свою боль, всю беспомощность. Это было на глазах у Феди, в его доме.

— А как это произошло?

— Дима сам стал задираться в присутствии ребят и директора школы. Он знал свою безнаказанность. Так и говорил: никто, никогда, ничего не докажет. Потому, что я — это я, а вы все — это всего-навсего вы. Тогда и была брошена угроза: через пять, десять, сто лет я найду тебя и убью. Просто убью, как собаку.

XXIV

— Ты считаешь, Митин не боялся никого и ничего?

— Думаю, что да. Во всяком случае, пока мама была в фаворе.

— Угроза Феди прошла мимо?

— Не знаю. Не уверен. Но нашу компанию как будто обходили стороной. А потом — разные институты, разные интересы.

— То есть, в институтские времена все поутихло?

— Ты же знаешь, что даже боль от смерти самых близких, утихает. Вот и эта память, мне казалось, ушла в сторону.

— Почему казалось?

— Когда мы заканчивали институты и получали направления на работу, Федя мне так и сказал: «Я так и остался должен».

— А почему именно в это время?

— Но ведь мы разъезжались по городам и весям страны.

— Тогда почему ты решил, что долг касался Митина?

— Федя так и сказал: «Пройдет время, мама погаснет и уйдет на пенсию. Не может быть, чтобы жизнь не предоставила мне возможность раздать долги».

— А потом рванула перестройка.

— Но перед этим, Димка процветал в комсомоле. Подбирались соответствующие знакомые и опекуны.

— Как ты думаешь, «Хозарсифь» — это комсомольские деньги? -

— Конечно.

— А как ты попал в эту фирму?

— Элементарно — мне нужна была реклама и визитки.

— Митин узнал тебя при встрече?

— Не знаю. Во всяком случае, вида не показал.

— А ты?

— Леночка, а что я? Сказать, что вспомнил? Обрадоваться некому. Напоминать о прошлом незачем. Что докажешь?

— Юра, а ты виделся с Федей последние годы?

— Пару раз. Бегом. Ты же знаешь, всем сейчас некогда.

— Ты не говорил ему о «Хозарсифе»?

— Сказал.

— Ну, и как он отреагировал?

— В общем, никак. Только сказал: «Нужно учесть».

— Я его не встречала в городе. Где он живет?

— Сейчас здесь.

— А в молодости тоже уезжал по назначению?

— Да. Кстати, его последняя должность — директор завода.

— Ни черта себе. Это изменило Живого?

— Не знаю. А чего ты спросила?

— Ну, во-первых, к власти не приходит тот, кто к ней не стремится.

— Во- вторых?

— Во-вторых, к ней не приходят ничем не посчитавшись в себе.

— Например, чем?

— Юр, перестань. Ты-то, юрист, знаешь, как изгибаются спины при подъеме вверх.

— Спины к старости, все равно сгибаются.

— Под тяжестью прожитых лет. Это другое. А вот постоянный изгиб позвоночника ведет к изгибу в принципах, представлениях о морали и нравственности.

— Не знаю. Не откровенничал с ним.

— Где Федя сейчас?

— В городе.

— Чем занимается? Неужели бросил завод?

— У него сложились трагические обстоятельства. Пару лет назад, за два месяца «сгорела» жена.

— От чего?

— Саркома.

— Какой ужас. А дети остались?

— Две дочки.

— Наверно, с одной из них я встретила его в театре.

— Затем заболела мать. Очень заболела. Он вернулся. Решил, что при его связях, быстро устроится.

— Получилось?

— По-моему, нет.

— Но ведь он за что-то живет?

— Конечно. У него есть маленький цех.

— Производство?

— Да. Но что там делают, не знаю.

— А с кем он живет?

— С младшей дочкой. Старшая замужем. По-моему, Федя оставил вместо себя директором завода зятя.

— Молодец.

— Лена, а ты не обратила внимание, что к 50 многие из нас оказались одинокими?

— Почему же — обратила. Как ты думаешь, Инна знает продолжение этой истории?

— Думаю, да.

— Почему?

— Но ведь ты сама рассказала об опустошенных счетах.

— У меня складывается впечатление, что она не зря все время удивлялась мне. Возможно, видела по телевизору объявления о Митине, знала, что нашли его в моем поселке.

— Ну, вы просто криминальная парочка.

— Почему?

— Друг у друга выведать ничего не можете.

— Как это? Я узнала о счетах.

XXV

В ответе Феди — ни капельки удивления. Он ждал моего звонка. И явно был рад. После заурядных приветствий, без всяких реверансов, пригласил к себе.

— Может, встретимся у меня?

— Нет. Нет. Прозвучала жесткость.

Итак, через полтора года после случившегося, мы сидим за столом и беседуем. Именно беседуем, ни о чем не вспоминая.

Меня в этом доме ждали: видно по приготовленному столу. В общем, он так и приглашал: на обед. Все, как положено для гостей. Даже ваза с цветами. В любом другом случае могло сложиться впечатление, что готовилась встреча старых друзей и не более.

В центре города я бываю редко. Разве что, забегу посмотреть, как поживает без меня квартира.

Сейчас, через 30 лет, все как будто опять сходится в одном месте. В общем, это естественно. Мы учились в одной школе и, конечно же, жили близко друг от друга.

И Юра, и Федя оказались опять в родительских квартирах. Почему они почти не встречаются? Странно. А может, Ковалев не хочет об этом говорить?

Обед удался на славу. Все здорово и вкусно.

Как и с Юрой, поговорили о личной жизни друг друга. Федя, в самом деле, вдовец. Повспоминали общих знакомых и вдруг, без всякого вступления:

— Тебя беспокоила милиция?

— Не больше, чем других.

— Нас тогда, ночью, никто не видел?

— Видела соседка. Мне рассказали, что она вышла закрыть ставни и видела, что по улице мужчина тащил пьяного. Но не знает откуда.

— Знаешь, меня удивило: его никто не захотел опознать.

— Меня тоже. Хотя у нас свидетель, за неимением другого, может стать и обвиняемым. А кому это нужно?

— Его похоронили, как собаку.

— Откуда ты знаешь?

— Неопознанные трупы хоронят в общей могиле. Он заслужил этого.

— Ему уже все равно. Федя, ты после этого не ходил в церковь?

— Ходил.

— И что ты про себя говорил, обращаясь к Богу?

— Я сказал, что его кару взял на себя.

— И что Бог тебе ответил?

— Как всегда — молчание.

— Интересно: одобрительное или осуждающее?

— Если не смог сам, нечего осуждать.

— Я слышала, что на небесах грешные души долго мучаются, потом очищаются и становятся как все. Так что, грешите, ребята, сколько хотите. Очищение вам гарантировано.

— Ну, хоть не будет гадить на земле.

— Федя, скажи: Вера Федоровна знала?

— Да.

— Откуда такая уверенность?

— Но ты все поняла о матерях-энергофагах?

— Так это я.

— Мне нечего добавить: все яснее ясного.

— А Инна?

— Тоже. У меня с ней был долгий разговор прежде, чем она дала полную информацию о финансах фирмы.

— А Марина?

— Не знаю.

— А Юра?

— Очень много знал, а остальное догадался.

— А Алла?

— Думаю, что нет.

— Мне очень неловко задавать тебе вопрос об Алле…?

Живой перебил.

— К Митину и его компании это не имело никакого отношения.

— Все равно ужасно. Страшная вещь: насилие.

— Все было не совсем так. Этот парень ее очень любил и хотел на ней жениться. Решил заставить таким дурацким способом.

— Ну уж, точно дурацким. А где он сейчас?

— Не знаю. Бросил институт, после этого загремел в армию и все. Да, я его почти и не знал. А у Аллы есть семья?

— Все так же, как у меня. Знаешь, когда я посетила «Хозарсифь», меня поразило, бросающееся в глаза, отсутствие женщины.

— Меня тоже.

— Так что история с мальчиками-близнецами продолжалась?

— Не знаю. От него всего можно было ожидать. По-моему, самое большое удовольствие в жизни он получал от унижения других.

— Скажи, а с мамой тогда у тебя был разговор на эту тему?

— Да. Ее вызвал директор и предупредил о моей угрозе.

— Что она ответила?

— Что не может следить за каждым моим шагом, что я уже взрослый.

— А что с ее подругой?

— Она сошла с ума после смерти детей. Это было уже давно.

— Перед смертью, твоя мама не возвращалась к этому вопросу?

— Возвращалась. Так и спросила: не передумал ли я?

— Ты рассказал ей о встрече в Новосибирске с Костей?

— С каким Костей?

И опять были воспоминания об отдыхе в Прибалтике, о встрече в кафе и о Димином близнеце, и в подробностях весь разговор с Верой Федоровной.