Легче воспринимай жизнь - Витаутас Жалакявичус

Где-то на улице послышался выстрел, и отец насторожился. Он вышел и встал перед дверью гаража. Когда прогремел второй выстрел, он, не задумываясь, как будто это давно было решено и он только ждал условного сигнала, выпрямился, и все с той же застенчивой улыбкой на лице пошел по тропинке, ведущей поперек сада и вниз, к долине, по которой пролегало шоссе Юг-Восток.

Ачас первым выстрелом не попал в овчарру, и она ушла в сад за гаражом Вайткусов. Когда из гаража вышел отец с красным ведром в руке и остановился перед дверью, подобно памятнику, овчарка мелькнула у самых его ног и выбежала на площадь напротив амбулатории. Там топтался Пранас, который свистел и громко звал Ее Единственного, как в воду канувшего после встречи с овчаркой.

Бешеная, низко опустив голову, напала на Пранаса и при этом не прыгала на грудь и не хватала за горло, как это делает настоящая овчарка, а кинулась в ноги. Пранас встретил ее ударом ноги в пасть, и бешеная перевернулась на бок и откатилась в сторону. Ачас выстрелил во второй раз, и на этом все кончилось.

Дворняжка пережила подобное, может быть, впервые в жизни и теперь лежала под колючим кустом крыжовника и не могла отдышаться. Инга ходила по дворам и звала Единственного, а собака слышала се и молчала. И только, когда Инга увидела ее и подошла вплотную к кусту, дворняжка несмело гавкнула.

Отца не было в кровати, и какой толк повторять теперь, что он был здесь, а теперь его здесь нет»?

Пранас открыл шкаф и увидел, что костюма там тоже не было. Мать безнадежно развела руками и стала искать, где бы присесть.

— Он в подвале, — шепнула она. — Он смотрит, чтобы не было катастрофы.

Ачас, который поднялся сюда вместе с Пранасом после того, как они добили бешеную, вдруг вспомнил, что он видел инженера, так он всегда называл отца, видел инженера сразу после того, как он ранил собаку первым выстрелом. Инженер стоял у гаража и держал в руках красное ведро.

Ведра за дверью па табурете не оказалось, и Пранас умчался в гараж, но и там было пусто. Гараж был открыт настежь, и это беспокоило Пранаса, так как это было не в правилах отца.

Вернулся к дому и увидел мать, которая поднималась из подвала, держась двумя руками за железные перила.

— Что придумала, мам?

— Я осмотрела низ. Я была уверена. — Она остановилась отдышаться. — Не стой, иди. ищи, найди… Ты знаешь…

Пранас вышел на площадь и беспомощно оглянулся, до того все стороны и дороги были похожи друг на друга. Увидел Ачаса, разговаривающего у амбулатории с доктором.

— Ну как? — крикнул ему Йонас, который, видимо, узнал от Ачаса об исчезновении отца.

— Ничего, — подошел к ним. — Ион, ты знаешь его привычки лучше меня. Куда он мог деться? К знакомым? По привычному ему делу?

Йонас чмокнул. Он не знал. Собственно говоря, у отца давно уже не было своих обособленных дел, кроме матери и дома.

— Нет ли у него родственников в других местах? — спросил Ачас. — Или друзей близких?

Пранас покачал головой.

— Практически нет. Родственники есть, по… не функционируют.

— Вы завтракали? Мой завтрак так и стоит на плите, — сказал Ачас. — Давайте заправимся и на моем танке пошуруем по окрестностям?

Бросил ружье на заднее сиденье.

Шел час за часом, а поиск ничего не давал. Они останавливались и расспрашивали людей, разговаривали с шоферами автобусов, выезжали на проселочные дороги и лесные тропы, и все было тщетно. Пошел дождь, который к вечеру усилился и превратился в ливень. Из какой-то конторы Пранас позвонил домой, но там тоже не было новостей.

Дорога размокла, и они дважды выходили из машины босиком, толкали ее плечами, ноги увязали в глине.

— Наверно, все? — сказал Ачас. — По правде, все это мы делаем больше для успокоения души?

В это время отец сидел в лесу на земле, опершись спиной о ствол дерева, и смотрел на дорогу, по которой нет-нет да проезжала машина, подсвечивая фарами. По стволу ручейками стекала вода и собиралась вокруг него, но он не чувствовал этого, как и не испытывал страха перед днем завтрашним. Дни все одинаковые, думал отец, потому как этот самый «я» их переживает. Главное, думал, это сберечь «я». Рядом стояло ведро, почти доверху наполненное водой.

Утром отец медленным шагом, словно во сне, поднялся по тропинке, ведущей в сад, открыл гараж и подоил корову. На промокшем пиджаке торчали прилипшие желтые листья орешника. Когда он поднялся на второй этаж и вошел в кухню, мать и сын завтракали. Он поставил ведром с молоком на табурет и пошел в комнату, оставляя за собой лужицы воды.

Пранас молча раздел его.

— Где вы ходили, па?

— Подоил корову.

— И больше никуда?

— Нет. — Потом сказал — Среди всех ценностей незаменима только свобода.

Появился доктор, а за ним прибежали фельдшер и сестричка. Сестричка на кухне кипятила инструменты. Потом пришла Инга, селя напротив матери и шила ее руки в свои.

На кладбище собралась уйма народа, и большинство мать не знала в лицо. Она сказала сыну:

— Сколько наехало народу. Я и не подумала бы, что его столькие помнят.

Мужчина в сером поношенном; плаще устремил влажные глаза на вершины сосен и сказал:

— Друзья этого человека, которого уже нет с нами!.. Каждый, приходя в этот мир, создает свой собственный образ, за который впоследствии он становится в ответе, потому что человек свободно выбирает свою судьбу и никто не может его заставить чувствовать истину и свое назначение по-другому, чем ему это кажется… Мой ушедший друг, которого я знаю и помню ровно столько, сколько помню себя, он всегда был превыше всего предан идеям авиации. Это был смысл и пафос всей его жизни. Я знаю его, не молодого, согнувшегося инженера МТС, но у меня хранится вырезка из санкт-петербургской газеты, в которой пишут о смелом юноше, который на планере с приделанным мотоциклетным мотором пытался перелететь Финский залив… В свои двадцать пять лет он был одним из организаторов нашего аэроклуба и мечту об авиации он прививал десяткам и сотням таких же молодцов, каким он был сам. Высокого роста, красив и силен, он был кумиром студенчества, и, помню я, с какими торжествами принимали его жители родной деревушки и округи, куда мы с ним прилетели на одномоторном трескучем самолетике и приземлились прямо на пастбище напротив костела. И помню, как, узнав о его прибытии, народ повалил из костела, не дожидаясь конца молебна, и обступили его самолетик, а он, молодец, смущенно улыбался и повторял: «Не сердитесь, не сердитесь…» Жизнь имеет столько смысла, сколько в нее человек вкладывает…

Пранас спросил мать, нагнувшись к ее уху:

— Ты знала? Имею в виду авиацию?

Она подняла на него непонимающие глаза:

— Может быть, не все.

Пранас первым бросил в могилу горсть земли. Ачас и доктор, сбросив пиджаки, помогли засыпать могилу желтым влажным песком.

С вечера договорились, что если будет солнечная погода, обязательно выедут на пикник семьями. С шашлыками и белыми грибами. День выдался, эго было видно с раннего утра. Машины Ачаса, доктора и инженера, дочь которого пострадала от собаки, к десяти ноль-ноль собрались у дома Вайткусов.

Когда Ачас прогудел под окнами, мать и Пранас кончали завтракать.

— Ты поедешь с нами?

— Нет. Полежу. Поваляюсь. Знаешь, я еще не могу отойти от всего. — Потом она спросила — Инга тоже поедет?

— Да. Наверно. Она обещала подойти.

— Ну и хорошо.

Он поцеловал ее в лоб и собрался уходить.

— Посмотри за котлом, — сказала мать. — Нужно пригласить ремонтников. Отец говорил, там время от времени прорывается вода и может затопить вентиляцию.

— Я смотрю два раза в день, — сказал Пранас.

— Прости. Сколько лет я слышала, это уже в крови.

Пранас уже спускался в котельную, но его перехватили у самых дверей.

— Пран, а мама не с нами? — спросил Йонас, появившись вдруг на лестнице. — Может быть, это последнее солнечное воскресенье. Маленькие праздники — они продлевают жизнь.

Тем временем Ачас, приметив вдову, поглядывавшую в окно, замахал руками.

— С нами! Кому сказано, сударыня. Тотчас же спускайтесь и едем па природу!

Инга с Пранасом привели мать и посадили в машину доктора.

За шашлыками и за грибами говорили о том и о сем, стараясь не вспоминать недавние события. на что каждый имел спои причины.

Только мать не выдержала и разок сказала сыну вполголоса:

— Помнишь, когда ты очищал чердак, отец простыл в первый раз? (Да.) Знаешь, что он искал и найти не мог? (Нет.) Во время ремонта отнесли на чердак сверток с газетными вырезками, с рецензиями о твоих концертах. Я целых двенадцать лет собирала. Вот этого свертка отец и не нашел… (Господи, стоит ли?) Я это опять вспомнила, на кладбище, тот заговорил о вырезке из газеты Санкт-Петербурга.