Победитель, или В плену любви - Элизабет Чедвик

Лицо Харви потемнело, а глаза наполнились гневом. Он не мог говорить, потому что знал, что, если двинется, он проткнет тонкое горло приора Алкмунда.

Но Алкмунд и не думал проверять возможности Харви, его внимание было сконцентрировано на письмах.

— Ладно, пусть приходят, проверяют, — сказал он сквозь зубы. — В этом монастыре они ничего не найдут.

— Золу из очага следует вынести, — сказал Харви и тяжело встал на ноги, чувствуя, что ему необходимо подышать чистым воздухом. Снаружи зазвенел колокол, призывая братьев к службе. — Вы меня извините. Перед молебном мне нужно помыться.

Алкмунд склонил голову.

— Все, что у нас есть — ваше, — сказал он голосом, который показывал противоположное.

Харви, хлопнув дверьми, вышел из комнаты. В лицо ударил сырой февральский воздух и своим холодным прикосновением остудил тело. Но в душе бушевал гнев, а из-за того, что ему приходилось сдерживаться, Харви становилось плохо.

Сжав челюсти и игнорируя тошноту, он захромал в монастырский дом для гостей, вымыл лицо и руки из освященного кувшина и присоединился к монахам в молитве. А когда молитва закончилась, он начал задавать вопросы и озираться по сторонам.

В конце дня, когда небо потемнело, со светильником в руке Харви проследовал по темной лестнице. Вот деревянная уборная; а вот двери подземной тюрьмы, которые так часто появлялись в снах Александра.

Тяжелая дубовая дверь; поверхность усеяна железными гвоздями. Харви поднял светильник и через решетку начал всматриваться вглубь. Оттуда доносилось шуршание соломы, суета и скрип, но никого не было видно. Он уперся в щеколду и толкнул. Ничего не произошло. Он налег всей силой, и, наконец, дверь подалась, приоткрылась на несколько дюймов. Дальнейшему движению мешала плотная соломенная подстилка на каменном полу.

Держа лампу над головой, Харви проскользнул в щель и огляделся. Соломенная подстилка приминалась и расползалась, и при каждом шаге на стенах появлялись неясные силуэты.

Он закашлялся от запаха и прикрыл свои нос и рот — по привычке. Где-то капала вода; место вызывало неприятный озноб, прямо до костей. Шагнув в очередной раз, он почувствовал под сапогом что-то мягкое и отпрянул с отвращением, думая, что наступил на дохлую крысу.

Фитильная лампа светила ярко. Капала вода, звук отдавался эхом, пока стал почти неопределяем — словно некий шепот и голоса, доносящиеся прямо из стен.

Дохлая крыса оказалась большим куском хлеба, черствым, но еще без налета.

Харви поднял его и повертел в руке, рассматривая следы зубов, больших, чем у самого крупного грызуна.

— Вы здесь никого не найдете!

С сердцем, выпрыгивающим из груди, Харви развернулся и оказался лицом к лицу — но не с отцом Алкмундом, как он предполагал, а с невысоким монахом с опрятной серебряной лысиной и острыми, аккуратными чертами. На веровочном поясе у него висела связка больших железных ключей.

— Кто вы? — Вопрос Харви был резок от напряжения, пронизавшего все его тело.

— Я брат Виллельм, наставник. — Он немного наклонил голову, как птица. — Вы заблудились?

Было бы честным и дипломатичным сказать, что так оно и есть, но Харви уже слышал о брате Виллельме.

— Вы — тот, кто позволил новичку, Александру де Монруа, убежать, не так ли? — спросил он.

Монах нахмурился и немного попятился. Он бросил взгляд на неплотно притворенную дверь.

— Что вы знаете об этом?

— Все! — Харви повертел в руке кусок хлеба. — Вы говорите, что здесь я никого не найду, но я, кажется, нашел его завтрак.

Он подбросил ломоть хлеба, и брат Виллельм инстинктивно протянул руку, чтобы его схватить.

— Вы здесь, чтобы провести расследование в отношении нас? — спросил он.

— Нет, лишь для того, чтоб сделать предварительный отчет своему епископу о том, как обстоят дела в Кранвелле. — Харви тронул носком мягкую солому. — Что вы думаете о здешнем управлении?

— Не мне об этом судить! — Монах снова оглянулся.

— Тогда у кого мне спрашивать? У новичков? — Он увидел, что щека брата Виллельма слегка подергивается и понял, что попал в самую точку. — Где тот, кто жил в этой келье последним?

— Приор Алкмунд очень строг насчет дисциплины, — неохотно сказал Виллельм. — Он не потерпит даже малейшего нарушения правил и быстро наказывает тех, кто смеет ослушаться.

— Я слышал, что он — святой, который подвергает себя опасностям ради того, чтобы приносить утешение бедным и больным, — сказал Харви.

Брат Виллельм снова вздрогнул.

— Это правда? — вновь спросил Харви.

— Действительно, как вы и говорите, он выезжает за пределы монастыря. — Монах посмотрел на хлеб в своих руках и потом снова на Харви. — Откуда вы знаете об Александре де Монруа?

Харви пожал плечами.

— Я не всегда вел жизнь монаха, — сказал он, аккуратно подбирая слова, зная, что о них могут донести приору. — Александр некоторое время жил со мной и рассказал, что случилось в Кранвелле.

— Он причинял массу неприятностей, — сказал Виллельм.

— Да, я видел полоски на его спине, и даже почти десять лет спустя на ней видны шрамы. — Развернувшись, Харви прошелся по темной и отвратительной клетке. — Из ночи в ночь он просыпался с криком о скелетах, появляющихся из стен. А если он видел священника, то содрогался от страха.

Сделав полный круг, он остановился против взволнованного наставника.

— Вы спасли ему жизнь, когда «забыли» замкнуть эту дверь, даже если вы делали это по корыстным причинам.

Наставник поднялся в глазах Харви уже тем, что не пытался отрицать истинность этого утверждения; и, доказывая, что его мучают угрызения совести, брат Виллельм спросил:

— Что… что с ним случилось?

— Он теперь приближенный рыцарь Уильяма Маршалла, графа Пемброукского, и женат на леди, связанной с самим королем. У них маленький сын и большие надежды на будущее.

В голосе Харви звучало глубокое удовлетворение, которое зажгло в брате Виллельме искру облегчения.

— Я беспокоился о нем не меньше, чем о его душе, — признался он. — И я молил Господа, чтобы Он привел его в тихую гавань.

Харви криво улыбнулся. Вряд ли ристалище можно было назвать тихой гаванью.

— Тут был новичок, — добровольно признался брат Виллельм голосом, полным не только стыда, но и отвращения. — Два часа назад его перенесли в лазарет. Приор Алкмунд решил, что тот уже получил урок.

— В чем он провинился?

— Бегал по ступеням дортуара и опоздал на службу.

— И за это его здесь держали взаперти?

— Я говорил, что отец Алкмунд очень строг. — Брат Виллельм избегал взгляда Харви.