Победитель, или В плену любви - Элизабет Чедвик

Рыча сквозь зубы, Алкмунд поднялся на ноги и выхватил из ножен на поясе нож. Снежинки блестели на его голове, тая на тонзуре.

С перекошенным ртом он склонился над задыхающимся Харви.

— Меня будут искать, — сказал Харви.

Сердце его сжималось от страха, но на грани смерти разум его был ясен как никогда.

— И ничего не найдут. Эти леса печально известны своей опасностью.

— Совсем нет. Всего этого я и ожидал, — ответил Харви.

— Не тратьте силы зря, чтобы убедить меня в этом.

Он прищелкнул языком на лошадь и ударил ее в бок. Когда мерин отошел, Харви сказал Алкмунду, что своим падением тот обязан семейству де Монруа.

Харви тем временем нащупал протез; деревяшка удерживалась только одним ремешком — другой порвался еще осенью.

— Вы лжете, — отрезал Алкмунд, но в его глазах блестел ужас.

— Вы знаете, что нет. Почему же тогда Кентербери решил вмешаться в дела Кранвелла?

— Тогда кто разболтал?

Нож угрожающе приближался, блики света блестели на лезвии.

Харви осторожно высвободил второй ремень и обвил пальцами макушку протеза. Все это время он смотрел на Алкмунда, не желая, чтобы тот увидел движение его пальцев, не желая, чтоб тот ударил его.

— Вы помните Александра де Монруа?

Оцепенение обострилось, почти превратившись в страх.

— Конечно же, я его помню, — прорычал Алкмунд. — Полуязыческое отродье, с запахом ада, витающим вокруг него. Если он ваш свидетель, то вы — дурак!

— Сейчас он один из рыцарей Уильяма Маршалла, и ему улыбается удача, — тихо сказал Харви, выжидая момента, крепко сжав пальцы. — Я могу поручиться за него перед Хьюбертом Уолтером Кентерберийским, так как знаю о нем все. Понимаете ли, я Харви де Монруа, его брат.

Глаза Алкмунда расширились. Блеснул клинок, но Харви мгновенно выдернул деревяшку и подставил под удар. Сталь столкнулась с деревом, и нож засел в дубовом протезе Харви. Харви занес свой протез с воткнутым в него оружием и изо всей силы ударил им по голове Алкмунда, изо всей силы, которая когда-то делала его таким могучим бойцом.

С выражением полного ошеломления Алкмунд свалился. Несмотря на силу удара, нож все еще оставался воткнутым в дерево — в подтверждение собственной ярости Алкмунда.

Опираясь на самодельное орудие, Харви на одном колене подполз к приору. Алкмунд уставился на него. Из его ноздрей и одного уха текла кровь, а в голове, как гигантский отпечаток большого пальца, была небольшая вмятина.

— Боже милостивый, — прошептал Харви, чувствуя одновременно и облегчение, и тошноту. — Архиепископ не оставит этого дела, не говоря уже обо мне. И даже если б вы попытались замести следы, все равно найдутся те, кто даст показания против вас, те, кого вы уже не достанете своим кнутом.

По привычке Харви возился с застежкой своей деревянной конечности. Протез расщепился…

Да, Харви долго обдумывал убийство Алкмунда Кранвелльского, но это не было низменное, греховное желание, удерживаемое глубоко в самых темных уголках его сознания. Его целью было убрать этого человека и лишить его власти. Теперь же он лишь защищался от неминуемой смерти.

Перекрестившись и перекрестив тело на снегу, он пробормотал подходящие случаю слова и закрыл уставившиеся в серо-голубое небо голубые глаза. Затем отвернулся, и его рвало до тех пор, пока желудок не начал болеть так же сильно, как и все остальное избитое тело.

Когда он пришел в себя, то вытащил нож из протеза; деревяшку необходимо будет сменить, как только он найдет плотника, который сделает новый.

Трясущимися от холода и шока руками он пристегнул его на место. Расщепленный протез не был достаточно прочным, чтобы дать Харви возможность оттащить куда-нибудь тело.

Свист заставил его жеребца выбежать рысью из-за деревьев, уши его были навострены.

Харви развязал свой веревочный пояс, снял пояс также с трупа и связал их вместе. Затем он соединил запястья Алкмунда, обмотал вокруг них веревку и привязал другой конец веревки к седлу. Успокаивая себя, а также и жеребца, он поставил в стремя свою здоровую ногу и взобрался на лошадь. Потом он свернул в лес, а тело Алкмунда тащилось и ударялось позади него.

Он натянул поводья в глуши, где-то в двух милях от дороги; там он разрезал веревку ножом Алкмунда. Спешившись, он направился в самую глубокую, в самую темную сень деревьев и низких кустов, пока, наконец, его совсем не стало видно. Лесу теперь досталась еще одна жертва — но тем самым он стал более безопасным местом.

С тяжелыми мыслями, но с грузом, свалившимся с сердца, Харви ехал на свет, с каждым шагом жеребца выводящий из леса.

ГЛАВА 36

— Ваша внучка? — Иоанн был просто ошеломлен. Он рассмеялся и помахал рукой, словно бы отгонял муху. — Я в это не верю!

Он оглядел своих лордов и баронов, рассмеявшихся вместе с ним.

От их веселья Томас Стаффорд покраснел, но от злости, а не досады.

— Сир, это правда. У меня есть как минимум один тому свидетель, но могут быть найдены и другие. Сама девушка признает себя моей кровинкой.

Томас последовал за королевским двором в Кентербери на пасхальный праздник, надеясь на аудиенцию короля, и его упорная настойчивость в том, что он не сдвинется с места в королевских покоях, пока не получит аудиенции, принесла результат. Иоанн согласился принять его. То, что это было сделано лишь для того, чтобы от него избавиться, совсем не волновало Томаса. То, что он хотел сказать, принесет ему требуемое внимание.

Иоанн почесал подбородок, борода его была покрыта сединой.

— Тогда в чем ваша жалоба? — спросил он. — Зачем искать моей аудиенции, если это ваше семейное дело?

— Сир, я хочу, чтоб ее брак был аннулирован, и я знаю, что вы можете на нее повлиять.

Иоанн рассмеялся, но внезапно перестал.

— Если бы вы пришли ко мне раньше, я бы смог вам помочь, — сказал он. — Теперь же слишком поздно. Она уже замужем, а браком их сочетал епископ Винчестерский. Я сам отдал невесту ее мужу и устроил свадебный пир. Сделать тут ничего нельзя.

Стаффорд прижал кулаки к расшитой шерсти своей голубой мантии.

— Ничего? — злобно повторил он и посмотрел на красивого, темноглазого человека, развалившегося в резном кресле, лениво качающего корону Англии указательным пальцем. Зеленые и красные камни мерцали при свете свечи. Золото поблескивало. Суета сует. — Я не давал своего разрешения на брак, а я — ее единственный живой родственник. Я искал ее больше пяти лет, но этот безбожник, за которого она вышла замуж, прятал ее где-то от меня, пока благополучно не подвел к алтарю. Он отказал мне в моей внучке!