Евангелие от Тимофея. Клинки максаров. Бастионы Дита - Юрий Брайдер

— А откуда они узнали, что Иллабран с нами?

— Я им это сказал, несравненная.

— Кто тебя тянул за язык?

— А как бы иначе я договорился с ними? Мы не имеем власти над рудокопами. Более того, в своей беде они винят нас. Якобы в последней битве мы сражались недостаточно стойко. Посторонних они допускают в свои норы весьма редко. Для этого необходим чрезвычайный повод. Не мог же я, несравненная, поведать им о нашем договоре. Вот и пришлось упомянуть о Иллабране. Рудокопы его прекрасно помнят.

— Они хотят устроить над ним суд?

— Этого я не знаю, несравненная…

— Ты не только трус, но еще и лжец! Отвечай прямо, не виляй!

— Не гневайся, несравненная. Тебе ничего не грозит. Ты в любом случае доберешься до страны Максаров.

— Доберусь. С клинком в руке я пройду весь лабиринт от начала до конца! Показывай, куда идти!

— Идите все время по этому коридору, и вас встретят. — Азд отступил на несколько шагов. — Мой путь закончен. Здесь я с вами расстанусь. Береги, несравненная, клинок… и своего будущего ребенка. Прощай и ты, сынок. Чувствую, нам уже не свидеться больше. Скоро ты окажешься в самом логове наших заклятых врагов. Я не могу дать тебе никакого оружия. Но возьми вот это. — Старик снял свой ошейник. — Как и при каких обстоятельствах пользуются этим предметом, ты знаешь…

Их не снабдили ни факелами, ни самыми простейшими светильниками. Тесная галерея, постепенно сужаясь, полого уходила под землю. Вскоре макушки путников стали касаться потолка. Впереди теперь шел Яшт, до этого уже несколько раз сопровождавший названного отца в таких походах, а замыкал шествие Калека, внимательно выслушавший весь разговор между Аздом и Надеждой, но ничем не выразивший своих чувств. Ныне же, в полной темноте, вообще нельзя было определить, как он относится к перспективе скорой встречи с земляками.

— Стойте! — вдруг раздался из мрака глухой, прямо-таки замогильный голос. — Кто вы такие и что вас заставило спуститься во владения моего народа?

— А сам ты кто такой? — Надежду было не очень-то легко смутить, а тем более запугать.

— Отвечайте на вопрос. Иначе я обрушу на ваши головы своды этой пещеры, — с угрозой произнес невидимый страж.

— Я Ирдана, дочь и наследница максара Стардаха, одно имя которого должно внушить тебе ужас, презренный раб. А что касается твоей угрозы, она неосуществима. Прежде чем ты шевельнешься, мой клинок сделает из тебя очень много очень мелких кусочков. Впрочем, ты и шевельнуться не успеешь. Если не веришь, попробуй.

— Как же мне не верить тебе, Ирдана, дочь Стардаха, — голос подземного жителя дрогнул. — Ведь это именно твой отец сделал из меня то, чем я являюсь теперь. Наши дети рождаются в грязи и мраке, потому им легче переносить такую жизнь. А я помню свет неба, шум лесов и вкус дождевых капель на губах. Когда-то меня звали Иллаваст Десница, потому что в войске моего брата Иллабрана Верзилы я всегда командовал правым крылом. Последний раз я видел его в самом начале Великой Бойни, еще до того, как злая воля максаров заставила жестянщиков повредиться умом. Правда ли, что мой брат сопровождает тебя сейчас?

— Да, — ответила Надежда. — Он здесь.

— Пусть скажет сам.

— Как и ты, он был подвергнут переделке. И не один раз. В нынешнем своем облике он лишен дара речи. Воину достаточно иметь зоркий глаз, тонкий слух и крепкие мышцы.

— Я восторгаюсь тобой, Ирдана. Тобой и твоими соплеменниками. Как легко вы решаете, каким должен быть человек и каким не должен…

— В свое время вам следовало лучше воевать. И тогда бы сейчас не мы все решили за вас, а наоборот. Неудачникам и трусам место в пыли, у ног победителя.

— Так оно и случилось, — тот, кто назвал себя Иллавастом, скорбно вздохнул. — Но как же мне убедиться, что с тобой пришел именно мой брат, а не какой-нибудь самозванец? Ведь я не могу видеть, а он не может говорить.

— Я легко читаю его мысли и могу передать их тебе. Сейчас я буду говорить только от его лица. Можешь задавать вопросы.

— Если ты действительно Иллабран, мой родной брат, ответь, что было зарыто под порогом жилища нашего отца?

— Осколок кувшина, дабы ничего из дома не пропало, ветка заговоренного вереска, дабы дом не сгорел, и железный нож, дабы враг не вошел в его двери, — низким, почти мужским голосом объявила Надежда.

— Верно, — Иллаваст задумался. — Однако эти ответы, Ирдана, ты сама могла извлечь из моего сознания. Это еще недоказательство. Пусть лучше он сам задаст мне вопрос. Такой вопрос, который убедит меня, что это на самом деле мой старший брат.

— Действительно ли в то время, когда я собирал войско в Еловых Дебрях, ты домогался любви моей жены?

— Это наветы наших врагов. Клянусь тебе, мой брат!

— Значит, ты признал меня?

— Да… Но что из того? На тебе лежит тяжкий грех. Ты проливал кровь врагов максаров, в том числе и кровь своих соплеменников. Признаешь ли ты это?

— Признаю и раскаиваюсь. Но оружие, даже самое кровавое, не ведает греха. В руках Стардаха я был лишь секирой, хотя, возможно, и самой острой из его секир.

— Полагаешь, это оправдывает тебя?

— Нет. За свой грех я согласен понести любую кару. Но сначала ради ее искупления я намерен помочь моей нынешней владычице убить Стардаха. После этого можете делать со мной что угодно.

— Я верю тебе. И поручусь за тебя перед всеми рудокопами. А пока заложницей за твою жизнь будет моя собственная. Исполни свой долг, а затем найди способ с честью умереть. Этим ты не только искупишь прошлый грех, но и отвратишь грех будущий. Хватит сеять зло. Хватит служить максарам. Иначе ты опять станешь лишь секирой в их руках.

— Все будет исполнено, как ты велишь мне, брат. — Надежда продолжала говорить чужим голосом, но ее собственное раздражение так и прорывалось наружу. — А теперь обнимемся, как мы обнимались тогда, перед началом последнего боя.

— У меня нет рук, — печально сказал Иллаваст.

— Зато у меня их целых восемь. Хватит на двоих, да еще и останется.

Тело Калеки, одновременно твердое и податливое, легко протиснулось между Артемом и стеной пещеры. По песку прошелестели щупальца, раздался увесистый шлепок, как будто бы тюфяк упал со шкафа, затем последовал протяжный вздох, и наступила долгая тишина. Артему не нужно было обладать способностью видеть в темноте, чтобы предельно отчетливо представить себе, как два некогда родных человека, волею злой судьбы превращенные в столь по-разному уродливых монстров, замерли, тесно прижавшись друг к другу.

Плакать они не могли, поскольку имели только один глаз на двоих, да и тот был лишен слезных желез.