Минтака Ориона - Юрий Гельман

Секретарь повернулся к двери и тут же развернулся обратно.

– Ах, да! Простите, совсем забыл. У нас небольшая сенсация, Алла Геннадьевна.

– Что еще за сенсация? – насторожилась Раменская.

– Несколько дней назад на прииске «Белый» один из рабочих нашел самородок весом более двух килограммов! – радостно сообщил Сергей.

– Да ну! – воскликнула Алла Геннадьевна. – И этот камень ты до сих пор держал за пазухой?

Сергей виновато помялся.

– А что значит «более двух килограммов»? Это шестьдесят граммов или шестьсот?

– Я уточню. Немедленно уточню.

– Хорошо, ступай.

Когда секретарь вышел, Алла Геннадьевна сняла телефонную трубку и набрала номер Первого вице-премьера.

– Борис Петрович? Да, я. Вчера. Нормально. Более чем, – говорила она. – Лондон? Как Лондон, не лучше и не хуже. Что? Да, купила пару картин. Пусть лучше у меня в доме висят, чем у какого-нибудь капиталиста. Вы мне звонили? Да, могу. Сегодня? Ну, могу и прямо сейчас. Хорошо, через два часа буду.

Она еще куда-то звонила, отдавала распоряжения – жизнь деловой женщины входила в свое привычное русло. Через полчаса вошел секретарь.

– Алла Геннадьевна, – сказал он радостно, – я все узнал.

– Что именно? – спросила она, поднимая глаза от документов.

– Про самородок.

– Ах, да. Ну?

– Два килограмма и восемьдесят три грамма, – доложил Сергей.

– Гм, неплохо, – сказала Раменская. Потом добавила, поразмыслив: – Я тебя попрошу, Сережа. Подойди в финансовый отдел и от моего имени передай, чтобы перечислили этому рабочему, который, так сказать, отличился, мою персональную премию в размере двух тысяч восьмидесяти трех долларов.

– Круто! – воскликнул секретарь. – Ну и любите же вы, Алла Геннадьевна, красивые жесты!

– Это плохо?

– Я так не сказал, – смутился Сергей.

– Это мой стиль. И отступать от него я не намерена никогда. Людей надо уважать, и тогда они ответят тебе тем же.

– Да, вы, как всегда, правы.

– Вызови мне машину, – сказала Алла Геннадьевна. – Я еду к Карелину.

Секретарь вышел. Раменская убрала все документы со стола в сейф, затем надела пиджак, что-то поправила в прическе, подкрасила губы. Через минуту она уже спускалась по лестнице. И вдруг в холле увидела какого-то мужчину, беседовавшего с охранником. Что-то знакомое было в его чертах, что-то далекое, почти позабытое. Она невольно замедлила шаги, но тот, увидев ее, внезапно развернулся и быстро вышел на улицу.

– Кто это был? – спросила Алла Геннадьевна у охранника, подойдя к нему.

– Какой-то левый мужик, – ответил тот. – Спрашивал, можно ли устроиться на работу охранником. Я ему объяснил, что…

– Немедленно догоните его! – приказала Алла Геннадьевна и сама поспешила на улицу.

Машина – белый «Мерседес» – уже была у подъезда. Но Раменская подождала, пока вернется посланный ею вдогонку охранник.

– Он исчез, – доложил тот. – Как сквозь землю провалился.

– Жаль, – как-то задумчиво произнесла Алла Геннадьевна, садясь в машину.

В ноябре в Лондоне зачастили долгие, унылые дожди. Скользкие серые улицы не успевали высыхать, в рытвинах образовалась постоянная грязь – густая и маслянистая.

Мистер Эндрю Сейбл, молва о котором распространилась после бала у миссис Корнелис на весь город, давно открыл в центре Лондона свою школу восточной борьбы, которую горожане более привычно для себя стали называть клубом. Здесь, перенимая навыки рукопашных схваток, постоянно стали заниматься двенадцать юношей из аристократических семей, которых мистер Сейбл отобрал сам. Он, как учитель, не запрещал присутствовать на занятиях родителям молодых людей, для большинства из которых постепенно превратился в авторитетного человека и желанного гостя. Так у человека, попавшего в столицу могущественной империи совершенно случайно, завелось в этой столице достаточно много полезных знакомств и связей.

Что же касается постоянных обедов у герцога Кингстона и его очаровательной супруги, то за полгода, прошедшие после драматического знакомства, мистер Сейбл не пропустил ни одного из них. Всякий раз, посещая огромный особняк на Пэлл-Мэлл, он находил здесь живой интерес со стороны престарелого хозяина, с которым порой проводил занимательные беседы, длившиеся гораздо дольше обеденного времени. Но еще больший интерес, и это было очевидным, проявляла к мистеру Сейблу молодая герцогиня.

Впрочем, как это ни покажется странным, поводов для ревности со стороны сэра Уильяма Кингстона ни леди Елизавета, ни мистер Сейбл не давали. В глазах старика они выглядели хорошими друзьями, охотно проводящими время вместе. Мистер Сейбл, которого и герцог, и его супруга в домашней обстановке называли просто Эндрю, на самом деле, как истинный джентльмен, не проявлял попыток покуситься на семейные узы. И никому из челяди, сновавшей по дому герцога по служебным обязанностям, не приходило в голову не только сплетничать на эту щекотливую тему, но и просто подглядывать за леди Елизаветой и ее гостем.

В один из дней, когда ранние сумерки глубокой осени заставили сразу же после обеда зажечь свечи в гостиной, старый герцог, сославшись на легкое недомогание, удалился отдохнуть, оставив свою супругу и Эндрю за столом. Закончив трапезу, они пересели в мягкие кресла, обитые сафьяном и расставленные возле камина, и повели неторопливую беседу.

– Эндрю, – вдруг спросила леди Елизавета, – мы знакомы с вами полгода, а вы никогда не рассказывали мне о своей семье. Неужели это является секретом?

– Вовсе нет. Когда у человека нет семьи, ему действительно не о чем рассказывать.

– У вас, в самом деле, никого нет? – слегка нахмурившись, спросила герцогиня.

– Представьте себе, что это правда.

– И никогда не было?

– Я любил одну женщину, – после некоторого раздумья ответил Эндрю. – Мы не были женаты, просто не успели… это печальная история…

– Она… умерла?

– Да.

– Простите, – сказала леди Елизавета. – Теперь я понимаю, почему вы никогда об этом не говорите. Давно это было?

– Это было… так давно, что в реальность случившегося уже трудно поверить.

– Вы… вы любите ее до сих пор?

– Наверное, это так, – ответил Эндрю, серые глаза которого приобрели стальной оттенок.

– Тогда я вам завидую, – неожиданно сказала герцогиня. – А знаете, почему? По моему глубокому убеждению, любви вообще не существует. Есть только влечение, которое порой бывает страстным до безумия, но которое все же довольно быстро проходит, как только наталкивается на каждодневную обязанность.

– Боюсь вас обидеть, но не могу удержаться от вопроса, – усмехнувшись, сказал Эндрю. – Только что вы говорили о себе и вашем престарелом муже?

– Вы имеете в виду влечение? Нет, что вы! – ответила герцогиня и замешкалась. Потом, поправив свои роскошные локоны и сев поудобнее, добавила: – А знаете, Эндрю, я могу вам сказать, почему вышла замуж за сэра Уильяма. Признáюсь, я испытываю к вам некоторую симпатию, и это позволяет мне делиться с вами определенными откровениями. То, что я вам сейчас расскажу, на протяжении двух последних лет мучает меня, как болезнь. Слушайте же.

Она сделала паузу, будто еще раз определяя для себя степень откровения, до которой сама может дойти с этим человеком. В камине под действием жаркого пламени жалобно и протяжно пискнул сучок, и этот звук будто стал сигналом для герцогини к началу исповеди.

– За герцога Кингстона я вышла замуж, конечно же, не по любви, а из чисто корыстных побуждений. Просто мне нужно очень много денег для приобретения драгоценностей.

– Но у вас и так всего вдоволь, – вставил Эндрю.

– Это особые вещи, – сказала она и посмотрела на своего собеседника как-то испытывающее. – И если вы поможете мне собрать вместе все предметы, я дам вам столько денег, сколько вы пожелаете. Вы сможете купить себе титул и жить в Англии, ни в чем себе не отказывая.

– Ваше предложение выглядит весьма заманчиво, – сказал Эндрю. – Но почему вы выбрали именно меня?

– Однажды вы, по сути, спасли мне жизнь. Вы – настоящий мужчина, каким я себе его представляю. Вы сильны, умны, решительны и способны на поступок. Вокруг себя я не знаю другого, кто бы мог сравниться с вами по всем этим качествам.

– Вы хотите втянуть меня в какую-то авантюру? – спросил он, пристально глядя на герцогиню.

– Считайте, что это так, – с некоторым азартом, внезапно проявившимся в ней, ответила леди Елизавета.

– Тогда я должен быть посвящен во все тонкости этого дела.

– Не теперь, – уклончиво ответила она. – Я сообщу вам все, что нужно, но… не теперь…

Некоторое замешательство герцогини раскрылось для Эндрю двумя месяцами позже, когда в один из дней января после непродолжительной горячки скончался сэр Уильям Кингстон. Семидесятичетырехлетний старик, при всем своем высоком положении в свете бывший некоторое время посмешищем для всего Лондона, ушел из жизни с улыбкой на губах: до конца своих дней он любил женщину, и эта женщина была самой красивой из всех, что когда-либо знавало лондонское общество.