Минтака Ориона - Юрий Гельман

– Вот, Сережа, – сказал Сумской, обводя руками пространство, – здесь вы будете работать. Не обращайте внимания на забрызганный красками пол. У вашего, как бишь его… Глазунова, должно быть, точно так же, а?

Сергей усмехнулся.

– Для начала, – предложил Сумской, – я дам вам несколько дней для небольших испытаний. Вот на этой бумаге (он показал на листы, сложенные на стуле в углу) вы нарисуете мне по памяти лошадь, собаку, какое-нибудь здание. И еще – так, произвольно – мужской и женский портрет. Справитесь?

– Постараюсь, – скромно ответил Шумилов.

– Можете использовать мои грифеля, они теперь также и ваши. А захотите – можно и углем.

– У меня с собой есть карандаши, – сказал Сергей. – Я захватил из Москвы.

– Что это? Покажите, – заинтересовался Сумской.

Сергей принес набор цветных и коробку простых карандашей. Иван Христофорович удивленно повертел в руках несколько шестигранных палочек, попробовал нанести на бумагу линию-другую.

– Небось, немецкие? – спросил с некоторой завистью. – Эти всегда что-то раньше нас придумывают!

– Берите, пользуйтесь! – сказал Сергей, радуясь тому, что карандаши пришлись по душе Сумскому.

– Я еще успею, дружок, – ответил тот. – Итак, даю тебе три дня. Работать будешь с девяти утра до двух. Затем, если конечно, захочешь, посмотришь, как работаю я сам. Ко мне теперь ходит графиня Ланская для позирования.

– Я непременно посмотрю! – воскликнул Сергей.

Рисовать он начал в тот же день. Легко и непринужденно набросал животных, причем, лошадь даже в трех ракурсах. Выписал с полутонами какой-то дом. С портретами было сложнее, но и они, в конце концов, получились живыми, будто выпуклыми. На все задание Ивана Христофоровича ушло два дня.

– Ну и скор же ты, Сережа, на руку! – воскликнул Сумской, когда узнал, что уже все готово.

Он пристально рассматривал рисунки Шумилова.

– Вот тут, – сказал мягко, без придирок, – у лошади глаза косят. А у девушки одна щека вздутее другой, будто зубом она мучается. А вообще – очень прилично, Сережа. Хвалю. И не просто хвалю, а назначаю тебе жалование в пять целковых за месяц, да к этому еще десятую часть с гонораров, если ты мне помогать в работе станешь.

– А жалование тогда за что? – скромно спросил Сергей. – Я и так у вас живу и столоваюсь.

– Да? – спросил Сумской, дивясь бескорыстию своего нового ученика. – А мы поглядим. Я ведь не токмо портреты вельмож на заказ пишу. А еще батальные сцены, пейзажи, библейские мотивы. Это уже для души. На них особо покупателя нет, разве что Академия художеств разместит где, посодействует. Вот ты и будешь для меня предварительные наброски делать. Карандаши тебе, глядишь, и пригодятся. Ну, что, доволен ли?

– Еще бы! – воскликнул Шумилов.

Так началась для него новая жизнь. С утра и до двух он проводил время в мастерской, где одновременно работал над эскизами четырех-пяти полотен. Затем – после обеда – много гулял по городу – то заснеженному, то оттаявшему, но всегда почему-то праздничному. Иногда, теперь уже иногда, он брал с собой бумагу и карандаши: рисовал, рисовал. То стремительный шпиль Петропавловки, то Зимний дворец, то просто вид на Неву с какого-то моста или с набережной.

Ему теперь безумно нравился Петербург – город на болотах и человеческих костях, «окно в Европу», которое теперь, во второй половине восемнадцатого столетия, было, как никогда раньше, широко распахнуто. Он ведь помнил из книг, сколько раз набегали сюда шведы, чтобы стереть этот город с лица земли. Сколько сражений вынесла на себе гладь Балтийская. Сколько людей тогда, в начале столетия, полегло в Кроншлоте да под Орешком. Выстоял Петербург, выдюжил гением Петра Великого и волею его несгибаемой вдохновленный. Покрыли себя неувядаемой славой и воинство русское, и флот.

И теперь, ранней весной тысяча семьсот шестьдесят пятого года, когда великой империей, по воле истории, правила чужестранка, – с особенным интересом наблюдал Сергей за жизнью, что окружала его. Такою ли уж великой была она, эта Екатерина, о которой столько написано?

Впрочем, он поймал себя на мысли о том, что просто не сможет ничего оценить, не сможет либо подтвердить, либо развенчать исторические экскурсы, что довелось ему когда-то читать. Для этого, как он теперь хорошо понимал, нужно было не просто увидеть все своими глазами – нужно было здесь жить. Причем, жить долго, основательно. Так долго, чтобы узнать отсюда, изнутри самой эпохи, о новых победах русской армии под командованием Суворова, о реформах государственных, о прихотях императрицы… А были ли они вообще, эти прихоти? Может, врали всё историки, «на заказ» писали…

И вдруг Сергей понял, что не месяц понадобится ему для этого, не год – жизнь. Вся его жизнь должна пройти, вся оставшаяся жизнь. А что, думал он, этот город и эта страна, разве не стóят они человеческой жизни? Его, именно его жизни.

И он уже был готов позабыть, вычеркнуть из памяти то, ради чего, собственно, сюда прибыл. Это все показалось ему таким мелочным, жалким. Даже ничтожным. Разве может какая-то призрачная идея, пусть и обрамленная в оправу из золота, быть привлекательнее и быть красивее закатного солнца, золотящего сейчас, прямо на его глазах, черепичные крыши Санкт-Петербурга? Разве может какая-то болезненная фантазия, пусть и подкрепленная какими-то сомнительными ссылками, быть величественнее луны, окунающей свои серебряные локоны в Неву?

– Ну, как вы тут без меня? – спросила Алла Геннадьевна у Муромцева, когда вошла в офис и поздоровалась. – Скучали?

– Скучать, как вы сами понимаете, не приходится, – ответил Павел Сергеевич, скромно улыбаясь. – Все идет хорошо, без срывов. Как и должно быть у хорошего руководителя.

– Я не поняла, на кого вы намекаете, – сказала Раменская.

– Дорогая Аллочка Геннадьевна, – сказал Муромцев, – я вовсе даже не намекаю, а просто говорю то, что есть. Вы знаете разницу между хорошим и плохим руководителем?

– Никогда не задумывалась над этим.

– А я вам скажу. У плохого начальника все рушится, как только он уходит в отпуск. А у хорошего все по-прежнему работает, как часы.

– Значит, у нас – как часы, и я хороший руководитель?

– Именно так!

– Что ж, приятно это слышать, – сказала Алла Геннадьевна. – С конкретными цифрами вы меня познакомите, Павел Сергеевич?

– Конечно, вот папка. Здесь все отчеты за последнюю неделю.

– Спасибо, оставьте на столе.

– Если понадоблюсь, я у себя, – сказал Муромцев и вышел.

Алла Геннадьевна сняла пиджак, неторопливо повесила его на «плечики» и спрятала в шкаф. Потом села к столу и погрузилась в документы. Через десять минут она вызвала секретаря.

Вошел молодой человек лет тридцати – высокий, широкоплечий, с аккуратно зачесанными назад волосами цвета спелой ржи. На нем безукоризненно сидел светло-коричневый костюм в мелкую елочку, из кармана пиджака торчал уголок платочка. Остановившись у двери, секретарь вытянул руки по швам, и на его лице отобразилось полное внимание.

Алла Геннадьевна еще с полминуты смотрела в документы, потом подняла голову.

– Ну, что, Сергей, – спросила она, – ты помирился с невестой?

Не ожидавший такого вопроса секретарь слегка порозовел.

– Да, – ответил он как-то неуверенно.

– Я спрашиваю потому, – спокойно пояснила Алла Геннадьевна, – что хорошо знаю, как душевное неравновесие отрицательно влияет на работу.

– Я все уладил, – заверил Сергей.

– Хочется верить. Пока, впрочем, у меня к тебе претензий нет.

– Спасибо, Алла Геннадьевна.

– Что у нас на сегодня? – спросила она, переходя от лирики к делу.

– На одиннадцать Павел Сергеевич пригласил директоров ликероводочных заводов.

– Пусть он сам с ними и разбирается, – парировала Раменская. – Потом доложит. Что еще?

– Первый вице-премьер звонил, спрашивал, когда вы будете. Я сказал, что сегодня.

– Хорошо, я ему перезвоню. Еще?

– Послезавтра открывается семинар ведущих производителей косметики и парфюмерии Европы. Будут почти все лучшие торговые дома. Я подал заявку на ваше участие.

– Правильно сделал, – задумчиво ответила Алла Геннадьевна. – Теперь позвони на комбинат и передай, чтобы завтра же, не позднее трех часов дня, мне привезли пять наших новых образцов.

– Сейчас позвоню. Это все, Алла Геннадьевна.

– Спасибо, ты свободен, – сказала Раменская.

Секретарь повернулся к двери и тут же развернулся обратно.

– Ах, да! Простите, совсем забыл. У нас небольшая сенсация, Алла Геннадьевна.

– Что еще за сенсация? – насторожилась Раменская.

– Несколько дней назад на прииске «Белый» один из рабочих нашел самородок весом более двух килограммов! – радостно сообщил Сергей.

– Да ну! – воскликнула Алла Геннадьевна. – И этот камень ты до сих пор держал за пазухой?