Раздолбай - Юлия Лим

И так день за днем. Постукивая ногтем по парте, Храмов неуютно поеживается. В пятом классе Самара повредила колено из-за Лисова, и с тех пор Демьян усиленно, но пассивно недолюбливал его. Но именно тогда Демьян получил шанс позаботиться о Самаре: помогал ей передвигаться по школе, подставлял плечо, чтобы ей было удобнее прыгать на одной ноге по лестнице, и таскал ее рюкзак. Кто знает, может, если бы Лисов тогда не толкнул Ремизову, она бы и не разглядела в Храмове своего будущего парня.

В голову пробирается ревнивая мысль: если Самара не сможет играть в волейбол, она снова станет уделять ему больше внимания. Летом она уезжала в спортивный лагерь, откуда приезжала загоревшая и с каждым годом все более красивая. А ведь в спортивных лагерях немало других парней, таких же атлетов, как она. Стоит одному такому маякнуть на горизонте, Ремизова сразу же увидит, насколько Демьян нескладный и худой.

На перемене Храмов подходит к открытому окну и выглядывает на улицу. Все как прежде. Люди за решеткой-забором куда-то спешат, младшеклашки гуляют со своей продленкой, а поодаль на углу курят старшаки. Погодите-ка… Демьян вглядывается. Рядом с уже знакомым ему Кусаиновым стоит Самара. Они курят, перекидываются словами. Ремизова смеется так же, как и всегда, громко, отчего по спине Храмова прокатывается волна гневливых мурашек.

Не глядя на часы, он выбегает из кабинета и, перепрыгивая через две-три ступеньки, вскоре оказывается на улице. Налетает на Самару с объятиями, стискивает ее плечи и спрашивает:

– Эй, ты чего тут забыла?

И оглядывает Кусаинова сверху вниз. Между ними сантиметров пять разницы в росте, и Демьян едва заметно ухмыляется. Он выпячивает грудь, стараясь казаться больше, и привлекает Ремизову к себе.

– Стресс вывожу. Дархан вот тоже курит, приятное совпадение, – она подмигивает однокласснику. Проследив за ее взглядом, Храмов натыкается на кадык Кусаинова.

Раньше Самара, лежа в его объятиях, часами разглядывала «адамово яблоко», касалась его пальцами, иногда целовала. Когда она призналась, что кадыки – ее фетиш, Демьян уже давно об этом знал.

– А ты зачем вышел? Скоро урок начнется. – Самара выпускает струйку дыма.

– Соскучился. – Он пытается поцеловать ее, но она уворачивается. Демьян невольно косится на Дархана. Тот докуривает сигарету с пустым, нечитаемым лицом. Будто всегда носит одну и ту же маску. Майкл Майерс, не иначе.

– Слушай, я ведь уже сказала, что мне некогда, – огрызается Самара и стряхивает пепел на кроссовку Демьяна. – Хватит меня доставать.

– Мне кажется, нам надо поговорить.

– «Мне кажется, нам надо поговорить», – передразнивает Ремизова. Сплюнув, она бросает сигарету на асфальт и придавливает. – Ты же знаешь, как для меня важны волейбол и отдых. Так какого черта лезешь ко мне?

Она толкает Храмова в грудь так, что он отступает.

– Отстань от меня со своими разговорами. У меня и так полно проблем. – Злобно глянув на него, Самара уходит в спортзал.

Демьян растерянно смотрит ей вслед. Когда он переводит взор на Кусаинова, тот спрашивает тихим спокойным голосом:

– Чего вылупился? – И выдыхает дым через ноздри.

Поморщившись, Храмов уходит в школу.

Раз в полторы минуты Демьян поворачивается на другой бок. Под гулкий рев проносящегося по ночным улицам мотоцикла он открывает глаза.

Бесполезно.

Егора не вернуть, Самару сейчас лучше не трогать, а чтобы заснуть, он должен или приложиться головой о стену, или напиться до беспамятства. Поднявшись, Демьян бродит по комнате. Ворс ковра щекочет босые ноги. Блики редких фар освещают комнату, словно прожекторы, и через мгновение темнота снова обволакивает.

Компьютер на столе пылится с лета. Раньше они с Полосковым играли по ночам, и он едва не будил громким смехом спящих за стенкой родителей; часто получал подзатыльники и нагоняи от брата, делящего с ним одну комнату. Когда они всей семьей провожали Даниила в армию на перроне, Демьян стоял позади и в момент, когда брат поднялся на ступеньку, показал тому средний палец, прикрывая ладонью, чтобы видел только он. Даниилу оставалось только улыбаться, махать родителям и пожирать Демьяна ненавидящим взглядом. Это был единственный раз, когда Демьян переиграл брата и никто не заметил его шалость.

Храмов подходит к шкафу и осторожно открывает, чтобы не скрипнули старые дверцы. Мебель перешла ему по наследству от прабабушки, которую он живой не застал, а на что-то свое рассчитывать не было смысла. В последние годы у родителей туго с деньгами, а мамина шкатулка, прежде полная золотых украшений, теперь позвякивает простым медным наперстком. Ценности взрослых резко поменялись, когда Даниил чуть не умер. Они с друзьями додумались смешать какие-то таблетки с алкоголем, и всех привезли в больницу с тяжелым отравлением. Больше других выпил Даниил, его даже вводили в искусственную кому. Мертвенно бледные родители не отходили от него ни на шаг, когда это было возможно, и в день, когда Даниил открыл глаза и просипел «мама», она рыдала до самого возвращения домой. Потом разбила копилку Демьяна, с размаху приложив к ней молоток. Пока младший Храмов пораженно смотрел на мать, она собирала деньги со всех тайников, а после потащила всех, кроме Даниила (тот валялся в кровати на правах «больного» и объедался сладостями), в церковь. Тогда их троих крестили, и тогда же Демьян получил свой первый и последний серебряный крестик. На все последовавшие от него вопросы мама отвечала, что «нет ничего дороже человеческой жизни», и каждый раз, собираясь в церковь, забирала из дома что-то ценное. Она благодарила бога за спасение старшего сына, а Демьян так и не понял, почему она не сказала спасибо врачам.

В кармане джинсов он находит пузырек с успокоительным, бултыхает в руке и прикидывает: осталась половина. Может, выпить все? Плюнуть на риски и отключиться, как тогда, на улице?..

Он решается, но едва горлышко касается губ, из глаза стекает слеза. О чем думал Егор, когда шел к высотному зданию? Было ли ему страшно? Вспоминал ли о нем?

Качнув головой, Храмов закручивает крышку и убирает пузырек обратно. Пусть лежит, как память.

Демьян садится на подоконник, свешивает ноги и болтает ими в осенней прохладе. Он никогда не простывает, а легкий насморк ничто в сравнении с первыми крещенскими купаниями. Тогда Храмов заработал воспаление легких и думал, что умрет, но родители не плакали, у койки не дежурили, и никто из них не благодарил церковь за чудесное спасение младшего сына. Мама назвала его состояние «обычной реакцией» и пообещала, что он обязательно закалится. Несмотря на все мучения, пережитые в раннем детстве, к десяти годам Храмов перестал