Моя нечаянная радость - Татьяна Алюшина

Он принялся доставать из своего рюкзака и выкладывать на стол продукты, Майя с интересом наблюдала, как появляется большой пакет муки, растительное масло, несколько пачек каких-то круп, сахар-соль, хозяйственное мыло, еще какие-то мелочи. Она торопливо полезла в сумочку, достала кошелек, выдернула из него несколько разных купюр и сунула в большую железную банку из-под повидла с прорезью в верхней крышке.

И, испытав некое приятное ощущение внутреннего успокоения от того, что смогла поучаствовать в благом деле, повернулась к попутчику и чуть не столкнулась с незнакомцем из поезда. Он усмехнулся, кивнул, вроде как поздоровался или отметил, что помнит ее, поднял и поставил на стоявший рядом со столом табурет свой тяжелый рюкзак, развязал верхний клапан и принялся выставлять на стол продукты.

Ну, вот Майя и узнала, что он там таскал в своем рюкзаке. Девушка с любопытством наблюдала, как мужчина достает пачки гречки, риса, гороха, фасоли, три пачки овсяного «геркулеса», литровую банку топленого сливочного масла и двухлитровый пластиковый бутыль растительного, большой пакет сушеных грибов, репчатый лук, килограмма три, столько же морковки и зеленых яблок, несколько упаковок разного сухого печенья и еще большущий пакет уже нарезанной свежей капусты.

«Ничего себе он упаковался!» – поразилась Майка.

Незнакомец тем временем неторопливо завязал рюкзак и, закинув его на плечо, направился к церкви.

– Вот такие щедрые дары люди привозят, – улыбнулся спутник Майи и позвал: – Идемте, Майечка, сейчас уже служба начнется. – И напомнил, указав рукой на ее голову: – Только волосы вам надо прикрыть.

– Да-да, – спохватилась девушка.

Торопливо поставила на освободившийся табурет свою сумку, достала из нее длинный шелковый шарф такой же расцветки, как и ее юбка и, накинув на голову, закрутила концы вокруг хвоста волос, надежно закрепив.

– Я готова, идемте, Валентин Семенович, – улыбнулась она спутнику.

В церковь они с Валентином Семеновичем не попали, понятное дело. Туда набились только самые шустрые из числа тех, кто приезжает в Пустонь уже не первый раз и все порядки здесь знает, как, например, то, что надо с катера прямиком бежать в храм, занимать места, да местные, которые приехали своим ходом еще до катера.

Как объяснил ее добровольный гид, указав Майе на ряд лодок и небольших катерков на берегу, жители близлежащих деревень приезжают сюда на службу целыми семьями и составляют церковный приход. Это не очень большой приход, но по важным религиозным праздникам собирается много людей, зимой добираются как по зимникам, так и по реке на санях. У причалов сооружены конюшни для их лошадей. Вот как все тут интересно.

А Майя нисколько не пожалела, что осталась снаружи. Удивительной силы, мощи и красоты голос священника разливался над берегом и рекой далеко окрест, передаваемый добротной акустической аппаратурой, и величественная, суровая и первозданная природа вокруг казалась самым роскошным храмом, какой только может существовать.

Гармония природной истинной красоты и этого великолепного голоса вызвала духовный восторг и ощущение приобщения к чему-то высокому, которое Майя не испытывала раньше, – словно звенело внутри что-то чистое-чистое, как хрустальный источник всей жизни, и непроизвольно наворачивались слезы от этой чистоты…

Погрузившись в свои духовные переживания и этот удивительный внутренний звон, она даже и не заметила, как прошла долгая служба.

И очнулась, как от наваждения, когда наступила тишина; люди, стоявшие вокруг, вдруг загомонили, и легкий ветерок скользнул по ее щеке. Только тогда Майя обнаружила, что щека у нее мокрая от слез.

– Вы плакали, – улыбнулся ей Валентин Семенович.

– Я не почувствовала, – растерянно посмотрела она на мокрые кончики пальцев, которыми смахнула слезы.

– Да уж. Батюшка Иннокентий умеет своим голосом аж до сердца достать, – заметил, по-доброму улыбаясь, мужчина.

– А батюшка Иннокентий… – уточнила Мая.

– Настоятель этого храма. Это он службу вел, – пояснил Валентин Семенович.

– А о чем все… – она показала жестом на людей вокруг.

– А… – понял он и объяснил: – Ждут выхода Старца Никона. – И добавил: – А вот и он.

На высокое крыльцо перед дверьми церкви вышел крупный дородный мужчина в рясе с большим крестом на длинной цепи и сделал шаг в сторону, Майя так поняла, что это и есть отец Иннокентий, за ним вышли еще двое мужчин в церковных одеждах, за ними три монаха, все встали по бокам от входа. Последним показался, прошел вперед и остановился у самых ступенек старик в перепоясанной тонким ремешком холщевой, но не монашеской рясе, поверх которой спускался совсем простой крест без всяких украшений и камней. У него были совершенно седые ухоженные длинные волосы и борода до груди, он опирался на посох на вид из самого обычного сучка дерева.

Создавалось странное, удивительное ощущение, что Старец стоит в полном уединении и недоступности, словно возвышаясь над всеми – над людьми, столпившимися внизу, над сопровождавшими его священниками, над суетностью житейской…

И вдруг над всем берегом повисла абсолютная тишина, нарушаемая только плеском речной волны и далеким криком какой-то птицы. Даже работавшие на кухне люди замерли и замолчали, и Майе показалось, что время остановилось…

Она стояла не очень далеко от ступенек, Валентин Семенович целенаправленно протиснулся поближе перед началом службы, таща за собой девушку и не обращая внимания на недовольное ворчание столпившихся людей. И сейчас со своего места Майя отчетливо видела лицо Старца Никона и его удивительной силы взгляд.

Он внимательно и неторопливо оглядел собравшихся внизу людей, и звенящая тишина, так и не нарушаемая ничем, не угнетала, а будто бы даже успокаивала, обещая, что все будет теперь непременно хорошо, все сложится как надо и выправится обязательно.

Вот взгляд Старца переместился с дальних рядов вперед и, наконец, задержался на Майе. Она почувствовала теплоту этого взгляда, проникающую через ее глаза прямо внутрь, к сердцу, и улыбнулась умиротворенно, ей показалось на какой-то краткий момент, что Старец улыбнулся ей в ответ. Именно ей! И совсем мимолетно…

И перевел взгляд дальше. Это длилось всего какую-то пару мгновений, но Майя почувствовала невероятную светлую радость, опустила голову, прикрыла глаза и приложила ладошку к груди, стараясь как можно дольше удержать в себе эту таинственную теплоту.

Послышался странный звук, словно толпа вокруг одновременно, как по команде, выдохнула, и Майя уловила шум, доносившийся с кухни-столовой, и вопросительный шепоток вокруг. А Валентин Семенович наклонился к ней и прошептал на ухо: