История Энн Ширли. Книга 1 - Монтгомери Люси Мод

Миссис Блуветт осмотрела Энн с головы до ног.

— Сколько тебе лет? — спросила она. — И как тебя зовут?

— Энн Ширли, — прошептала девочка. — Мне одиннадцать лет.

— Какая-то ты малорослая. Но вроде жилистая. Жилистые лучше работают. Ладно, я тебя возьму, только ты должна хорошо себя вести и беспрекословно делать что тебе говорят. Я не собираюсь кормить тебя даром. Ладно, мисс Кутберт, считайте, что вы от нее избавились. Малыш у меня ужасно капризный, я с ним просто с ног сбилась. Если хотите, я ее прямо сейчас и заберу.

Марилла поглядела на девочку, и сердце у нее сжалось: бледное лицо Энн выражало глубокое отчаяние — отчаяние беспомощного существа, словно она опять попала в западню, из которой только что вырвалась. Марилле показалось, что если она не отзовется на немой призыв о помощи, эти печальные глаза будут укором стоять перед ней до самого смертного часа. И ей очень не нравилась миссис Блуветт. Отдать этой женщине такую чувствительную девочку? Нет уж, этот грех она на душу не возьмет!

— Вот уж и не знаю, — медленно проговорила Марилла. — Собственно, мы с Мэтью еще не решили, отсылать ее назад или взять к себе. Мэтью очень хочет, чтобы она осталась. Я просто приехала узнать, как получилось, что произошла ошибка. Пожалуй, я отвезу ее обратно и поговорю с Мэтью. Не хочу принимать окончательного решения, не посоветовавшись с ним. Если мы решим ее отдать, то завтра вам ее привезем, миссис Блуветт. А если нет, значит мы решили ее оставить. Вас это устраивает?

— Ладно уж, — недовольно буркнула та.

За эти минуты лицо Энн словно просветлело. Исчезло выражение отчаяния, появился проблеск надежды. Глаза засияли, как утренние звезды. Девочку было не узнать. Когда миссис Спенсер и миссис Блуветт пошли искать рецепт пирога, за которым как раз и явилась миссис Блуветт, Энн вскочила на ноги и бросилась через комнату к Марилле.

— О, мисс Кутберт, вы действительно сказали, что, может быть, оставите меня в Грингейбле? — проговорила она прерывистым шепотом, как будто опасаясь, что громкий голос может разбить вдребезги ее хрупкую надежду. — Вы это правда сказали? Или я это вообразила?

— Знаешь что, Энн, придется тебе учиться не давать волю воображению, если ты не можешь отличить того, что происходит на самом деле, от того, чего нет, — сердито ответила Марилла. — Да, я действительно сказала, что, может быть, мы оставим тебя. Но не больше. Вопрос еще не решен, может, мы все же отдадим тебя миссис Блуветт. Ей ты нужна гораздо больше, чем мне.

— Уж лучше я поеду обратно в приют! — почти закричала Энн. — Она похожа на… на шило.

Марилла сдержала улыбку: по ее мнению, детям нельзя было прощать подобные вольности.

— Как тебе не стыдно так говорить о взрослом человеке, которого, к тому же, ты совершенно не знаешь! Иди садись на кушетку и веди себя тихо, как положено воспитанной девочке.

— Я все буду делать, как вы хотите, только оставьте меня у себя, — повторила Энн и покорно вернулась на место.

Когда они возвратились в Грингейбл, Мэтью встретил их на дороге. Марилла издалека увидела, как он бродит перед воротами, и поняла почему. Как она и ожидала, при виде Энн на его лице отразилось облегчение. Но мисс Кутберт ничего не сказала брату, пока они не пошли в хлев доить коров. Там она кратко пересказала ему историю Энн и результат своего разговора с миссис Спенсер.

— Ну уж, этой Блуветт я и собаку бы не отдал, — с непривычным для него пылом высказался Мэтью.

— Мне она тоже не больно-то нравится, — согласилась Марилла, — но нам надо решать: либо мы отдаем Энн миссис Блуветт, либо берем ее к себе в дом. А раз уж ты хочешь ее оставить, придется, видно, мне согласиться. Я вроде бы привыкла к этой мысли. У меня такое чувство, что это мой долг. Мне никогда не приходилось воспитывать ребенка, особенно девочку, и, наверное, у меня это плохо получится. Но я постараюсь. Ладно, Мэтью, я согласна, пусть она живет у нас.

Мэтью просиял.

— Я так и думал, что ты согласишься, Марилла. Она такая забавная.

— Если бы еще от нее была какая-нибудь польза! — отрезала Марилла. — Но я постараюсь научить ее всему, что надо уметь женщине. И уж пожалуйста, Мэтью, не вмешивайся в ее воспитание. Может быть, старая дева не очень-то разбирается в детях, но уж наверняка лучше, чем старый холостяк. Так что воспитывать ее буду я. Вот если уж у меня совсем ничего не получится, тогда берись ты.

— Да что ты, Марилла, конечно, воспитывай ее, как считаешь нужным, — успокоил ее Мэтью. — Только будь с ней подобрее, хотя и баловать чересчур не надо. Мне кажется, что если она тебя полюбит, то будет делать все, что ты ей скажешь.

Марилла хмыкнула, выражая свое презрение к мнению брата относительно тайн женской души, взяла ведро с молоком и вышла из коровника. «Сегодня я ей не скажу, что мы решили, — думала она, процеживая молоко. — Она так разволнуется, что не сможет заснуть. Ну, Марилла Кутберт, попала ты в историю! Тебе и не снилось, что ты когда-нибудь удочеришь девочку-сироту! Удивительное дело. Но самое удивительное это то, что все дело заварил Мэтью. Подумать только — он ведь всю жизнь до смерти боялся девочек. Ну ладно, раз решили — посмотрим, что из этого выйдет».

Глава седьмая МОЛИТВА НА СОН ГРЯДУЩИЙ

Поднявшись вечером с Энн в ее комнату, Марилла заявила недовольным тоном:

— Послушай, Энн, вчера ты разбросала свою одежду по всей комнате. Так нельзя. Я этого не позволю. Одежду надо аккуратно вешать на стул. Я не люблю нерях.

— Но я вчера была в таком отчаянии, что и думать забыла про одежду, — оправдывалась Энн. — Сегодня я все аккуратно повешу. В приюте нас тоже заставляли это делать. Правда, я часто забывала — мне так хотелось поскорее лечь в постель и начать думать о чем-нибудь приятном…

— Нет уж, здесь тебе придется об этом помнить. Ну, вот так-то лучше. А теперь помолись на сон грядущий и ложись в постель.

— Я не умею молиться, — призналась девочка. Марилла поглядела на нее в ужасе.

— Как, Энн? Разве ты не знаешь, что на ночь надо молиться? Это же грех — ложиться спать, не помолившись. Ты, оказывается, плохая девочка.

— Если бы у вас были рыжие волосы, вы увидели бы, что легче быть плохой, чем хорошей, — укоризненно произнесла Энн. — Те, у кого волосы другого цвета, просто не знают, как тяжело жить рыжим. Миссис Томас говорила мне, что Бог нарочно сделал меня рыжей, и я после этого не хотела иметь с ним никакого дела. И потом я всегда к вечеру так уставала, что у меня просто не было сил молиться. Нельзя требовать от людей, которым приходится нянчить двойняшек, чтобы они еще молились. Где им взять на это силы?