История Энн Ширли. Книга 1 - Монтгомери Люси Мод

Марилла решила незамедлительно начать религиозное воспитание девочки.

— Нет уж, Энн, под моей крышей ты будешь каждый день молиться на сон грядущий.

— Пожалуйста, если вы настаиваете, — весело согласилась Энн. — Для вас я на все готова. Только вы мне для начала скажите, какие слова надо говорить. А когда я лягу в постель, я уж придумаю замечательную молитву и буду произносить ее каждый вечер. Это будет даже интересно.

— Встань на колени. — Марилла почему-то смутилась.

Энн встала на колени рядом со стулом, на котором сидела Марилла, и подняла на нее глаза. Ее лицо было серьезным.

— А зачем становиться на колени? Если бы мне захотелось обратиться к Богу, знаете, что бы я сделала? Я бы пошла в широкое поле или в густой лес, посмотрела бы на небо — бездонное голубое небо, и тогда бы мне захотелось молиться. Ну, я готова. Что говорить?

— Неужели ты не знаешь, Энн? Просто поблагодари Господа Бога за все, чем он тебя наградил, и смиренно попроси у него того, чего тебе хочется.

— Ладно, сейчас. — Энн уткнулась лицом в колени Мариллы. — Господь всеблагой и всемилостивый — так говорят пасторы в церкви, наверное, и мне можно обратиться к Богу этими словами? — вставила Энн, на минуту приподняв голову. — Господь всеблагой и всемилостивый, благодарю тебя за Белый Восторг, Лучезарное озеро, Милашку и Снежную Королеву. Я ужасно Тебе за них благодарна. Пока что других наград я не припомню. А хочется мне так много, что долго перечислять. Так что я назову только два своих главных желания: пожалуйста, сделай так, чтобы меня оставили жить в Грингейбле и чтобы я стала красивой, когда вырасту. С уважением — Энн Ширли. Ну и как? — спросила она, поднимаясь с колен. — Я бы могла и покрасивее все расцветить, если бы у меня было время подумать.

Эта невероятная молитва привела Мариллу в состояние, близкое к шоку, но она не стала бранить девочку, подумав, что та, наверное, так непочтительно разговаривала со Всевышним лишь оттого, что ее никто не наставлял в религии. Поэтому Марилла лишь поправила одеяло и дала себе слово, что завтра же научит Энн настоящей молитве. Когда она была уже в дверях, Энн окликнула ее:

— Ой, я вспомнила, что надо было под конец сказать не «с уважением», а «Аминь!» — как это делают пасторы. Я совсем забыла, но нужна же какая-то концовка, вот я и сказала «с уважением». Как вы думаете, Бог не обидится?

— Думаю, нет, — улыбнулась Марилла. — Спи. Доброй ночи.

— Вот теперь я с чистой совестью могу сказать «доброй ночи», — ответила Энн, свернувшись клубочком под одеялом.

Марилла пришла на кухню, поставила свечу на стол и излила свое возмущение на брата:

— Мэтью Кутберт, мы вовремя удочерили эту девочку — а то бы она выросла нехристем. Мне придется научить ее, как должна вести себя христианка. Можешь себе представить, что она до сего дня ни разу не молилась? Завтра же схожу к пастору и возьму у него молитвенник для детей. И отправлю Энн в воскресную школу, как только сошью ей приличное платье. Да, дел на меня свалилось — невпроворот. Ну что ж, у кого в этом мире нет забот? До сих пор мне жилось слишком легко, но теперь и мое время пришло. Что ж, буду нести свой крест.

Глава восьмая НАЧАЛО ВОСПИТАНИЯ ЭНН

По какой-то лишь ей одной ведомой причине Марилла утром не сказала Энн, что решила взять ее к себе. Она давала девочке одно поручение за другим и зорко наблюдала, как та их выполняет. К обеду она пришла к выводу, что Энн — послушная и понятливая девочка, что она охотно делает любую работу и легко осваивает все новое. Главным ее недостатком была привычка улетать в мечтах куда-то далеко, в заоблачные выси, и возвращаться к действительности, только когда ее окликнут или когда что-нибудь сгорит или прольется.

После обеда, вымыв посуду, Энн вдруг подошла к Марилле с видом человека, готового к самому худшему. Она дрожала всем своим худеньким тельцем, лицо ее пылало, зрачки так расширились, что глаза стали черными. Сжав перед собой руки, она умоляюще произнесла:

— Пожалуйста, мисс Кутберт, скажите, отошлете вы меня назад или нет? Я все утро терпела и не спрашивала, но у меня больше нет сил выносить эту неизвестность. Мне просто нехорошо. Пожалуйста, скажите.

— Я тебе велела прополоскать посудное полотенце в горячей воде, а ты этого до сих пор не сделала, — невозмутимо ответствовала Марилла. — Пойди прополоскай, а потом уж задавай вопросы.

Энн прополоскала полотенце, вернулась к Марилле и умоляюще воззрилась на нее.

— Так вот, — начала Марилла, почувствовав, что больше откладывать нет причин и надо сообщить девочке о ее судьбе, — пожалуй, можно тебе сказать, что мы с Мэтью решили оставить тебя в Грингейбле, если ты, конечно, постараешься хорошо себя вести и будешь нам благодарна за наше доброе дело. Энн, что с тобой?

— Я плачу, — удивленно всхлипнула Энн. — Не знаю почему. Я так рада. Только это слово не выражает моих чувств. Я радовалась Белому Восторгу и вишневому цвету, но это совсем другое. Это не просто радость. Я счастлива. Я постараюсь хорошо себя вести. Наверное, мне это будет нелегко, потому что миссис Томас часто говорила, что я плохая девочка. Но я постараюсь. Только не пойму, почему плачу.

— Ты просто себя взвинтила, — неодобрительно сказала Марилла. — Сядь на стул и постарайся успокоиться. Уж очень ты легко принимаешься то плакать, то смеяться. Да, ты останешься у нас, и мы постараемся сделать для тебя все, что нужно. Тебе надо будет ходить в школу, но до каникул осталось всего две недели и, наверное, не стоит уж начинать. Подождем до сентября.

— А как мне вас называть? — спросила Энн. — Нельзя же всю жизнь звать вас мисс Кутберт. Можно я буду обращаться к вам тетя Марилла?

— Нет, зови меня просто Марилла и на «ты». К «мисс Кутберт» я не привыкла.

— Но как-то неуважительно звать вас по имени.

— Ничего тут нет неуважительного, если будешь говорить со мной с уважением. Все в Эвонли от мала до велика зовут меня Мариллой. Кроме пастора. Он говорит мисс Кутберт — если вдруг вспоминает мое имя.

— Как бы мне хотелось звать вас тетей Мариллой, — с сожалением сказала Энн. — У меня никогда не было тети — и вообще никаких родственников, даже бабушки не было. Если бы я звала вас тетей, я чувствовала бы, что я вам родная. Ну, пожалуйста, разрешите мне.