Лейтенант Хорнблауэр - Сесил Форестер

— Что именно, мистер Буш? — сказал Хорнблауэр.

— Как капитан свалился в люк?

Произнеся эти слова, Буш оглянулся через плечо, вдруг испугавшись: не услышал ли его кто. За такие слова могут повесить. Повернувшись обратно, он увидел, что лицо Хорнблауэра ничего не выражает.

— Я думаю, он потерял равновесие, — ровно произнес тот, глядя прямо в глаза Бушу, и тут же добавил. — С вашего позволения, сэр, у меня есть спешные дела.

Позже всех старших офицеров по очереди пригласили в капитанскую каюту своими глазами убедиться, что за развалина там лежит. Буш увидел в полутьме каюты слабого инвалида с лицом, наполовину закрытым бинтами. Пальцы одной руки поминутно двигались, другая рука была в лубке.

— Он под наркозом, — объяснил в кают-компании Клайв. — Я должен был ввести ему большую дозу опиата, чтоб попытаться исправить сломанный нос.

— Я думаю, он размазался по всему лицу, — жестоко сказал Ломакс. — Он был достаточно велик.

— Это обширный осколочный перелом, — согласился Клайв.

На следующее утро из капитанской каюты раздались крики: в них звучала не только боль, но и страх. Потом оттуда появились Клайв и его помощники, потные и взволнованные. Клайв тут же отправился конфиденциально доложить Бакленду, но все на корабле слышали вопли, а кто не слышал, узнал про них от тех, кто слышал. Лекарские помощники, которых другие уорент-офицеры забросали вопросами, не смогли держаться с такой важной таинственностью, которую проявлял Клайв в кают-компании. Несчастный инвалид, без сомнения, сумасшедший: когда они попытались осмотреть его сломанный нос, он впал в пароксизм страха, вырывался с безумной силой, так что они, боясь повредить другие сломанные кости, вынуждены были замотать его в парусину, словно в смирительную рубашку, оставив снаружи одну левую руку. Лауданум и сильное кровотечение наконец довели капитана до бесчувствия, но когда вечером Буш его увидел, он снова был в сознании. Это было жалкое, плачущее существо: он съеживался при виде каждого входящего, пугался теней, рыдал. Страшно было видеть, как этот крупный мужчина по-детски оплакивает свои горести и прячет лицо от мира, в котором его измученному сознанию мерещилась одна только мрачная враждебность.

— Часто случается, — менторским тоном говорил Клайв (чем дольше длилась болезнь капитана, тем охотнее он ее обсуждал), — что травма, падение, ожог или перелом полностью выводит из равновесия и прежде несколько неустойчивый мозг.

— Несколько неустойчивый! — фыркнул Ломакс. — Разве он не поднял среди ночи морских пехотинцев, чтоб ловить в трюме заговорщиков?! Спросите мистера Хорнблауэра, спросите мистера Буша, считают ли они его немного неустойчивым. Он заставил Хорнблауэра нести двухвахтное дежурство, а Буша, Робертса и самого Бакленда вскакивать с постели каждый час, днем и ночью. Да он давным-давно сбрендил!

Удивительно, как у всех развязались языки, стоило им избавиться от страха перед капитанскими шпионами.

— По крайней мере теперь мы сделаем из команды моряков, — сказал Карберри, штурман. В его голосе звучало удовлетворение, которое разделяла вся кают-компания. Парусные и артиллерийские учения, строгая дисциплина и тяжелый труд сплачивали воедино развалившуюся было команду. Бакленд явно наслаждался — об этом он мечтал с тех пор, как они миновали Эддистон. Тренируя команду, он отвлекался от прочих осаждавших его забот.

А заботило его новое ответственное решение, которое вовсю обсуждалось кают-компанией за его спиной. Бакленд уже замкнулся в тишине, приличествующей капитану военного судна. Никто за него решить не мог, и кают-компания наблюдала его внутреннюю борьбу, как наблюдала бы за боксером на ринге. Они даже заключали пари, предпримет ли Бакленд последний бесповоротный шаг к тому, чтоб объявить себя командиром «Славы», а капитана — неизлечимым.

В капитанском столе были заперты бумаги, а среди них — секретные инструкции, адресованные ему Лордами Адмиралтейства. Никто, кроме капитана, этих инструкций не видел, ни одна душа на судне не догадывалась, что в них. Это могли быть самые обычные приказы, например, они могли предписывать «Славе» присоединиться к эскадре адмирала Бискертона; но, кроме того, они могли содержать дипломатические тайны, не предназначенные для глаз простого лейтенанта. С одной стороны, Бакленд мог по-прежнему держать курс на Антигуа, а там сложить с себя ответственность и передать ее старшему морскому офицеру на острове. Там может найтись какой-нибудь молодой капитан, которого переведут на «Славу» — он прочтет приказы и поведет судно по назначению. С другой стороны, Бакленд мог прочитать приказы сейчас: вдруг в них что-то чрезвычайно спешное. Антигуа — удобная цель для идущих из Англии судов, но с военной точки зрения она не столь желательна, ибо расположена с подветренной стороны от большинства стратегически важных пунктов.

Если Бакленд приведет «Славу» на Антигуа, а потом ему придется лавировать против ветра обратно, он может изрядно схлопотать по рукам от Лордов Адмиралтейства; если же он прочтет секретные приказы, то может получить выговор за свою самодеятельность. Вся кают-компания догадывалась о его положении, и каждый офицер в отдельности поздравлял себя с тем, что его лично это не касается, и в то же время гадал, что же предпримет Бакленд.

Буш и Хорнблауэр бок о бок стояли на юте, широко расставив ноги на качающейся палубе. Встав поустойчивее, они посмотрели на горизонт в свои секстаны. Сквозь темное стекло Буш видел отраженное зеркалом изображение солнца. Он повернул руку, тщательно совмещая изображение с горизонтом. Судно качалось на длинных синих валах, и это мешало Бушу, но он упорно продолжал. Наконец он решил, что изображение солнца село на горизонт, и закрепил секстан. Теперь можно было снять показания и записать их. Уступая новомодным предрассудкам, он решил последовать примеру Хорнблауэра и замерить широту еще и с противоположной стороны горизонта. Он повернулся кругом и произвел замер. Записав результат, он попытался вспомнить, что же надо делать с половиной разницы между двумя показаниями. И с погрешностью совпадения, и с «наклонением». Он огляделся и обнаружил, что Хорнблауэр уже закончил свои наблюдения и ждет его.

— Самая большая широта, какую я когда-либо замерял, — заметил Хорнблауэр. — Никогда не был так далеко на юге. Какой у вас результат?

Они сравнили показания.

— Неплохо совпадают, — сказал Хорнблауэр. — В чем затруднение?

— Высоту солнца я взять могу, — ответил Буш. — Это без проблем. Меня смущают расчеты — эти чертовы поправки.