Гранатовый остров (сборник) - Владимир Эйснер

И еще что-то говорила распухшими губами все тише и тише, потом вздохнула и затихла. Щекой на его ладони, держа обеими руками его руку. И он сидел так, пока не затекли пальцы, потом осторожно высвободился, укрыл свое детище и вышел на кухню.

Красное солнце светило в окно. Мокрый карабин блестел, как смола. Он поднял оружие, рывком открыл затвор. Патрон выскочил и кувыркнулся на полу. Ишь ты! Сразу стреляться!

„Где-то я видел Веронику эту. Кажись, в баре гостиницы. Девочек, значит, по заказу поставляем? – Кулак до хруста сжал черный ствол. – Ну-ну. Московский рейс. Конечно, напоили тебя, доченька, а может, и подмешали чего, но друзей таких ты выбрала сама и к поступку такому подсознательно тоже, наверное, была готова. А разве другое видишь ты ежедневно по телевизору? Разве не о тряпках и деньгах слышишь ты ежедневно от друзей, знакомых и одноклассников?"

Алое солнце на ладонь оторвалось от черного леса. Пограничный день, навсегда разделивший жизнь на "до" и "после", медленно набирал силу.

Выше советила – легкое облако, разительно похожее на белого аиста с детской зыбкой в клюве, каким его рисуют художники всех стран. Чуть отстав от облака, проплыли два черных ворона. Может, те самые.

Долгожданные, прилетают к нам белые аисты, приносят детей. А за ними черные вороны – печали, заботы, болезни. Но мы помним и рисуем лишь белых аистов, а про черных воронов забываем. Как будто бывает день без ночи или река с одним берегом.

С порога глянул отец на спящую дочь. С головой укрылась, и во сне стыдно.

Вот и стала рослая, взрослая, во всю постель вытянулась. А маленькая была. Такая маленькая – вся целиком на подушке помещалась.

Долгожданные, прилетают к нам белые аисты, приносят детей. А за ними черные вороны – печали, заботы, болезни. Но мы помним и рисуем лишь белых аистов, а про черных воронов забываем. Как будто бывает день без ночи или река с одним берегом.

Вернулся на кухню и нажал клавишу радиоприемника. Что там сегодня с погодой?

Печальный голос знаменитой певицы зазвучал оборванной струной: «Полный подол серебра принесла, девичью совесть вином залила.»

Сезон гостей

«… Пей, и дьявол тебя доведет до конца…»

– Червяка жалко, – сказал Пал Палыч, перебирая блесны.

– А щуку не жалко? – съехидничал я, – все-таки более организованная материя!

– Не жалко! Хычница. Поделом вору и мука! А червяк – очень даже полезная животная, а его – на крюк! Да как! Через все тело живьем! А если тебя на железяку насадить? От и до… Не-а, я еще пацаном не мог червяка, как он корчится… я только на тесто, на жмых, на зерно распаренное, да вот щук на блесну. Не хапай!

Неизвестно, сколько продолжался бы рыбацкий спор, но тут в нашу холостяцкую комнату зашел знакомый «кадр», плотник Миша Каталов. Недолго он слушал, пошарил в сумке и хлопнул об стол бутылкой водки.

– Вот самая клевая наживка! Вы – по одной рыбке, а я – за раз целый мешок! Ну? Это рыбалка! А то – червяк! Блесна! Полнолуние! Дождь – хренождь! А на «батл» клюет в любую погоду и любая рыба! Доставай стакан – гость летит! Не поеду же я трезвый в аэропорт!

…Чудовища вырастали из углов, из стен, ползали по полу, тянули к нему страшные когтистые лапы. Он не выдержал и сорвал со стены карабин.

Вместе с пулей струя огня вонзилась в отвратительную пасть и погасила злые глаза.

После первого же выстрела Ефим проснулся и, сознавая что делает, продолжал стрелять по маске шамана в углу, по бесстыжим голым красавицам на стене, по черному пятну на потолке. Среди грохота и дыма металась по комнате крупная дымчато-серая кошка с белой грудкой и короткими обмороженными ушами. Совершенно ошалев, она вспрыгнула на остывшую железную печь, прижалась к трубе и так замерла, вздрагивая от выстрелов.

Семь, восемь, девять. Горячие гильзы, как живые, прыгали на полу.

Последний патрон. Ефим поймал на мушку кошачьи глаза и медленно повел зернышко вверх, так, чтобы лишь срезать шерсть между ушей. Кошка сидела неподвижно, и пуля аккуратно выбрила полоску на ее пологом лбу. Подпрыгнув, кошка с дурным мявом сиганула на стол и исчезла в форточке.

– Вот так-то! Не будешь мявкать зря! – Вполне довольный собой – пьяный, пьяный, с похмела-похмела, а рука не дрогнула, – Ефим тяжело ссунулся с кровати, добрел до двери и вместе с пороховым дымом и запахами нечистого помещения выкатился во двор.

Под берегом тихо светилась река. Ни рябинки на молочно-розовой поверхности, ни гула мотора, ни шума ветра. Пушистые лиственнички над обрывом, кусты ольхи у воды, последние цветы оранжево смотрят из зелени… И пьяный, грязный мужик с жутким запахом изо рта….

– Иди-ка ты, диссонанс, назад в свою конуру! – Продолжая бормотать про себя, Ефим вернулся в зимовье, нашарил под столом початую бутылку водки, выпил из горлышка, уронил бутылку на пол и вскоре уже спал, тяжело, придавленно храпя.

К Мише Каталову прибыл гость Гриша из областного центра. Надо показать Грише Север? Надо! И нравы – обычаи здешние, и охоту-рыбалку надо показать Грише? Надо! А рыбки северной надо Грише с собой на материк? Надо! Вот и поехали, все сам углядишь!

Жена у Миши завбазой. Поэтому контейнер у Миши забит водкой, купленной два года назад по той еще цене. А сколько раз с тех пор менялась цена на водку? То-то же! А водка, дорогой друг Гриша, на любой бартер сгодится!

Три ящика с водкой загрузили в лодку. Туда же – палатку, продукты, канистры с бензином и сверху совсем особый, тщательно укрытый ящик. В нем фрукты!

На реке слегка штормило. Свежий ветер рвал брызги с косой боковой волны и оба «рыбака» вскоре изрядно промокли. Наконец завернули в тихую протоку. На крутом берегу серой пирамидкой возник чум, обтянутый брезентом и старыми шкурами. Растопыренными пальцами торчали по верху концы закопченых жердей, под навесом сушилась рыба.

Лодка уткнулась в берег.

– Бросай якорь!

Гриша выбросил якорь на длинном лине, выпрыгнув из лодки, подтянул ее повыше и затоптал якорь в грунт.

– Бери ящик, пошли!

Сам Миша выхватил из ящика одну бутылку, сунул ее в карман и взял сетку с продуктами. Навстречу, редко, незлобно взлаивая, бежали две собаки. Миша пнул переднего пса ногой и гаркнул:

– Э-эй! Усак Акимыч! Принимай гостей!

Но из чума вместо старого рыбака вышла крепкая свежая девушка и, сердито щуря раскосые глаза, сходу влепила:

– Зачем собаку бьете? Если лает – не кусается!

Старый Усак за спиной дочери делал извиняющиеся жесты и пожимал плечами.

– Дочка мой, Верка. Ленинград учится. Иститут Севера… Летом у них перекур, однако… – Праходи, сушись!

– Проходите, проходите, – повторила приглашение сердитая Верка, – чай уже стоит, лодку далеко слышно, а водку несите назад!

Услышав, «несите назад» Гриша, тащивший по откосу тяжелый ящик, заспотыкался.

– Назад несите! – твердо повторила студентка. – Отец не пьет и на рыбу не меняет!

Гриша тяжело плюхнул ящик у входа в чум. Переглянулись. Ладно. Надо ж обсушиться.

В чуме оказалась еще одна девчушка. Лет двенадцати. Она уже нарезала крупными ломтями малосольную нельму и теперь разливала чай по кружкам.

Миша вынул бутылку, налил себе и Грише и подмигнул Усаку, жадно следившему за действиями гостя. Гриша разложил на столе свежий лук, чеснок, сыр, пододвинул девушкам шоколадку… Вера подобрела:

– Сами пейте, раз промокли. Грейтесь. Рыбу на хлеб и продукты менять будем, а водку не везите. Болеет после нее дед, совсем плохой становится…

Гости выпили, крякнули, хрустнули луком. Пошел вялый разговор о том о сем. Поругали погоду, правительство и нахальный «Аэрофлот», залупивший цены так, что Север превратился в тюрьму народов: ни залететь, ни вылететь.

– И за ручную кладь придираются, – вставил слово молчаливый Гриша, – моя летела с отпуску, уже денег ни копья, пришлось колбасу прямо на сиськи положить, иначе б заштопорили!

Девушки прыснули, засмущались, и Миша быстро пододвинул Усаку кружку с водкой. Тот рванул, жадно выпил, схватил кус рыбы.

Вера подошла к Мише, присела на корточки, глянула ему в глаза и спокойно, четко начала:

– Ведите себя как гость, не спаивайте старика. Просила же Вас! – и, разом жарко вспыхнув, перешла на «ты».

– Еще раз так сделаешь – ошпарю из чайника. Я здесь хозяйка!

Полуобсохшие гости поспешили откланяться.

– Не боись, Гриша, – плюнуть-растереть! Тут рыбаков понатыкано – не здесь, так там. Без рыбы не будешь!

Но в следующем чуме повторилась та же история. Только ребятишек было побольше, да женщины посерьезнее. Чтобы не отдавать шоколад, не стали и чай пить.

В третьем чуме бросилась под ноги очень похожая собака и вышла навстречу опять Верка что ли? Гриша, шедший первым, прямо остолбенел.

– Мы это… Лазарь Антоныча нету дома? – очень вежливо поинтересовался Миша.